Однажды ты пожалеешь (СИ) - Шолохова Елена - Страница 65

Меня это в который раз поразило. Какой бы Ярик ни был, но он же ее сын. Что она за человек такой? Робот, а не женщина.

– А сама детей не планируешь заводить?

– Пока нет.

– Чайлдфри, как сейчас модно говорить?

– Нет. Мы хотим, но чуть позже. С учебой в меде не до детей. Да и Андрей вот только закончил… технический. Работает без году неделя.

– Все-таки странно, что вы и вместе…

Сама ты странная, подумала я, выходя из ее палаты. Почему-то после разговора с ней в душе осело горькое разочарование. Нет, я даже рада за Ярика, что он смог чего-то добиться, но ведь это она должна за него радоваться. А ещё переживать за ребенка, которого носит…

После смены первым делом – душ, а затем, конечно, нужно отоспаться. Вечером предстоит празднество у родителей Андрея. Позавчера был день рождения его мамы, но перенесли на сегодня – все ведь работают.

Поначалу меня, привыкшую к тихим семейным посиделкам, такие торжества с размахом жутко смущали. А старший Исаев праздновать без размаха попросту не умел. Да и родственников у них – легион, плюс бесчисленное множество друзей и близких знакомых семьи.

Потом я привыкла, хотя все равно каждый раз еду к ним на подобные сборища – будто тяжкую повинность отрабатываю. И не в родителях дело – с ними у меня чудесные отношения, особенно с его сестрой и мамой. Просто я сама по себе не тусовщица. Диван и интересная книжка – вот мои идеальные выходные. Наверное, это последствия передоза кипучей активности на работе.

И все же, хочу – не хочу, я не могу отказаться. По бо́льшей части, из-за Андрея, ну и его маму неохота обижать.

Сам он сегодня отпросился с работы пораньше, чтобы приехать вовремя, потому что дорога не близкая. И всё равно мы опоздали, простояв два с лишним часа в пробке.

– А знаешь, кто к нам сегодня поступил?

– Кто? – спросил Андрей, с тоской глядя на стоящую перед нами машину.

– Эльза Георгиевна.

– Что? Безобразная Эльза? – сразу оживился он. – Блин, ей вообще надо запретить рожать.

– Ну ты тоже скажешь, – хмыкнула я.

– Знала бы ты, что мне про нее Ярик рассказывал. Там капец просто…

Приехали мы в самом разгаре, когда народ – а отмечали в загородном ресторане – уже не сидел церемонно за столами, а бродилкто где, сбивался в кучки, отплясывал, общался. Но так даже лучше. Меньше внимания к нам.

Мы подошли к маме Андрея, поздравили, поговорили. Она искренне нам обрадовалась, но видно было, что уже устала от шума и суеты. А когда ведущий вызвал добрую часть гостей в центр зала для какого-то шуточного конкурса, и все, как дети, с хохотом ринулись «играть», Андрей наклонился ко мне и предложил:

– Давай сбежим?

До рассвета мы с ним сидели на берегу пруда, вдвоем, в машине, как когда-то давно, после выпускного. Ночь выдалась теплой и звездной. И, казалось, в целом мире мы одни, и даже время остановилось. Когда такое пьянящее чувство я испытывала в последний раз? Уже и подзабыла.

Нет, у нас с Андреем все хорошо, нам даже поссориться не из-за чего. Но, оказывается, я соскучилась по вот такой бездумной внезапной романтике. Обратно мы ехали, то и дело переглядываясь и улыбаясь друг другу.

А через пару дней, придя утром на работу, я узнала, что мать Ярика родила мальчика.

– Как могли – тянули, – рассказывала Надя, – но…

– И как ребенок? – встревожилась я.

– На искусственной вентиляции. Лейкоцитоз просто дикий. В общем, плохо дело, очень плохо… Слушай, а ты не знаешь, есть у нее кто? Она никого не указывала.

– Не знаю, – пожала я плечами. – Сын в Германии, но там сложно всё…

С тяжелым сердцем я отправилась к Эльзе Георгиевне, ее уже перевели в обычную палату. Худая и бледная, она лежала на своей койке как мумия, так же неподвижно, без единой эмоции на восковом лице.

– Костя… Константин Валерьевич – очень хороший врач. Выхаживал и не таких… – начала я и почти сразу замолчала, не зная, что ещё сказать человеку, по которому даже непонятно, слушает он тебя или нет. – Эльза Георгиевна, вам что-нибудь нужно?

Она смотрела в потолок пустым взглядом, но все же еле слышно ответила:

– Нет.

– Она с самой ночи, как ее привезли, вот так лежит, – озабоченно сообщила соседка по палате.

Но сама Эльза не выразила ничего. Вздохнув, я вышла. С кем я пытаюсь говорить? Она же… просто дерево. Ей на Ярика-то, здорового и умного, было плевать, а тут – тем более.

Спустя сутки неонатологи нас обрадовали: ребенка удалось «раздышать». Лейкоциты снизились, угроза миновала. Если честно, это и правда было почти чудо.

Нам часто говорят не поддаваться чувствам, мол, это мешает, даже вредит работе. Но как тут не поддаваться?

До вечера нас загрузили под завязку, то одно, то другое. Даже кофе из автомата пили на ходу, а на остальное времени попросту не было. И лишь вечером наступило затишье.

Я поднялась в отделение реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Посмотреть хоть на несчастную кроху…

Зашла тихонько – и замерла в дверях. Над одним из кувезов склонилась она, Эльза Георгиевна. Вглядываясь внутрь сквозь прозрачный колпак, она бормотала:

– Маленький мой… только живи… пожалуйста… я всё для тебя сделаю…

Её бормотания вскоре переросли во всхлипы, а затем и в горький плач. Я вывела её в коридор, усадила на кушетку, сама присела рядом, но она никак не затихала.

– Всё будет хорошо, – утешала её я. – Самое страшное позади. Он справится. Он у вас борец…

Она то глухо подвывала, то качала головой. Лишь спустя четверть часа удалось её немного успокоить.

– Это моя вина, моя, – выдавила она, отпив воды из стакана, который ей по моей просьбе принесла медсестра. – Я не хотела его. Не то чтобы… просто думала, как будет – так и будет. А вчера взглянула на него… такой он крошечный, беззащитный. Ножки, ручки… как тоненькие веточки. А его пальчики… И так зажгло вот здесь… нестерпимо…

Всхлипнув, она прижала худую ладонь к груди.

– И всю ночь мысли только о нем. Никогда не думала, что вот так со мной будет. Никогда не понимала наседок. Всегда стремилась к чему-то важному, а это всё, считала, не для меня. А тут… Господи, только бы он выжил, только бы поправился…

– Поправится, теперь точно поправится. Вы даже не представляете, как много значит для такого малыша, что его любят, ждут… Вот поговорите с Костей… Константином Валерьевичем, он всё вам расскажет. Это только кажется, что они ничего не слышат и не понимают. Всё они понимают. И откликаются. А с вашим все будет хорошо. Вон он как борется. Вы ему уже дали имя?

Она пожала плечами.

– Может быть, Юрой назову. Хорошее имя. Я знаю, что мать из меня никудышная. Но я хочу… поняла, что хочу… очень.

Спустя полтора месяца, когда она выписывалась с сыном, уже вполне окрепшим, мы снова встретились. Точнее, Эльза Георгиевна специально поднялась в наше отделение попрощаться и отблагодарить традиционно конфетами.

Я вызвалась проводить её до фойе. Удивилась, что никто её не встречал.

– А нас и некому встречать, – усмехнулась она. – Юркин папа поставил тут мне ультиматум: или он, или ребенок. Требовал, чтобы я Юрку здесь оставила, даже обещал, что тогда женится. У него уже есть взрослые дети от первой жены. Больше ничего этого не хочет.

– Мне очень жаль, – пробормотала я.

– На самом деле не о чем жалеть, – улыбнулась она. – Я столько лет его любила, с ума сходила, а вот родился Юрка и как будто освободил меня от этой любви. Нет, не любви, а болезни. И так хорошо теперь, легко как-то… О, вот и наше такси приехало. Спасибо, Даша. И знаешь, из тебя получится прекрасный врач... уже получился.

Я смотрела из окна, как она садится в такси, прижимая к груди сверток со своим Юркой, и думала: то, какой она сейчас стала – это ведь тоже чудо. Даже поймала себя на том, что стою и мечтательно улыбаюсь. Но тут в кармане требовательно загудел телефон:

– Даша! Исаева! В приемное отделение бегом!