Закон Уоффлинга (СИ) - "Saitan" - Страница 83

Руки были скользкими от крови, он чуял смрадный запах железа и рвоты, видел страх в черных глазах Снейпа, который пытался скрыть от него свои ужасные воспоминания о торчащих наружу костях и проломленном затылке.

Почему, почему, почему! Почему он должен быть сдержанным и спокойным, в то время как кто-то просто решил избавиться от Гарри?!

«Уизли! Уизли возненавидел его!» — вопил один голос.

«Он гриффиндорец. Он бы так не сделал. Враг на Слизерине, и дело не в личной неприязни к Гарри! Кто-то решил насолить именно тебе!» — возражал второй.

Забини был прав, когда говорил, что Гарри опасно находиться рядом с Томом. Тысячу раз прав.

«Своими действиями ты сам подвел Гарри к краю. Так больше не может продолжаться, надо что-то решать!»

«Но что я должен сделать?! Как поступить? Я не знаю!» — яростно ответил Том сам себе.

Пока что всё, о чем он мог думать — это как не сорваться и не начать убивать всех подряд, чтобы утолить свою боль чужими страданиями, чтобы смыть кровь Гарри кровью других — жалких, незначительных червяков, думающих, что они важны для этого мира.

Ещё никогда он не был настолько зол. Никогда так сильно не жаждал выплеснуть ярость.

«Гарри просил тебя контролировать свои вспышки гнева. ТАК ты стараешься?» — завопил голос разума.

Том затормозил перед входом в гостиную и уставился на гладкую каменную кладку. В голове нарисовалась картинка: он открывает проход, поднимает палочку и поджигает пару диванов с помощью адского пламени. А затем запечатывает выход, чтобы никто наверняка не смог спастись.

Тогда виновный сгорит в муках вместе с остальными. Тогда Тому станет легко, с глаз исчезнет багровая пелена, ядовитые муравьи перестанут пытаться сожрать его заживо. Это ведь небольшая плата — пара лишних жизней?

Рука сжалась на теплом гладком дереве.

Так легко это сделать!

— Мерлин, — прошептал он вслух и отшатнулся, ударившись затылком о стену, что привело его в чувства.

Картинка была настолько яркой, что он буквально видел, как вспыхивают волосы, как обугливается кожа, как они кричат от ужаса и невыносимой боли.

Он поднял палочку. Он действительно хотел…

Гарри был прав. Он не может это контролировать, он готов был убить своих однокурсников в порыве всепоглощающей ярости.

— Нет, — прошептал он вновь. — Нет. Я справлюсь. Слышишь, Гарри? Я справлюсь. Я не натворю глупостей!

Багрянец отступил, руки снова были чистыми, в легкие хлынул поток холодного воздуха.

Том впервые осознал, насколько он может быть опасен.

Для себя, для Гарри, для общества.

В первую очередь потому, что даже если бы он действительно поддался порыву и сжёг бы полсотни детей в их гостиной, он жалел бы только об одном: о том, что Гарри его возненавидит. Он не имел ни капли жалости к людям и готов был сделать всё, чтобы почувствовать себя лучше: убивать, калечить, пытать.

Ему нельзя самому заниматься поисками виновника. Ему лучше вернуться в библиотеку.

«Пусть это сделают марионетки. Хоть для чего-то полезного сгодятся» — подтвердил голос разума.

Том не представлял, что ему делать со всем этим. Больше не представлял.

Его желание не быть монстром столкнулось с таким же сильным желанием отомстить, как сталкиваются два поезда, мчащиеся навстречу друг другу с огромной скоростью.

И самым плохим было то, что Том стоял на рельсах в месте их столкновения.

Северус беспокоился.

Нет, даже не так, он БЕСПОКОИЛСЯ.

Прошло уже четыре дня, а он ничего не мог понять. Гарри стало намного хуже, а всё, что у него было — это просто нелепые догадки.

Каждый час с тех пор, как Гарри попал в больничное крыло, Северус только и делал, что пытался понять, как разобраться с этой тенью. Он консультировался с Дамблдором, зарывался в книги, и совсем упустил из виду настоящее.

А меж тем настоящее не хотело его отпускать.

Ему не удалось скрыть от Лили тот факт, что Гарри лежит в больничном крыле уже четвёртый день после столкновения с лестницы. Она сама поняла, что что-то случилось, едва увидела его в Хогсмиде на очередной встрече, которую он просто не мог пропустить.

Стоило ей только спросить, где Гарри и почему он не отвечает на письма, как у Северуса задрожали поджилки.

Он бы мог справиться и соврать ей, как делал всегда, но в этот раз не удалось. Потому что Гарри стало так плохо, что он просто растерялся.

Новая кость выросла, переломы срослись, и всё было хорошо, но потом он напоил его зельем от паралича, и Гарри затрясло, сердце заколотилось, как у загнанного кролика, и он отключился. И с тех пор начал стремительно слабеть.

— В общем, Гарри пока в больничном крыле, но это ненадолго, — соврал он Лили.

Та поджала губы и покачала головой.

— Я знала, что это произойдёт. Не могло не произойти, с его-то неуклюжестью и невезением, — легко сказала она. — Теперь я с чистой совестью могу забрать его домой.

— Нет! — воскликнул Северус, чувствуя подступающую панику и желание напиться в хлам. — Ты не можешь! Он сейчас на лечении.

— Значит, после, — просто пожала она плечами, словно это решение наконец-то принесло спокойствие в её душу.

Северус не мог ей сказать, что, если она это сделает, Риддл слетит с катушек и один Мерлин знает, что натворит. Не мог сказать, что времени у Гарри осталось совсем мало. Не мог сказать, что они вплотную подошли к разгадке тайны его неудач.

— Лили, он возненавидит тебя, — попытался он отговорить её.

— И пусть. Зато он будет жив, — улыбнулась она, и в глазах её было что-то такое, чего Северус никогда не видел.

Это походило на то, что она…

Обезумела. В зелёных глазах был тот самый блеск, с которым Риддл собирался убивать саму смерть.

— Ты не понимаешь, Лили, — как можно мягче прошептал он, опустив ладонь на её руку, расслабленно лежащую на белоснежной скатерти с фирменным логотипом Трёх Мётел. — Он действительно тебя возненавидит. Этим ты сделаешь только хуже.

— Что ж, ничего нового. Меня ненавидит родная сестра, меня ненавидит Джеймс, меня ненавидишь ты. Теперь будет ненавидеть и Гарри. Наверное, такая у меня судьба — вызывать ненависть у самых родных людей, — ломким высоким голосом ответила она.

— Это не так! — Северус стиснул её руку крепче и наклонился вперед через столик. — Я тебя не ненавижу. И Джеймс тоже!

— Ага, — хмыкнула она с насмешкой. — Ты ненавидишь меня за то, что я не осталась с тобой. Я и сама себя за это ненавижу, веришь? А Джеймс… Он от нас ушёл.

— Что? — Северус поперхнулся воздухом.

— Ушёл. Две недели назад. Мы разводимся, — снова пожала она плечами. — Он больше не может выносить меня, так он сказал. Он сказал, что я превратилась в идиотку-истеричку.

Злость закипела у Северуса в груди и прорвалась наружу рассерженным рыком.

— Сукин сын! — рявкнул он, грохнув свободным кулаком по столу. — Слабак и тряпка! Вместо того, чтобы поддерживать вас с Гарри, он только и делал, что сбегал и оставлял тебя разбираться с проблемами самостоятельно! Он… — Северус задохнулся от гнева.

— Он мечтал провести молодость, развлекаясь с любимой женщиной, посещая вечеринки и матчи по квиддичу, — горько улыбнулась Лили. — Он не знал, что потратит её на утешение жены, которая сначала не смогла выносить одного ребенка, а потом с трудом разродилась вторым, за которым нужно следить двадцать четыре часа в сутки. Он не вынес.

— Он должен был справиться! Ради тебя! — злобно выплюнул Северус. — Ради тебя он должен был быть сильнее, должен был стать твоей опорой!

В голове на повторе крутилось «ублюдок, ублюдок, ублюдок».

Эта мразь увела у него Лили, а затем, столкнувшись с проблемами, решила пустить всё на самотек. Он должен был бороться за неё, как боролся сам Северус. Но он не сделал ничего! Избалованный маменькин сынок, золотой мальчик гриффиндора, благородный и отважный, и совершенно тупой.

— Но не стал, — улыбнулась Лили как-то истерично. — Ты сделал для меня многим больше. Не того я выбрала, а? Я испугалась тёмной магии, испугалась, когда увидела в твоих глазах одержимость ею. Какой я была дурой! Видеть в глазах Джеймса ненависть и отвращение намного страшнее! — и она рассмеялась.