Революция (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 16

Она попыталась представить нарисованную картину и упрямо тряхнула головой.

– Твои предположения страшны… но неправдоподобны. Германия и ее союзники хлебнули полной мерой. Вильгельм оставит Бельгию, тем все и кончится.

– Ты ошибаешься. Я знаю точно.

– Откуда?!

– Я же говорил. Мир сложней, чем кажется. Порою знания из будущего проникают сквозь столетие. Как смог простой мастеровой, не занимавшийся оружием, без образования, вдруг взять и сделать пулемет намного лучше, чем у германцев, французов, англичан и американцев?

– Ты меня разыгрываешь!

– Поиграем дальше. Автомат под пистолетный патрон, не имеющий аналогов. Ручная граната. Железнодорожный эшелон с 305-миллиметровыми морскими пушками на платформах. Сестрорецкому заводу подарил идею автоматической скорострельной винтовки под японский патрон «Арисака». Бомбомет. Хватит? Сама же перечислила мои, так скажем, подвиги, достойные для возведения в святые. По-твоему, я – самый гениальный изобретатель в истории человечества?

– Аудионы тоже взял из будущего?

– Не буду врать. Их здесь изобрели, но сочли нестоящей забавой. Я лишь помог оценить и применить новинку. Поскольку знаю, что на них построят связь, которая будет использоваться десятилетиями.

– С ума сойти…

– Помнишь встречу в Питере? Тогда я дорабатывал мотор с аэроплана, пригнанного из Франции. Этот двигатель сочли неперспективным… Не буду утомлять тебя деталями. Просто знай – подобные моторы будут актуальны и спустя полвека, даже век – на аэропланах и в авто. Я лишь доделал систему смазки газораспределительного механизма.

Юлия прижала пальцы к вискам.

– Ничего не понимаю в газораспределительных механизмах… Это все ужасно странно! Ты вправду видишь будущее?

– Прямо как тебя сейчас – не вижу. Ко мне приходят озарения – я получаю сведения о том, что здесь пока неизвестно. И в том числе – о страшной перспективе будущей войны.

– Если бы я не знала, что у тебя больше нет температуры, то решила, что ты бредишь…

– Вот именно. В бреду узнаю технические секреты, на полвека опережающие современность. Хороший бред, тебе не кажется?

Соколова замолчала, переваривая услышанное. Потом поднялась и пересела на полку к Федору. Через ткань одежды он почувствовал теплоту ее бедра.

– Скажи… Про нас с тобой ты тоже знаешь?

– Только то, что наше будущее мы построим сами, – он будто невзначай положил пальцы на кисть ее руки. – Каждый наш поступок, каждый жест его меняет. И я хочу построить лучший мир. А в нем, глядишь, и нам найдетсяместо.

Она не убрала руку, сказала:

– В Париж поеду.

Потом поправила очки и присовокупила:

– Заодно куплю себе что-нибудь модное.

Коридоры дворца Юсуповых в Москве разносили гулкое эхо. К высочайшему визиту лейб-гвардия удалила посторонних из здания. У постели князя остался лишь лекарь со значком Осененного-целителя, лакей, да еще несколько человек ждали сигнала на кухне: вдруг хозяин или его венценосный гость чего-либо изволят приказать принести.

Шагая коридором, Георгий бросал взгляд на картины и скульптуры, лепнину с позолотой. Дворец был меньше Зимнего, но по роскоши убранства, пожалуй, что ему не уступал.

Все эти сотни тонн камня, металла, золота, серебра, многие миллионы рублей, вложенные в московскую обитель князя, к тому же не единственную, служили нуждам одного лишь человека… Который уходил, не оставив наследников, и все его несметные богатства теряли смысл.

Император последовал сюда, даже не переодевшись после снижения аэроплана на Ходынке. Заявился в летной меховой куртке, бриджах и высоких сапогах. Только стащил очки-консервы с головы и перчатки с рук.

У спальни князя часовые лейб-гвардейцы взяли на караул.

Вздохнув перед исполнением неприятной обязанности – стать душеприказчиком умирающего – Георгий шагнул в отворенную перед ним дверь.

В спальне было довольно прохладно. Юсупов, обожавший свежий воздух, велел открыть окна. Московский ветер шевелил занавески и балдахин над кроватью – тяжелый от золотой вышивки, которую, как и другие драгоценности, не забрать с собой и не унести за порог вечности.

– Здравствуй, дядюшка, – сказал Георгий.

– Садись, племянник, – усмехнулся князь, лежавший на постели. – Надолго я не задержу. Мое время утекает. Спасибо, что приехал.

– Прилетел.

Юсупов, соглашаясь, прикрыл набрякшие веки. Он вырос в пору, когда не то что аэроплана – поездов не знали. Путешествие из Петербурга в Москву длилось неделями. Привыкнуть к тому, что телеграфическое сообщение моментально достигает северной столицы – по металлической проволоке или даже по воздуху, а троюродный племянник уже через несколько часов способен преодолеть эту дистанцию, поднявшись выше облаков, старик так и смог.

– Порфирий! Прочь поди, – сказал доктору, вскочившему при виде императора. – Нам нужно посекретничать.

Медик с поклоном удалился. Царь с умирающим остались лишь вдвоем.

– Чем могу помочь? – спросил Георгий. – Прислать целителя? Мои-то посильней посильнее твоего. Велю – и прилетит.

– Не нужно. Магия бессильна. Мне сто двенадцать лет! Тут никакой целитель не поможет. Омолаживающих чар пока не изобрели. Даже для царей.

– Зато сволочь Вильгельм не будет вечно жить… Прости. Он твой родственник тоже.

– С удовольствием уступлю ему свой гроб… Но не об этом я хотел говорить с тобою, Жора.

– Меня так пятьдесят лет никто не называл, даже ты. Слушаю тебя. Заранее обещаю: все, что смогу.

– Всего не надо. Ты знаешь, что наследника нет у меня.

– Двоюродные? – Георгий кивнул в сторону входа. – Мои лейб-гвардейцы едва не штыками и палашами их выпроваживали. Свора!

– Именно. Шакалы. Я не хочу, чтобы это… – старческая рука описала полукруг. – Досталось падальщикам. Поэтому позвал тебя – матерого хищника, а не трупоеда.

– Ты оставляешь мне империю Юсупова? Имения, банки, заводы, товарищество радиотелеграфической связи в Сестрорецке?

– Да. Сейчас привезут нотариуса.

Голос умирающего был слаб, но тверд.

– Не стоит, дядя, – решил государь после минутного размышления. – Дума вывернет все это и обратит против меня. Завещай Отечеству.

– Но ты же не абсолютный монарх-самодержец, чтобы сказать: «государство – это я».

– Государство – это очень в большой степени я.

– Хорошо. Но жаль. Всего жаль. Я рассчитывал на приемного.

Георгий откинулся в кресле и закинул ногу за ногу.

– Федор сделал больше, чем рассчитывали. Жаль, не уберегли.

– Ты был там. Неужели он действительно скомандовал: «Огонь на меня»? – старик даже приподнялся на постели.

– Преувеличение. Знаешь, какой разброс у 305-миллиметровых снарядов при пальбе более чем на двадцать километров? Скорее – не повезло. Но смелый был, коль туда полез. Прекрасно знал, чем грозит.

С минуту они помолчали, отдав дань памяти Федору. Затем их уединение нарушил деликатный стук в дверь. Гвардеец доложил:

– Господин нотариус изволили прибыть.

Князь поставил размашистую подпись под документом, передающим имущество Юсуповых до последнего треснутого черпака в доход казны. Старческие губы тронула ехидная усмешка. Он представил выражение лица кузена, его супруги и их испорченных, разбалованных детишек, когда узнают, что не получат и ломаного гроша.

Император взял завещание. Прочитав, расписался, высочайше засвидетельствовав последнюю волю Юсупова. Но, оказывается, это было еще не все.

– Георгий! Слушай меня, – произнес князь, когда они снова оказались наедине. – Ты пестуешь свои боевые навыки?

– Да, но без усердия. Времена меняются, дядюшка. Выход один на один с вражеским монархом, чтоб в честном бою решить исход войны, больше относится к былинам и легендам, чем к реалполитик. Смерть кайзера, я полагаю, не решит проблему.

– Так-то оно так. Не только в стервеце Вильгельме дело. Уходят славные, большие времена. Мы, Осененные с сильным даром, были столпом общества, его основой. Приемный сын мой, Федор, хотя и заполучил Зеркальный Щит, сам же способствовал переменам. Сотня простецов с его пулеметами запросто уложит любого боевого мага. Всего-то сотня необразованных крестьян! Так что победит не тот, у кого древние корни высокого рода, кто благороден или знатен, а кто больше соберет толпу со стрелялками. Уходит и мораль. Деньги для меня ничего не значили, потому всегда шли ко мне. Нонешнее поколение только о деньгах и толкует. Другие нравы.