Мечты, присыпанные пеплом - Андреева Наталья - Страница 13

– Я не люблю ставить ультиматумов… – прерывает Феникс мой полет мысли. – Но скоро у меня не останется другого выбора. Мне и моим парням нужно где-то жить. В Сан-Поло[16] уже небезопасно. У вас есть достаточно места для нас, и мы сможем вас защищать…

– Только через мой труп! – кричу я, не думая, и он сразу же поднимает брови. Парень последний, кому я позволю защищать моих брата и сестру. Наверняка городская стража уже давненько за ним приглядывает.

– Это не может длиться вечно. Люцифер чуть не убил тебя сегодня, если моя информация верна. – Его голос звучит холодно, почти как у ангела. – Возможно, я подожду еще пару недель, но потом заберу библиотеку себе. Я даже не знаю, почему пытаюсь тебя переубедить. Тебе нужна моя защита. Ты живешь там с немой девочкой, младшим братом и книжным червем.

Мы оба знаем, почему он пытается переубедить меня вместо того, чтобы просто взять то, что хочет. У Феникса Бертони, плохого парня из венецианской банды, есть одна слабость, и это моя сестра. Он никогда не сделает того, что может ее разозлить.

– Ради бога. Делай, что хочешь.

Феникс кивает и напрягает все свои мышцы. Он высокий и подтянутый. Он явно мог бы сражаться на арене, но я никогда его там не видела. Ему это не нужно. Парень получает вещи, которые хочет, другими способами. Я делаю шаг назад, но он сует мне в руку какой-то маленький пакетик.

– Это для Стар, – бормочет он. – Передавай ей от меня привет.

Он разворачивается и быстро уходит прочь с площади Сан-Марко.

Я качаю головой. Все время, что я знаю Феникса, он кажется мне какой-то загадкой. Поступки парней вроде него обычно прозрачны, как стекло. Я знаю, что находится в этом пакетике. Кроме чтения и письма у Стар есть еще один способ времяпрепровождения: она любит собирать красивые мозаики из осколков муранского стекла[17]. В бывшем бальном зале библиотеки она хранит картины, которые из года в год становятся все больше. Наш отец был первым, кто стал приносить ей осколки, а Феникс – единственный, кому моя сестра разрешает трогать ее стекляшки и сидеть рядом с ней, когда она занимается мозаикой.

Нам было семь, когда Феникс впервые появился в нашей жизни. Тогда ему уже было одиннадцать, и я немного завидовала хорошим отношениям Стар и оборванца, которого избивал собственный отец. Феникс уже тогда стал человеком, которому стоило держаться подальше от моей сестры. С тех пор ничего не изменилось. Он все детство был злым и дрался со всеми. Только со Стар он был другим, рядом с ней он становился мягким.

Я думаю, что он готов умереть ради нее. Только поэтому я время от времени разрешаю ему приходить к нам в гости, надеясь, что он не будет злоупотреблять моим добрым расположением. Когда ангелы прибыли, он собрал банду бродяг, готовых пойти на все, чтобы выжить. Факт того, что он пытается убедить пустить его и ребят в дом, меня не устраивает. Ведь мы не хотим, чтобы слишком много людей узнали о существовании моей сестры. Все должны думать, что она исчезла вместе с матерью. Я вздыхаю. Конечно, я отдам Стар эти осколки, которые стали теперь не менее ценными, чем золото. Даже на соседних островах уже не осталось стеклодувов. Интересно, как Феникс вообще раздобыл такой подарок. Думаю, он вполне мог залезть в дом какого-нибудь богатого члена совета и украсть вазу или что-то вроде того, только чтобы принести Стар радость. Если он будет и дальше продолжать этим заниматься – не успеет оглянуться, как окажется в темнице.

Я устало поднимаюсь по ступенькам в дом, надеясь, что Алессио удалось удержать Тициана дома. Когда Феникс рядом, его парни обычно тоже где-то неподалеку, и я всегда боюсь, что Тициан попадет в их лапы. Он сейчас как раз в таком возрасте, когда восхищаются смелостью и жаждой риска. Ангелы, может, и установили власть над людьми, но это не значит, что законы больше не действуют. Консилио непрестанно следит за тем, чтобы они соблюдались. Даже незначительные преступления караются лишением свободы или даже смертной казнью. Говорят, на материке есть даже исправительные лагеря, в которых осужденные должны работать, пока не умрут. Это только слухи, потому что никто оттуда не возвращался, но мне они кажутся вполне реальными, и я никому не позволю забрать у меня Тициана.

Я несу за него ответственность. К сожалению, он думает иначе. К счастью, на прошлой неделе снова начались занятия в школе, и, хотя в ней вместо биологии и физики теперь преподаются всякие тупые предметы вроде истории творения, географии путешествия ковчега, Енохийского алфавита, магии слова и геометрического значения пентаграммы, я все равно рада, что он учится вместо того, чтобы шататься по улице в утренние часы.

Стар сидит на потертом диване в большой комнате, которая одновременно служит гостиной и коридором. Много столетий назад эта мебель, по легенде, принадлежала императрице Сиси[18], которая принимала гостей, сидя на этом диване. Сегодня на нем сидит Тициан, задрав наверх свои грязные ноги, и грызет ногти. Когда он видит меня, я замечаю, как на его детском лице вырисовывается выражение облегчения.

Алессио двигает свой стул, выбираясь из-за стола, встает на ноги и, сделав пару шагов, оказывается рядом со мной. Он обнимает меня и целует в лоб. Я устало прижимаюсь к нему. Я никогда не говорила ему о том, что мне нужны его объятия, особенно в такие тяжелые моменты. Но он и сам все знает. Некоторое время он просто держит меня.

– Я так рад, – тихо говорит он. Когда юноша отстраняется, то замечает кровь на моем лбу и брюках.

– Ты ранена?

Я качаю головой, хотя порез на руке все еще пульсирует. Рана оказалась не такой глубокой, как я думала.

– Большая часть крови не моя. Там была женщина, мне пришлось о ней позаботиться…

Словно хищная птица на свою жертву, на меня нападает чувство вины. Я оставила свою семью в беде, и я не осмелюсь сказать Тициану, что это была мать Кьяры. Может, чуть позже.

– Что случилось? – любопытно спрашивает Тициан. – С кем ты сражалась?

– С Люцифером, – тихо говорю я, и мой брат с Алессио с шипением втягивают воздух.

Стар сжимает платок в руке. Она замерла в неестественном положении и даже не смотрит на меня.

– Люцифер… – повторяет Тициан. – И ты все еще жива.

Алессио качает головой.

– Это было очень тяжело, – говорю я так тихо, что только мой друг меня слышит.

Он нежно гладит меня по волосам:

– Хочешь пойти помыться и съесть что-нибудь, прежде чем ты нам все расскажешь?

Я киваю и мысленно благодарю его за то, что могу провести несколько минут наедине с собой перед тем, как рассказать домашним обо всем, что произошло.

– Что-что ты сделала? – Голос Тициана слишком тонкий от негодования. Конечно, он этого не понимает. Я и сама этого не понимаю.

Алессио занимается моей раной, втирает мазь мне в руку, и она щиплет так, что я вздрагиваю, когда мой друг закрывает порез бинтом.

– Женщина бы умерла, если бы я не помогла ей, – пытаюсь я объяснить свои действия.

Тициан скрещивает руки на груди:

– Наш отец тоже мертв.

Я знаю, что он имеет в виду не совсем то, что говорит. Тем не менее меня пугает холодность его слов. Я ведь размышляла примерно о том же. Но Тициан не должен вырасти мужчиной, который будет думать только о себе. Я должна постараться не допустить этого.

«Если мы не будем помогать друг другу, – жестами изъясняется Стар, – от нашей человечности совсем ничего не останется. Мун сделала все правильно».

Я бесконечно благодарна ей за эти слова, потому что сама до сих пор сомневаюсь в правильности своего поступка. Сестра садится рядом со мной и гладит по влажным волосам. Отец объяснил мне, что поведение Стар похоже на поведение людей с синдромом Аспергера, но отсутствием эмпатии она не отличается, и ее слова – лучшее тому доказательство.