Однажды ты пожалеешь (СИ) - Шолохова Елена - Страница 32

И тем не менее дверь я приоткрыла осторожно, потихонечку. Если всё нормально – зайду, как ни в чем не бывало, отдам директорскую депешу и уйду, решила я.

Исаев стоял у доски и что-то там писал. Классная перетаптывалась с ноги на ногу рядом – то слева к нему зайдет, то справа. То встанет за спиной, чуть ли не касаясь его грудью. Но при этом, конечно, изображала работу. То и дело его приторно-ласково поправляла: Андрей, ну ты чего? Здесь же квадратный корень, а тут формула…

Потом Вероника отошла на шаг в сторону.

– Хорошо, попробую объяснить тебе на аналогичном примере. Ну вот смотри... – Она потянулась к доске с маркером, и у бедной подкосились ноги. Ну или каблук подвернулся.

Вероника охнула и чуть не завалилась, но Исаев успел её придержать за талию. А когда она выпрямилась, то не отошла от него, а, наоборот, встала совсем близко и замерла, только звук какой-то издала, то ли «ох», то ли «ой». И он руку не убрал, а затем вдруг перевел взгляд на меня. Посмотрел прямо в глаза, целенаправленно, как будто знал, что я там стою, что наблюдаю за ними. И продолжал почти обнимать Веронику словно напоказ, специально.

Классная опять меня не видела, эта дура стояла спиной к двери. А вот Исаев смотрел в упор, без малейшего стеснения. Зато мне стало так стыдно, что в жар кинуло.

Я сразу же отпрянула и захлопнула дверь. На пару секунд привалилась спиной к стене и перевела дух – оказывается, эти несколько секунд я едва дышала, наблюдая за ними. А потом, заслышав из-за двери приближающееся торопливое цоканье ее каблуков, отскочила от двери с полыхающим лицом, но не слишком далеко.

Выглянув в коридор, Вероника сразу же меня заметила. И, честное слово, ее прямо перекосило и... тоже кинуло в краску.

– Ты чего тут? – прошипела она, краснея на глазах.

– Вот, – протянула я ей бумагу. – Эльза Георгиевна попросила вам занести…

Она молча взяла у меня из рук листок, и я припустила прочь, умирая от стыда. Сама себе говорила, что это им должно быть стыдно, а уж никак не мне. С чего вообще увиденное так меня разволновало? Но все равно лицо горело, и было жуть как не по себе. Может, потому что я как будто подглядывала…

На следующий день уроки у классной выпали по расписанию третьим и четвертым.

И начала Вероника Владленовна с разбора полетов. В смысле – с работы над ошибками в контрольной. И, разумеется, особое внимание уделила мне.

– Что, Стоянова, без соседа совсем ничего не знаем, не умеем? – съязвила она.

Классная и прежде меня откровенно недолюбливала, но сегодня я прямо ощущала исходящую от нее злость.

Впрочем, отчасти она права. Ярик и правда всегда мне подсказывал. Но, во-первых, зачем язвить, как будто ей мои ошибки в радость? Возьми да объясни. Иначе зачем она вообще тут? А, во-вторых, что уж сразу – совсем ничего? Задания по алгебре я же все-таки решила.

– Прошлую контрольную ты написала на четыре, – продолжала классная. – И самостоятельную тоже. Отсюда я делаю вывод, что ты просто всё списала у Лиддермана. А сама ничего не знаешь и твои четверки – фейк! Так ведь?

Ну я же не дура, чтобы с ней соглашаться. Она и без того постоянно норовит меня принизить.

– Нет, не так, – возразила я из упрямства.

– В самом деле? – хмыкнула она. – Почему же ты не решила две последние задачи?

– Не хватило времени.

– Хм. Всем, значит, времени хватило, а тебе – нет?

– Так уж и всем? – не сдержалась я от сарказма. Ну а что? Исаев ведь тоже не всё решил.

Вероника Владленовна на миг замешкалась, вспыхнула, но отвечать на мой вопрос не стала, сделала вид, что пропустила его мимо ушей.

– Ну что ж, Стоянова, теперь у тебя есть время. Прошу к доске. Реши задачу, подобную той, что была в контрольной.

Для меня это отдельный вид экзекуции – отвечать у доски по математике, зная, что за спиной сидят «добрые» однокласснички, готовые, даже жаждущие, чуть что поднять меня на смех. Еще и без Ярика, моей единственной поддержки. Но делать нечего...

На деревянных ногах я прошла к доске, обреченно взяла маркер.

– Читай задачу с карточки, – Вероника сунула мне распечатанный листок с условиями задачи.

Я прочла вслух, потом ещё на несколько раз про себя и даже вдруг припомнила от страха, по какой формуле вычисляется объем призмы. Правда, не сильно мне это помогло в итоге. Нет, я честно попыталась решить, но запуталась в теореме косинусов.

А Вероника Владленовна, по-моему, только этого и ждала.

– Это у тебя что? – раздраженно ткнула она пальцем в доску. – Для чего это?

– Чтобы вычислить площадь основания призмы, – пролепетала я.

– И как же ты собралась ее вычислять? – ерничала она.

– Ну… надо одну вторую стороны основания умножить на… – Я замялась. На что умножить? На синус или косинус? – На синус… тупого угла…

– Что? Синус тупого угла? Сама ты тупая! Угла АВС!

Всё это она выпалила отчетливо и громко, на миг осеклась, словно спохватилась, но лишь на миг. Увидев, что в классе её не то что никто не осудил, но даже наоборот – развеселились от ее слов, она скроила мину, будто всё нормально.

Кто-то смеялся вслух, кто-то выкрикивал другие обидные слова в мой адрес, а она сидела за учительским столом в пол-оборота и качала головой, мол, что с меня взять.

Полыхая от негодования и обиды, я швырнула маркер и пошла к своей парте.

– Стоянова! – крикнула мне в спину классная. – Тебя никто не отпускал. Куда направилась? Кто будет задачу дорешивать?

– Сами решайте свои задачи, – огрызнулась я, усаживаясь на место.

Господи, как же мне катастрофически не хватало Ярика! Он бы сейчас обязательно нашел нужные слова, поддержал. Да и классная при нём настолько не распускалась.

– Ах вот как! – взвилась Вероника Владленовна. – Ты ещё и хамишь мне тут! Знаешь что, Стоянова, давно пора с твоей матерью побеседовать. И по поводу учёбы, и по поводу твоего поведения. Так что передай, пусть ко мне сегодня подойдет после первой смены.

– Угу, щас, – мрачно буркнула я себе под нос, но классная услышала. Или догадалась по моему выражению.

– Ясно. Я сама ей позвоню, – пообещала Вероника Владленовна.

– Чё, Стоянова, мамка поругает? – повернувшись ко мне, ухмыльнулся Шишмарев.

– Отшлепает! – выкрикнул с дальней парты Чепов.

Я показала ему средний палец. Придурок.

– Стоянова! – взвизгнула классная. – Ну всё, позвоню сразу же после урока!

– Звоните, только не забудьте рассказать, как вы меня обозвали при всем классе, – ответила я.

Она захлопала глазами, потом сжала губы так, что они сморщились как куриная гузка.

– Это не обзывательство, Стоянова, – влезла Черемисина. – Это констатация факта. Если ты тупая, как тебя ещё называть?

– Да, Стоянова, – поддакнула Юляша. – На правду не обижаются.

Класс возбужденно и радостно галдел, а Вероника Владленовна молчала. Раньше она хотя бы одергивала тех, кто орал с места. Но сейчас ей, очевидно, нравилось, что класс на её стороне. Только дура не понимала, что они вовсе не за нее, а против меня.

А если серьезно, то как же это ужасно, когда все-все против тебя! Когда все винят тебя неизвестно за что. Когда унижают и осмеивают, а та, которая должна пресекать эти нападки, сидит и молча их поощряет. От этого буквально разрывает изнутри!

– Говоришь, на правду не обижаются? – вскипела я, не вытерпев. – Окей! В таком случае, ты, – я наставила палец на Юляшу, – выглядишь глупо и смешно, пытаясь, как мартышка, подражать во всем своей подружке. Как тебе такая правда? А тебя, Черемисина, попросту жалко. Ты так стараешься, из кожи вон лезешь, чтобы Исаев на тебя обратил внимание, но ему на все твои потуги плевать…

– Ты охренела?! – вспыхнув, воскликнула Катрин.

– Фигасе Хацапетовку понесло, – присвистнул Чепа.

– А ты, Чепов, просто шут гороховый. Глупый, трусливый и никчемный. Можешь только кривляться и гадить исподтишка.

– Чего-о? – приподнялся из-за парты Чепа.