Лев Эль’Джонсон: Повелитель Первого (ЛП) - Гаймер Дэвид - Страница 26

— Как думаешь, Аравейн, чем закончится эта охота? Моей гибелью? Савина — всего лишь сосуд. Убив ее, ты прикончишь женщину, единственное преступление которой заключалось в мелочной ненависти к тебе, а я перейду в другое тело и вернусь.

В ухе легионера шумно заскрежетали вокс-помехи:

— Всем рыцарям Сандала, говорит Лев. Прибываю на стыковочную палубу номер двенадцать. Все, кто может, соберитесь там.

Никаких фраз об окончании передачи или запросов подтверждения не последовало. Канал просто отключили.

— Клянусь, если ты убьешь ее, то будешь оглядываться через плечо до конца дней своих! — прошипела Грааль, бросаясь на космодесантника из темноты.

Переплетение труб и теней перед кодицием мгновенно сменилось Савиной, которая впечатала его в стену. Металл прогнулся и смялся под тяжестью воина, из-под керамитовых лат с визгом брызнули маслянистые искры. Не успел Аравейн опомниться, как Грааль ударила его в поясную пластину. Легионер ощутил, что в ее руке раздробились кости, однако и его броня не выдержала, а сам он взмыл над полом и отскочил от переборки. Задыхаясь, он рухнул ничком и разбил одну линзу, стукнувшись лицевым щитком о палубу.

Другая все еще пыталась захватить цель, и изображение в ней дрожало, пока Савина не уселась кодицию на спину и не сдернула с него шлем. По шее Темного Ангела потекла смесь микрожидкостных схем и обрывков проводки, а затем Грааль положила ему на голову холодную ладонь. Аравейн поднял свои пси-заслоны, применяя знания из всех дисциплин библиариума и всех катехизисов ментальной стойкости, которые преподавали послушникам Крыла Огня, но осознал, что этого не хватит.

Пока Савина давила рукой ему на затылок, эфирная сущность крава проникала все глубже и наконец отбросила облик смертного человека, сверкнув на психических щитах кодиция.

Тогда он увидел старика, повешенного на балке в каменном чертоге.

Воображаемые глаза Аравейна пронзил чрезмерно яркий свет.

Он посмотрел вверх.

Вместо закопченных дымом деревянных брусьев перед ним предстала некая юная галактика, полная звезд. Ее газовая родовая оболочка все еще поблескивала в сиянии первозданных светил.

Повешенный старик.

Кодиций узрел чужим взором железные пирамиды на серо-стальных планетах и миры, заваленные высохшими трупами альдари, орков, а также ксеносов, которые почти ничем не отличались от людей, вот только их эволюция завершилась на миллионы лет раньше.

Старик.

Аравейн разглядел — не в диапазоне обычного зрения, а в спектре царства нефилл, — мерцание чужеродных душ. Он смотрел, за неимением лучшего слова, глазами существа, что кормилось на потрясениях и раздорах с момента рождения Галактики, и возвысившееся человечество лишь теперь привлекло внимание его паразитического интеллекта.

Повешенный.

Разве мог Империум Людей рассчитывать на более грандиозное признание, чем мимолетный интерес того, кто пил соки из величайших государств доисторического космоса?

Скрипя зубами, легионер не поддавался требованиям уступить и боролся, по нейрону выталкивая щупальца твари из своего рассудка. Кравы, творения смуты, извлекали выгоду из раздробленности иных рас, пользуясь их ментальными уязвимостями и низменными желаниями. Но эта особь атаковала разум Темного Ангела и не могла найти там слабого места.

+Тебе не под силу сражаться со мной.+

+Я буду сражаться, пока не откажет мое тело, ксенос.+

Сжимаясь подобно мышцам, мозговое вещество Аравейна сопротивлялось и очень медленно, но неотвратимо вытесняло из его сознания завитки нечестивых, нечеловеческих мыслей.

Картины древнейших разрушений теперь переплетались со знакомыми образами.

Библиарий увидел собрание рыцарей в рясах с покрытыми головами: они стояли на коленях в чертоге, освещенном простыми факелами. Потом обстановка слегка поменялась, но участники сцены в белых стихарях и капюшонах странным образом остались те же. Следом возник еще один мираж, потом другой, третий… Казалось, легионер наблюдает за кольцом ангельских менгиров — истуканов какой-нибудь примитивной религии, которые неуязвимы для несомого временем распада, хотя мир вокруг них рушится, восстанавливается и гибнет вновь.

Воин вдруг понял, что чужак роется в его воспоминаниях, стараясь определить личности рыцарей Сандала, и ощутил раздражение врага, осознавшего, что они неведомы даже самому Аравейну. Тогда кодиций невольно рассмеялся — хотя могучий крав мог вытащить из его мозга любые сведения, благодаря законам и уложениям Льва там просто не было того, в чем нуждался ксенос.

Савина разорвала психическую связь, ткнув легионера лицом в палубу.

— Ты сдохнешь, — пообещал Темный Ангел, чувствуя вкус свернувшейся крови во рту, — как и все прочие твари-угнетатели, что вставали на пути у человечества.

Он не удержался от мысли об Эль’Джонсоне, ибо перед смертью сожалел лишь о том, что ему не удастся примкнуть к другим братьям Внутреннего Круга и сразиться рядом с примархом.

Этот образ прокатился по судорожно дергающимся остаткам органопсихической сети в разум поработителя Савины. Крепче стиснув затылок воина, женщина заговорила, и в голосе, пусть на мгновение, мелькнули узнаваемые нотки летописца Грааль: смятение, благоговейный трепет и страх.

— Лев, — прошептала она. — Сюда идет Лев.

И в последний раз вбила Аравейна лицом в палубу.

«Гарпия Штурнфейна» ворвалась в стыковочный отсек, как боевой конь, которого яростно гнали сквозь ночь: ее моторы хрипели, пластины раскаленной обшивки словно взмылились от напряженной битвы. Пронзив сапфирно-синий заслон мерцающего поля целостности, машина повернула турбины вертикально, и реактивные струи смели обломки с посадочной платформы. Брошенное оборудование и беспризорные тележки унесло прочь, будто листья в летнюю грозу. Когтевые опоры шасси впились в ферробетонную площадку.

Лев оставил Тригейна охранять «Грозовую птицу», пригнулся в проеме хвостового люка и сошел по еще опускавшейся рампе.

В ангаре царила тьма, лишь кое-где мигали люмено-полосы без корпусов, а их свет отражался в миллионе разбросанных по палубе осколков стекла. Когда началась атака, большая часть десантных кораблей и звездных истребителей I легиона уже действовала в пустоте, однако среди бессчетных бликов лежало несколько перехватчиков «Ксифон» и разведывательных самолетов «Пифос». Они напоминали раненых птиц со сломанными крыльями и вспоротыми животами.

Примарх спустился с платформы, хрустя сабатонами по битому стеклу, и нахмурился. В свое время он выслеживал добычу, полагаясь только на обоняние и осязание, но порой и на него самого охотились в мрачных ущельях, где калибанца мог погубить звук единственного вздоха.

— Ты не такой терпеливый ловец, как я.

Сын Императора медленно вытащил Львиный меч, и как только острие покинуло ножны, нажал на пусковую руну в рукояти. Прохладное свечение энергетического поля омыло двадцать квадратных метров ангара.

Озарило оно и носительницу крава, уже ждавшую на летной палубе. Ее волосы цвета пламени плясали, как языки огня, темные глаза буквально впитывали блеск клинка, но самой необычной чертой Эль’Джонсон счел позу женщины. Свободная от подсознательной боязни, которая подводила даже отважнейших людей при встрече с кем-либо из прародителей Легионес Астартес, она стояла с прямой спиной и надменным видом, вскинув подбородок так, словно решила смотреть на примарха снизу вверх по собственному выбору, а не потому, что уступала ему в росте полтора метра.

— Ты что, рассчитывала спрятаться? — спросил калибанец. — Я ведь Ангел Тьмы.

— Лев Эль’Джонсон, — произнесла женщина голосом, похожим на скрип стекла. — Наконец-то ты почтил меня своим присутствием.

Примарх слегка поклонился. Империум никогда не отдаст должное этому врагу, а история не сохранит причин его истребления, но Лев счел справедливым отсалютовать достойному неприятелю перед его гибелью.