Моя страна - прежде всего! (СИ) - "Илья83" - Страница 42

— Врачей сюда! Быстрее!..

— Гюнтер! Гюнтер! Очнись!..

— Герр унтерштурмфюрер!..

— Я баронесса фон Мантойфель! Я требую, чтобы этого офицера отвезли в самую лучшую клинику Берлина! Расходы не имеют значения, я оплачу! — прорвался в его голову властный голос Марии.

«Мария снова в своей родной стихии… Боже, как хочется спать..» — устало улыбнулся он и закрыл глаза. Неужели он не заслужил отдых?..

СССР. Москва.

11 апреля 1940 года.

Александр Самсонов (Дитрих Краузе)

Устало повернувшись на другой бок, Саша в который уже раз начал смотреть на след от раздавленного таракана на стене. Тот, кто убил насекомое, похоже, был крепко разозлён на него, иначе как объяснить, что останки таракана были размазаны на несколько сантиметров? Лежать на койке было неудобно, тонкие матрац и подушка не давали телу расслабиться. Запах в камере тоже не внушал оптимизма. Долго ещё ему тут торчать?..

Александра прямо с аэродрома привезли сюда. Ну да, куда же ещё можно привезти подозрительного немца? Только в тюрьму или в другое похожее заведение. Сопротивляться в машине или по приезду сюда, он и не думал, в конце концов, предполагал такое развитие событий. Скорее всего, в такой ситуации сам бы поступил так же. Его не били, обращались вежливо, на Вы. Из машины его провели в это здание, потом в подвал с камерами. Внизу было тихо, никто не орал и не пытался выломать дверь. Его персональное место отсидки было небольшим, метров пять в длину и три в ширину. Окон не было, в углу прикреплён к стене лежак, в другом углу стол и стул. К облегчению Саши, внутри не было параши, значит, будут выводить наружу. Не хотелось бы нюхать собственное амбре после отправления естественных надобностей.

Как он понял из скупых объяснений одного из конвоиров, кормить его будут три раза в день, раз в двое суток положена прогулка снаружи. Утром, сразу после прибытия, ему принесли жидкое картофельное пюре и маленькую рыбную котлету, он даже удивился, так же кормили завтраком в армии. В обед его порадовали сытной гречневой кашей с котлетой и компотом. Делать в камере было нечего, поэтому самым лучшим решением было спать… или размышлять. Выспавшись после обеда, он походил по камере, чтобы размять ноги и сделал лёгкую зарядку, наподобие тех движений, которые делали советские школьники под радио. На ужин оказалась овсянка. Её он не любил, как и неизвестный ему английский сэр, которого его слуга Бэрримор всё время пытался накормить этим. Но выбора не было и, преодолевая себя, он проглотил ненавистную массу, запив её сладким чаем.

Уже объявили «отбой» и погасили свет, но Александр, выспавшись днём, всё лежал с открытыми глазами и размышлял. Своё положение он оценивал как с плюсами так и с минусами. С одной стороны, его вывезли из фашистской Германии и не расстреляли, как он втайне опасался. Не бьют и даже неплохо кормят. С другой, засунули в этот каменный мешок и чего-то ждут, оставив его в подвешенном состоянии неизвестности. Он ожидал, что его важная информация, касающаяся товарища Сталина, заставит НКВД тут же засуетиться, провести с ним беседу и допрос… может даже, вызвать его к Берии… Всё же опасность касается самых высших людей. Но никто им не интересовался. Похоже, он оказался в чём-то наивным и переоценил собственную значимость. Или сейчас решают его судьбу? Может, произошло что-то? Неизвестность мучила его, он не знал что делать, к чему готовиться. Возможно, на это они и рассчитывали? Выбить его из равновесия, заставить метаться в клетке и психологически готовить к допросу? Если так, надо крепиться и вести себя спокойно. В конце концов, за ним всё равно придут, надо лишь набраться терпения.

Потом его мысли свернули на Гюнтера. Сейчас, оценивая свои действия, он жалел, что пытался его убить. Это было глупо, как сама затея, так и её исполнение. Да, Гюнтер симпатизировал Гитлеру, возможно, и сам был нацистом… Но представить его со зверским лицом протыкающим штыком детей или сжигающим людей из огнемёта он не мог. Да, их личное знакомство было коротким, но за это время немец вызвал у него симпатию своим поведением и поступками. Даже та драка, из-за которой они оба погибли и попали сюда, показала, что он поступил правильно, по-мужски. Не прошёл мимо и вступился за женщину. Не остался равнодушным к чужой беде. Возможно, было бы логичнее бежать за полицией, но… скорее всего, потом было бы уже поздно. Эти вонючие отбросы не только отобрали у красивой немки все деньги, но и собирались хорошенько позабавиться с ней, а потом… потом они с Гюнтером и полицией, нашли бы её ограбленной, изнасилованной и мёртвой. Ублюдки вполне могли убить её, дабы не дать ей заблокировать свою карту и сообщить полиции их приметы. Хотя, даже в этом случае, далеко не факт что их вообще бы стали искать. Положили бы дело в разряд «висяков», чтобы снова не провоцировать волнения мигрантов и всё. В новостях тоже бы промолчали. Как будто и не было красавицы-фрау… Эта поганая безнаказанность и толерантность к мигрантам позволяли им жить не напрягаясь и толкала к зверскому беспределу, который никто не пытался остановить, в этом Гюнтер был прав.

Оценивая себя и своё поведение, Саша понимал, он поступил правильно. Так как и должен был поступить. Даже наперёд зная, что произойдёт, он знал, что сделал бы то же самое. Разве что, вооружился бы чем-нибудь тяжёлым, чтобы быстро вырубить тварей и не дать себя убить. Зато теперь пять смуглых уродов никого больше не убьют и не причинят вреда. Только уже поздно об этом думать… Хорошо или плохо, что сделано то сделано.

Да, с Гюнтером он повёл себя неправильно. Поспешил и сглупил. Да, было мало времени на раздумья, но его решение было ошибочным и оно привело к неприятным последствиям. Возможно, были и другие выходы… Ладно, что уж тут вспоминать, всё равно теперь это не исправить, они с Гюнтером превратились во врагов, хотя должны были бы остаться друзьями. Сражались плечом к плечу, вместе и погибли… Увы, жизнь такая штука, что часто ставит вверх тормашками то, что казалось незыблемым.

За этими размышлениями он не заметил как погрузился в сон.

Берлин. Клиника Шарите.

11 апреля 1940 года.

Лаура Блюм.

Ночное дежурство было спокойным и Лаура, сидя за постом медсестры, пыталась читать книгу, но это плохо получалось, буквы не хотели складываться в слова, а те никак не могли передать смысл. Все её мысли занимал Гюнтер. Он ворвался в жизнь Лауры внезапно, и быстро захватил всё её существо, проник в голову, сердце… Не оставил ни единого свободного от себя пространства. Пробуждённая им любовь окутала девушку полностью, и она теперь даже не представляла себе жизни без него… Голос, лицо, запах, крепкие руки и широкая улыбка… Всё это кружило её голову, сводило с ума, заставляло сердце биться чаще. Как же приятно это чувство!

Вчера вечером фрау Кох огорчила её, оповестив о том, что рабочий день Лауры не заканчивается, и она должна отработать ночное дежурство в качестве компенсации за прогулянный день. Тайные планы девушки продолжить ночные безумства со своим любимым Гюнтером рухнули. Огорчённая Лаура едва не расплакалась когда позвонивший ей в клинику Гюнтер пригласил к себе. Отказать ему было неимоверно сложно, лишь её обещание приехать утром в его квартиру и повеселевший голос любимого слегка успокоили девушку. И теперь она сидела и томительно поглядывала на часы, которые совсем не торопились двигаться, причиняя ей мучения.

Было уже недалеко до полуночи когда во двор клиники, сигналя, въехала медицинская машина и подрулила к приёмному покою. Лаура, с любопытством подошедшая к окну, видела как два рослых санитара быстро открыли заднюю дверь автомобиля, аккуратно вытащили носилки с пациентом и сноровисто втащили в здание. В темноте видно было что это мужчина. Он лежал неподвижно, похоже, без сознания.

«Бедняга… интересно, что с ним случилось?» — с вялым интересом подумала Лаура. Её рабочее место было в центральном крыле, а приёмный покой располагался в боковом флигеле. Делать было нечего, пациенты спали, и она решила прогуляться, чтобы не уснуть, заодно поинтересоваться, что случилось с пациентом. Когда она смотрела на него в окно, сердце слегка кольнуло, впрочем, тут же отпустило. Лица мужчины она в темноте не разглядела, а фары машины давали мало света.