Криминальный попаданец (СИ) - Круковер Владимир Исаевич - Страница 21

Вышел с этой перчаткой, держа ее осторожно, двумя пальцами. Спросил продавщицу:

— Ваша?

— Нет, у меня на мне… — она протянула вперед руки с меховыми варежками.

— А рабочий?

— Так нет пока рабочего, запил. Одна управляюсь.

— Вот и хорошо! — протянул я Джуле перчатку, нюхай, ищи…

Собака принюхалась, покрутила головой, а потом догадалась, опустила морду к земле, принюхалась. Я не надеялся, что в снегу и хоженой мерзлой земле псина найдет нужные запахи, но она, как ни странно, взяла след, пошла по нему, обернулась — «Я правильно делаю?», «Да, хорошо — «Ищи!» — поощрил я. И она пошла резво, натягивая поводок, который я совсем бросил на дорогу…

Ангелы не летают на крыльях,

Ангелы крыльев давно лишены,

Ангелы лишены даже жены,

Ангелы к серии инвалидов

Отнесены.

Ангелы ужасно страдают

каждую ночь -

Им невмочь.

Ангелы ходят на костылях,

Потому что у них слабые ножки,

Которые не могут бежать по дорожке,

Ползают по планете, как грудные дети,

Впотьмах.

И ужасно страдают

каждую ночь –

Им невмочь.

В.Круковер, «Декадентские стихи».

Привела она нас к хате на отшибе, которая на первый взгляд казалась нежилой. Не шел дым из трубы, поваленный плетень никто не восстановил, да и следов на недавней пороше не было свежих. Но Джуля, взрывая эту рыхлую порошу носом, все таки доперла нас до чахлых ступенек в избу и обернулась вопросительно. «Мол, я свое дело сделала, теперь за вами ход». Николай рванулся было войти, но капитан придержал его за плево, махнул головой на низкое окно, прикрытое ставнями. Потом ударил в дверь ногой, так что что-то хрустнуло и ворвался внутрь. Там загрохотало, вскрикнуло, затихло. Вошли мы с собакой, осторожно вошли. В полумраке, свет слабо сочился сквозь щели в ставнях, обнаружился мужичок, лежащий прямо на полу лицом вниз и капитан, одевавший на него наручники. На дощатом столе стоял ряд бутылок с водкой и несколько консервных банок, грубо открытых ножом. Попировал мужик!

Вообщем, дело оказалось простым. Откинулся владелец хаты и сразу же, узнав что сельпо не работает по причине болезни, рассчитал: никто не хватится в ближайшее время. Вот и взял ночью в руку пилку по металлу. Да и взял там пустяк: ящик водки, консервов да банку томатного сока. Ну еще мелось выгреб из секретного места (в поддувале печи), семь рублей 43 копейки. Но общая сумма получилась чуть больше сотни, да и государственное предприятие этот магазинчик. Так что 144-ой (кража личного имущества) не отделается, по полной бедняге впаяют. Тем более — рецидив, второй раз он это сельпо грабит.

Дело пустое, капитан и без собаки его б раскрыл, там особых оперативных сложностей не было. Опросить население, проверить освобожденных недавно, пустое дело… Но теперь к моей записки по теме собак можно присовокупить реальное дело, раскрытое овчаркой и её доблестным вожатым — младшим лейтенантом Горбатовым!

Обратно ехали в одной машине с задержанным, который всю машину пропитал перегарным духом. Так что вышли у РОВД уже вечером, Николай повел собаку кормить, а я, попрощавшись с капитаном, заглянул в рюмочную. Она и расположена так, что не минуешь: между милицией и общагой.

В забегаловке, не успел угодливый хозяин выставить мне сто грамм с кусочком хлеба (денег он с меня теперь не брал), как с приветствиями вылез пьяный шпаненок с таким же хулиганистым напарником.

— Братишка, чао! Выпьем?

Недавно Муслим Магомаев привез из Италии эту песню: «Прощай, красавица», своеобразный гимн участников сопротивления в войне с фашистами, и теперь всяк упражнялся:

O partigiano, portami via,

о партиджано порта ми виа

o bella, ciao! bella, ciao! bella, ciao, ciao, ciao![1]

— Чего надо? — хмуро отодвинул я парня. Ну не было у меня охоты сегодня с ним общаться.

— О, я его знаю, — вдруг встрял второй парень. — Он в мусарне работает. Ты что — с мусорами дружишь?

Он сказал это истерически громко. В забегаловке наступила на миг тишина, а хозяин доброжелательно улыбнулся мне из-за прилавка красной рожей: мол знаем, одобряем, помним, заплатим…

Я не являюсь драчуном, мое преимущество — мозги, это я в постоянном самоанализе давно понял. Да и пробовал физические возможности этого тела, подозревая, что сознание ему чуждо. Гирю в два пуда, распространенную в спорте этого времени, могу вытолкнуть от плеча три раза, выжать — один. На перекладине подтянулся девять с половиной раз. Сегодня бегал за собакой, метров пятьсот пробежал — запыхался. И оказывается знаю кой-какие приемчики из бокса, потому что напарнику своего хулигана влепил классический хук — согнутой рукой по печени. Парень скрючился и осел на пол, покрытый мокрыми опилками.

— Корешей выбирай, — прошипел на ухо я шпаненку, — базарит не по делу, баламут. Я — шильник, кидала, фармазон, ломщик… Я кем угодно могу прикинуться по своей воровской масти! Хиляй отседова, да своего баклана забери.

Все настроение они мне от вечерних ста грамм отбили. Тем более, что феня шестидесятых все время путалась у меня в голове с жаргоном более позднего времени. Например, как назвать надзирателя в тюрьме? Я применял старинное — «вертухай», но на язык просились так же: цирик, пуговичник, попкарь, дубак… Прав был Екклесиаст: “многие знания многие печали”!

До своего сиротского общежития доплелся утомленно, будто выпитый заботами и блужданием в сумраке собственной памяти. Мне бы психолога анонимного, но нет таких в СССР — узнавал. А есть только врачи психиатрических учреждений, к которым только попади — упрячут в дурку. Попытался анализировать, завалившись в трусах на койку. Сегодня печка, одна керамическая стенка которой в моей комнате — настоящая голландка растоплена отчаянно, хотя на улице всего минус двенадцать.

Итак, детство у меня было нормальное, о чем говорит сон, где я на балконе в приличной квартире и в полном комплекте родителей. Даже бабушка в наличие. Остальные сны-видения намекают, что работал с женой в редакции. И что сидел в тюряге, да похоже не первый раз. Когда же это я успел, ежели телу моему от силы четвертак? Да еще армия три года минимум, если не во флоте. Там — все четыре.

Так в мыслях о прошлом и пришел ранний сон в котором я шел по центральной улице непонятного жаркого до безумия города. Ну так печка, да, подсказала память, но почему улица называется Ха-Шакед. Шакед — знаю: миндаль, а вот почему вместо нормального артикля “The” вмешалось это: “ha”?

Тем временем жара превысило весь допустимый уровень и я вскочил с кровати, сдирая с себя рубаху и брюки. Было темно за окном и в комнате, сердце билось отчаянно, чуть не выскакивая между ребер.

«Ах ты, мать моя — женщина!» — воскликнул я в пустоту темной комнаты, которая была прообразом собственного мозга.

И вновь погрузился в жаркие воспоминания, на сей раз в трусах.

Было такое впечатление, что пишу на удобной клавиатуре какого-то удобного «Леново» заметку для газеты и сам себя заглядываю через плечо, читаю написанное. Такое странное раздвоение.

«Седьмой месяц досрочного рождения пришелся на январь. Те холода, с которыми приходилось сталкиваться в Сибири, мелочь по сравнению с холодами этой южной страны. Как только пальмы такое терпят. Впрочем, тут, в Афуле, больше сосны растут.

А еще выше, в микрорайоне Гиват-ХаМоре, на Горе Учителя по ночам спасает только электропростыня. Нет, можно, конечно, включить обогреватель, но счет за электричество через месяц может вызвать инфаркт миокарда.

В связи с этим очень интересно рассказать о единственном в этом микрорайоне супермаркете, вставить в грустное повествование еще более скорбные нотки.