Случайная связь - Доронина Слава - Страница 9

– Похуже? – не отступаюсь я. – У тебя может начаться заражение. Сепсис. Знаешь, что это такое? Или…

– У меня сейчас нервный тик начнётся, – перебивает Измайлов. – Заводи машину и останавливайся у первой аптеки. В бардачке карточка. Пароль три четыре двадцать два. Купи всё, что необходимо, и отвези меня домой, – с нажимом повторяет он.

Вид у Измайлова с каждой минутой всё хуже и хуже, лучше и впрямь не тратить время на бесполезные споры. Понятное дело, что он упёртый баран. Я выхожу из аптеки и задерживаю на нём взгляд. Измайлов сидит, прикрыв глаза, и тяжело дышит. Крови он потерял не так уж и много, чтобы уйти в бессознанку. Низкий болевой порог или…

– Ты имеешь какое-то хроническое заболевание?

– Ага. Мучает учащённое сердцебиение, когда ты смотришь таким умоляющим взглядом.

– А если серьёзно?

– Ни один человек не может похвастаться идеальным здоровьем.

– Конкретнее, – начинаю злиться, сильнее сжимая руками руль.

– Есть. Но жить буду. Тебе назло. Не кипишуй, Софья. Отвези меня домой.

Второй раз за вечер назвал по имени. Похвально.

– Где ты живёшь? Скажи адрес.

– За городом, у озера дом. На Кузнецкой.

Это ещё как минимум полчаса езды. Я закусываю губу. Он за это время уйдёт в отключку, и что мне с ним потом делать? Рембо недоделанный.

– Ладно, ко мне поедем. То есть к сестре. Я у неё сейчас живу.

Измайлов слабо кивает и снова прикрывает глаза.

До Кирпичного переулка мы доезжаем за пятнадцать минут. Штрафов ему придёт немерено. И если бы он видел, как я ехала, то выглядел бы ещё бледнее: я подрезала всех, кого можно и нельзя.

Прихватив пакет из аптеки, открываю дверь и наблюдаю, как Измайлов выбирается из машины. Его ведёт в сторону, он замирает на месте и стоит, склонив голову несколько секунд, будто собираясь с силами.

– На сигнализацию поставь, а то угонят за ночь, – кивает он на свой танк. – И припарковала-то как… – Убито прикрывает глаза. – На днях договорюсь с инструктором, возьмёшь несколько уроков. Водишь отвратительно.

– За ночь? – хмыкаю я.

– Отправишь меня такого слабого и располосованного домой на такси? – Павел с искренним удивлением смотрит на меня.

– Сама отвезу и вернусь на такси, как немного придёшь в себя. На ночь точно не оставлю.

– Мало тебе приключений на сегодня, лапуль, да? Или ты не пошутила и действительно экстрим любишь?

Мы подходим к дому, и я открываю дверь. Поднимаемся в лифте на нужный этаж.

– Знаешь, Паш… Этих приключений не было бы, если бы я отказалась с тобой поужинать, как и хотела изначально. Ну и обострённое чувство справедливости сыграло с тобой злую шутку, – не удерживаюсь от колкого замечания.

– Всё же бессердечная ты, лапуль. Но такая красивая, когда злишься.

– Иди на кухню и снимай рубашку.

Сейчас мы на моей территории, я чувствую себя немного увереннее. Быстро переодеваюсь, собираю волосы в хвост и направляюсь к Измайлову, прихватив из прихожей пакет из аптеки. Нужно обработать рану, наложить шов, если понадобится, повязку.

– Может быть, в ванную? – доносится до меня вялый голос.

– Нет, на кухню. Там света больше.

Измайлов сидит на стуле. Бледный, уставший. Ну как его куда-то гнать в ночь? В гостиной ляжет. Нет, он, конечно, молодец, вмешался, разнял драку, но какой ценой? Сам пострадал, у меня седых волос на голове прибавилось. Если он и в жизни такой, то даме его сердца не позавидуешь.

– Тебе лучше блондинку в жёны брать, – улыбаюсь, когда он поднимает на меня недоумевающий взгляд. – Как с тобой закончим, в ванну переместимся. Седину мне поможешь закрасить.

– Ха-ха, – кривит он губы в усмешке и стягивает с себя рубашку. Бросает её на пол.

Смотрю на залитую кровью грудь, и меня почему-то начинает потряхивать от этой картины. Ведь и не такие ужасы видела, но его замученный вид и кровь… Ни капли я не бессердечная!

Натягиваю на лицо непроницаемую маску и достаю антисептик. Соберись, Соня. Все живы. Это самое главное.

– Когда ты бросился на помощь тому парню… – Щедро лью раствор на рану, Измайлов шипит и закрывает глаза. – Я заметила твой взгляд. В нём было столько решимости… – отвлекаю его разговором. – Почему ты это сделал? Дело ведь не только в обострённом чувстве справедливости?

Только сейчас я ловлю себя на мысли, что Влад бы так не поступил. Не полез бы в драку. Вызвал бы полицию, да. Но остался бы стоять в стороне.

– Мне двенадцать было, когда на меня накинулась свора старшеклассников и отметелила так, что почка потом отказала и сосуд в голове лопнул. Мать за три дня в старуху превратилась, пока я не пришёл в себя.

Теперь понятно, почему он полез разнимать драку и какие проблемы у него со здоровьем.

– А что потом было? – уточняю, стараясь максимально быстро делать все необходимые манипуляции. Паше неприятно, и он даже не старается это скрыть.

– С теми парнями? Ничего, – хмыкает он. – А вот мне пришлось попрощаться с мечтой.

– С какой? – Я с интересом смотрю в его лицо.

– Хотел стать лётчиком, – на полном серьёзе отвечает Измайлов.

– Ты шутишь?

– Ну какие могут быть шутки? О небе с детства мечтал. Не срослось. В академию гражданской авиации собирался поступать, но медкомиссию не прошёл. Пришлось в другой сфере реализовываться.

– Я сейчас сделаю тебе укол обезболивающего и вколю антибиотик. Есть на что-нибудь аллергия?

– Нет. Но уколов с детства боюсь. – Паша обхватывает меня руками за бёдра и хитро щурится, прикусывая нижнюю губу.

Какой же всё-таки гадёныш!

– Отлично. Руки с моей попы убрал, не то к ране на плече сейчас лёгкий сотряс добавится.

Измайлов довольно улыбается, но не двигается, руки по-прежнему на моих бёдрах, и он сжимает их ладонями сильнее. Ладно. Сам напросился.

– Как наложу повязку, постелю тебе на коврике у входа. Вид у тебя и впрямь неважный.

– Как бездомному псу, у двери? Серьёзно? – Он недовольно морщится, заметив, что я достала три шприца из упаковки. – Зачем так много? Так-то я просил тебя оставаться на месте. Всё из-за тебя, ясно?

Неужели действительно боится уколов?

– Да-да, – киваю. – Из-за меня. Если лапать не перестанешь, то ответка прилетит. Иголки окажутся в том месте, на котором сидишь. Должна заранее предупредить: уколы и швы я не очень делаю.

– Я уже понял, что милосердие и ты – несовместимые понятия.

– Мне жаль, что тебя задело. Но ты сам ввязался в драку. И сам не захотел вызвать скорую. Я даже испытываю капельку радости, что сейчас сделаю тебе больно.

Измайлов печально усмехается, и на короткий миг наши глаза встречаются. На фоне бледного лица его взгляд кажется ещё красивее. Он опускает руки и перестаёт меня лапать. Вот так бы сразу.

Через несколько минут действует обезболивающее, но я решаю не зашивать рану, иначе Паша действительно уйдёт в отключку. Я думала, он пошутил, что боится уколов, а он и впрямь не переносит вида иголки. Щедро заливаю порез бактерицидным клеем. Кровь больше не идёт. Я накладываю повязку и ватными дисками вытираю кровь с кожи.

– Утром проверю, как всё заживает, и, если совсем всё плохо будет, тогда зашью. На крайний случай успокаивай себя тем, что шрамы мужчинам к лицу.

– А ты – тем, что седину можно закрасить краской.

Измайлов рассматривает моё лицо. Взгляд плывёт, но глаза горят. Задерживается на моих губах, и по коже расползаются мурашки. Он ещё в ресторане на них смотрел, наблюдал, как я смеюсь. Как будто представлял, как будет меня целовать. Долго, нежно, со страстью…

– Тянет к тебе, лапуль, – вдруг признаётся Паша. – Есть в тебе что-то цепляющее. Давно такого ни к кому не испытывал. – Он протягивает руку и касается пальцем подбородка, оглаживает скулу ладонью и задевает подушечкой пальца нижнюю губу. – И глаза у тебя… Я таких чёрных ещё не встречал. Всё в тебе завораживает. Даже то, как отпор мне даёшь.

Я чувствую, как быстро и гулко бьётся сердце в груди. Глаза у меня действительно красивые. От мамы достались. Она не русских кровей. Мы с сестрой в неё пошли, но у Ани они не такого насыщенного оттенка. И моё детство, в отличие от измайловского, было куда спокойнее и приятнее.