"Вот тебе, бабушка .... или раз картошка, два картошка... (СИ) - Лазарева Элеонора - Страница 37

Через час, я спустилась вниз, где горел камин и стоял стол, приготовленный к ужину. Княжонок сидел в кресле, хмурый. Махнув рукой на соседнее, он допил вино из бокала, что держал в руке.

— Будешь? — качнул им.

— Нет, — спокойно сказала я и присела в кресло, расправив платье. Смело взглянула ему в лицо.

— Рассказывай, я тебя слушаю.

Он хмыкнул и встал к столу. Налив себе еще, сел, закинув ногу за ногу. Оглядев меня недовольным взглядом, прихлебнул вновь. Я напряглась, зная, что ему нельзя напиваться, это может плохо кончится, особенно сейчас. Решила держать себя в руках и не нарываться, как говорится.

— Когда вы стояли сегодня у борта ты и тот наемник, что предал меня, я понял, что готовится что-то, что мне не понравится. Так и случилось. Тот, кто привез вас сюда, был моим человеком, и именно он согласился с деньгами от тебя. Пришел и все рассказал. Я обещал ему столько же, если выполнит всё уже по моему плану. Так и случилось. И вот ты здесь. Как ты понимаешь, я не могу тебе простить твое поведение, как простил твою горничную. Сегодня, ты будешь делать всё, что я прикажу. Или она, — он ткнул пальцем вверх, — Будет делать это за тебя.

Я похолодела и, видимо, побледнела.

— Что? — усмехнулся он, — Испугалась?

Я кивнула.

— Тогда раздевайся.

Я смотрела не него и не понимала.

— Что значит, раздевайся? — спросила, вжимаясь в спинку кресла.

— Раздевайся совсем. И не бойся, здесь никого нет, кроме меня.

— Здесь холодно, — заметила я, поежившись.

— Это вначале, — усмехнулся он, облизнув губы, — потом будет жарко.

В глазах его сузились зрачки, и краснота плеснулась в лицо.

— Все, — я дрогнула, — Мне конец.

— Петер, не делай этого, — тихо сказала, глядя ему в глаза, — Ты сам потом себя не простишь.

Он смотрел на меня и пил из бокала. Потом с силой бросил его в камин. Раздался звон и тот раскололся на куски. Огонь вспыхнул от остатков спиртного. Сделал шаг ко мне и, схватив за руки, вздернул вверх. Потом прижав к себе, впился поцелуем мне в рот. Я не стала его отвергать, даже начала сама ему подыгрывать языком. Он углубил его и со стоном оторвался.

— Ах, как долго я шел к нему, — простонал в губы, — Зачем ты так долго меня мучила?

И вновь охватил мои губы. И опять показывала, как мне приятен его поцелуй, охватив его голову руками, прижимаясь телом и водя ладонями по плечам. Он целовал и постанывал от уже моего, перехваченного самой.

— Надо, надо его отвлечь, дать успокоиться, — думала я, целуя этого паршивого ящеренка, пахнувшего вином и смертью.

Потом он сам оторвался от моих губ и, перехватив за руки, подвел к столу. Посадив, сел напротив. В его лице уже не было той злости и ярости. Теперь оно было умиротворенным.

— Так держать, — взглянув на него, судорожно думала я, — А дальше надо только его хорошенько подпоить. Это я смогу. "Опыт — и его не пропьешь", как говорится.

С трудом пропихивала в себя куски и едва касалась губами вина в бокале, подливая ему чаще и чаще. Развлекала глупыми любовными случаями, будто бы из жизни моих знакомых и соседей. Врала напропалую. Петер быстро хмелел и уже еле попадал губами в край бокала, а руками в его ножку. Потом, почти доведя до кондиции, вышла со своего места и потянула его к креслу. Толкнув на сидение, села к нему на колени. Этого он не ожидал и совсем расквасился, а я, сплевывая после каждого, целовала его взасос. И, естественно, подливала и поила вином. Вставала несколько раз, чтобы налить вновь. И вот, наконец свершилось, и он отрубился. Похлопав в ладоши, приказала явившемуся стражу, отвести его сиятельство в его комнату и уложить в постель. Тот кивнул и, вскинув тушку ящера на плечи, потащил в коридор. Видимо там находились его комнаты. Я постояла немного и, развернувшись, поднялась к себе. Прошла к постели и рухнула, не раздеваясь. И тело и мысли были тяжелыми и трудно ворочались в голове. Даже отчаяние не приходило в душу. Там было темно и душно. Полежав немного, разбудила, уже уснувшую на топчане Лиззи, чтобы помогла мне раздеться. Переодевшись в спальное белье, залезла под одеяло и, глядя на вопросительное лицо горничной, махнула устало рукой.

— Все завтра, все завтра.

И уснула, как убитая.

Следующий день не порадовал нас ничем. С утра пришел страж и приказал Лиззи идти за завтраком для госпожи. Она вернулась встревоженная и тихо рассказала, что хозяин рвет и мечет, ругает своих слуг и стражей, но что случилось, она не поняла. Ей приказали собираться в дорогу, как только мы позавтракаем. Я посоветовала разузнать, насколько возможно, что же случилось и к чему такая спешка. Лиззи обещала поулыбаться одному из слуг, и задать нужные нам вопросы. Скоро вернулась, сверкая улыбкой.

— Кажется, за нами следили, и его светлость злится на своих стражей. Требует нашего быстрого отъезда. Скоро пригонят лошадей и пару колясок. Мы должны срочно сниматься с места.

Я закусила губу.

— А вдруг это Алекс? Хотя не может же быть так быстро? Только вчера передали картофелину. Нет, еще рано.

Вскоре к нам поднялся страж и передал приказ хозяина спускаться вниз. Вещи он снесет сам. Я подхватила свою шаль и сошла в комнату, где вчера спаивала княжонка. Все было убрано и не осталось даже следов вчерашнего действа, даже камин без следов пролитого вина. У окна стоял хмурый ящер и что-то читал. Вероятно письмо. Еще вчера обратила внимание, как слуга нес ящик маг почты в его комнаты. Жаль, что не могла послать записку Алексу, так как у его дверей постоянно дежурил страж.

— Мы уезжаем, дорогая, — бросил раздраженно Петер.

— Куда? — наивно, как только могла, посмотрела на него.

— В храм, дорогая, — скривился он, — Надо заканчивать все это путешествие.

Я замерла.

— Но у меня нет свадебного платья, — захныкала притворно.

— Ничего, дорогая, — засмеялся злорадно ящеренок, — Ты и в своем прекрасна. А свадебное платье будет потом, уже в имении моего отца, когда вернемся с тобой беременной или даже с ребенком.

— Но, Петер, — тянула я время, помня рассказ Лиззи, — Может заедем в магазин или пошлем мою горничную. Она знает мой вкус и размеры.

— Не зли меня, дорогая, — ощерился гаденыш, — Как я сказал, так и будет. Иди и садись в коляску. Скоро отъезжаем.

Я фыркнула и повернулась к выходу. Вышла на крыльцо. У входа стояла тильбюри (небольшая двухместная коляска на двух колесах). Впереди, возницей, сидел слуга, который, как я поняла, рассказал Лиззи некоторые новости. Спрыгнув с облучка, помог мне взойти на сесть на подушки. Я обратила внимание, как тот улыбнулся моей горничной.

— Это он? — толкнула ее локтем.

— Ага, — смутилась она.

Я хмыкнула. Даже в таком положении молодость берет свое. Только еще вчера она была близка к обмороку от ужаса от внимания мужчин и вот сегодня уже улыбается и кокетничает с молодым парнем.

Петер вскочил на подведенного коня и махнул рукой. Вся группа из пяти всадников и двух колясок, тронулась с места. Двигались цепочкой вдоль леса по грунтовой дороге, размытой дождем. Лошади осклизывались и ржали, из под их ног летели комья грязи, колеса застревали в залитых водой колеях. С трудом, злясь и ругаясь, стражи и слуги останавливались, чтобы освободить колеса и двигались дальше. Пройдя тяжелым маршем несколько километром, сделали остановку, чтобы осмотреть животных и коляски. Мы сошли на землю и отправились в кустики, страж за нами.

— Что? — обернулась я к сумрачному мужику, — Так и будешь стоять и смотреть на писающих женщин?

Тот пожал плечами.

— Ну-ну, — бросила я через плечо, — Смотри, скажу хозяину, что смотрел на его невесту без штанов.

Тот сплюнул от досады и отвернулся.

— Слушай меня внимательно, девочка, — зашептала, приподнимая юбки, — Как только мы поедем, сиди на страже. По моей команде хватаешь парня за шею и валишь его на дно коляски. Я выхвачу удила, и мы постараемся убежать от них. Если все получится, по пути выпрыгнешь вместе с парнем и постараешься выйти к тому порту или ближнему городку, найдешь магпочту и вышлешь письмо Алексу. Его адрес я написала на письме. Это наше спасение. Не потеряй, — и сунула ей записку, что написала своим карандашом для контура глаз, который еще хранила в косметичке. А бумагой послужил кусок моей нижней юбки. Там написала — «Везет к храму спаси твои жена и сын».