Апокалипсис местного значения (СИ) - Снежен Виктор - Страница 25

— Паршиво, — Шалугин ответил не задумываясь. — Нет, поначалу мне даже нравилось. Ну, представь — никакая лихоманка до тебя не доберётся. Хоть СПИД, хоть язва сибирская. Живи и радуйся.

— Так это ж здорово, — не удержался я.

— Здорово то, здорово, — вздохнул Шалугин, — Вот только стал я замечать как-то: всё время жрать хочется. Прямо мука какая-то. Да и на баб стало тянуть — спасу нет! Женился. Думал образуется всё. Какое там! Жена сбежала через неделю — не вынесла. С тех пор так семьёй и не обзавёлся.

— А дети? Дети-то есть? — я был слегка озадачен неожиданным аспектом бессмертия.

— Дети есть. Старший мой год как пенсионер. Я для него давно умер. А младшая, девочка,

осенью в третий класс пойдёт.

— И сколько же их у Вас?

— Двенадцать.

— Двенадцать!? Ну, дела! — меня окончательно потряс семейный расклад Шалугина.

— То-то, дела, — невесело усмехнулся он. Ладно, пошли, пора нам. Да и «цветок», гляди, закрывается.

И в самом деле, странный цветок, выстрелив последний заряд мутагена, стал быстро сворачиваться обратно в кокон.

— Куда теперь? — спросил я.

— А теперь, Сергей, мы подошли к финалу. Баста. Пора кончать со всем этим.

— То есть как кончать? — до меня начал доходить страшный смысл его слов. — Да вы в своём уме, Александр Иванович? Это же величайшая научная ценность. — Мне хотелось отговорить его, объяснить как-то, что он не прав, что такие вопросы не должен решать один человек, но мысли мои путались, и с языка слетала всякая чушь про Прогресс человечества и про нашу ответственность перед ним.

— Слушай ты, умник, — Шалугин схватил меня за грудки, — эту величайшую ценность уже приспособили под оружие. Сейчас оно здесь, на острове, и пока никто до него не добрался. Но за ним придут, дай срок. Не Гоффман, так найдётся ещё кто-нибудь. И что тогда будет с твоим прогрессом? — он отпустил меня и продолжал уже спокойней, — Я понимаю, ты аномальщик, тебе страсть как охота пошуровать там, внутри, — он мотнул головой в сторону кокона, — разложить всё по атомам и узнать, что там да как. Только вот миром то правят не учёные, Сергей Александрович. А отдай сейчас «Немезиду» нашему правительству, самому демократическому в мире, так оно тут же начнёт размахивать ею, как дубиной перед носом у той же Америки. Человечество, Сергей, вообще склонно к суициду, но у меня нет никакого желания помогать ему в этом.

Шалугин отступил на пару шагов и вскинул автомат.

— А теперь решай, со мной ты или нет, — сказал он, щёлкнув предохранителем.

В его глазах была спокойная решимость, и я понял — он выстрелит. Но мне уже и без автомата стало ясно, что Шалугин прав, и другого выхода у нас нет.

— Вы меня убедили, Александр Иванович, — сказал я как можно спокойнее, — говорите, что нужно делать. Да, и уберите автомат, я не собираюсь на вас бросаться.

— Добро, — Шалугин опустил оружие с явным облегчением, — тогда слушай сюда. Где-то рядом лаборатория. Там пульт системы самоликвидации. Тогда, во время аварии, она почему-то не была включена. Придётся это сделать сейчас. Вопросы есть?

Вопросов у меня не было. Мы вернулись по дамбе на берег и поднялись по каменному амфитеатру к тому месту, откуда пришли. Я в последний раз оглянулся на чернеющие островки коконов, как бы прощаясь с чем-то несбывшемся и таинственным, что так мимолётно пронеслось передо мной и вот уже ускользает, уходит за зыбкую грань недоступного. Я знал, что когда вернусь с острова, всё, что я здесь увидел, мне придётся внести в отчёт. Не будет в нём лишь одного — этого таинственного озера с его чёрными цветами смерти. Прав Шалугин — мы ещё не готовы.

Беломорск. Взлётная площадка спец. группы «Призрак».

15 июня 2019 г. Полдень.

Капитан Туйтеев, круглолицый и моложавый казах, ещё раз посмотрел на таймер. До контрольного времени оставалось не больше пяти часов, а с острова по-прежнему не было никаких вестей.

Выйдя из радиорубки, капитан зашагал к взлётному полю, где низко парили две пятнистые баржи и прямо под ними, спасаясь от солнечного пекла, на траве дремали десантники. Уже сутки взвод не покидал поля. Ожидание томило бойцов, но без сигнала с острова Туйтеев отдать команду на взлёт не мог. А остров молчал.

— Товарищ капитан, — из рубки выбежал дежурный радист, размахивая бумажным обрывком.

Туйтеев остановился.

— Радиограмма от Скифа, — доложил радист, протягивая распечатку, — только почему-то с Соловков, из монастыря. И открытым текстом.

Капитан бегло просмотрел текст и, сунув распечатку в карман, быстрым шагом направился к баржам.

— Шатохин, — крикнул он на ходу своему напарнику, — Грузи ребят. Взлёт «Батонам».

«Батонами» десантники называли свои ВДБ — воздушные десантные баржи. Эти странные машины, разработанные в КБ Ремезова, и впрямь напоминали летающие батоны. Не было у них не привычных вертолётных винтов, ни крыльев. В воздухе их держала особая турбулентная подушка, создаваемая мощными торсионными двигателемя. А пара обычных турбин толкала их вперёд с приличной скоростью. Десантники полюбили свои «батоны» за бесшумность, манёвренность и фантастическую живучесть в бою.

Через полминуты на стриженой мятой траве не было уже никого. Баржи подняли взвод над опустевшей взлётной площадкой и понесли его в сторону острова.

Лабиринт. Некоторое время спустя.

Коридор, который вёл нас к лаборатории, был освещён плохо. То ли не хватало мощности генератора, то ли проводка от времени обветшала и местами вышла из строя. Кое-где приходилось пробираться едва ли не ощупью, спотыкаясь о какие-то предметы, разбросанные на полу.

Неожиданно перед нами возникла стальная клёпаная дверь всё с тем же треугольником и пятью звёздами, и я понял, что мы на месте.

— Здесь всё и произошло, — разглядывая дверь, произнёс Шалугин, — Они успели поднять тревогу и включили громкую связь. Мы все услышали крик. Жуткий крик. Нечеловеческий какой-то. Потом сразу всё стихло.

— Сколько же там было людей? — спросил я, пытаясь представить, что могло случиться за этой клёпаной дверью.

— По штатному расписанию должно было быть сорок два, — отозвался Шалугин. — Кое-кого я знал, хотя с пятизвёздочниками даже мне общаться не полагалось.

Я почувствовал, что Шалугин медлит. Что-то мешало ему войти в лабораторию. Быть может те голоса из прошлого. Но это длилось недолго. Он справился с собой и набрал всё тот же код на сером от пыли карболитовом пульте. Дверь послушно и неожиданно легко для своей массы отъехала в сторону.

Лаборатория оказалась освещённой гораздо лучше, чем коридор. Свет здесь шёл не только от

матовых сферических плафонов, свисающих с потолка, но и от множества разноцветных лампочек на оживших панелях управления. Глядя на эту иллюминацию, невозможно было поверить, что лаборатория простояла мёртвой целых шестьдесят лет!

Прямо у входа я ненароком наступил на что-то мягкое. На полу, покрытый дюймовым слоем пыли, валялся форменный синий комбинезон. Я аккуратно поднял его, подцепив пальцем под воротник. Что-то выпало из комбинезона и звонко ударилось об пол. Я взглянул и остолбенел. Поблёскивая в тусклом свете плафонов, на меня смотрела дюжина золотых коронок — всё, что осталось от того, чью одежду я держал сейчас в руках.

— Ты это, — присев рядом, и разглядывая мою страшную находку, сказал Шалугин, — поосторожней здесь. Мутаген вряд ли ещё действует, но бережёного Бог бережёт, — он взял у меня комбинезон и отбросил в сторону.

Чтобы скорее найти систему ликвидации, мы разделились. Вся лаборатория была забита какой-то громоздкой аппаратурой, стеклянными шкафами для реактивов и целыми колоннадами ящиков, среди которых немудрено было и заблудиться.

Изучая надписи на пультах и переходя от стенда к стенду, я ещё не раз натыкался на пустые синие комбинезоны и валявшиеся рядом с ними часы, очки, обручальные кольца… Смерть за-стала людей где попало: кто-то сидел за микроскопом, кто-то перед экраном осциллографа, а кто-то просто куда-то шёл. Теперь было ясно, почему никто не включил самоликвидацию. Не успели! А те, кто выжил? Что же они? Неужели надеялись вернуться и продолжить опыты? Нет, всё-таки прав Шалугин. Тысячу раз прав. Дай только человечеству шанс себя уничтожить, и оно из кожи вылезет, чтобы это сделать.