За это я тебя и ненавижу (СИ) - Оболенская Ася - Страница 33

Я вновь прервалась, словно провалившись в прошлое, вновь испытав ощущения, которые хотелось забыть.

— Знаешь, это все бред, когда говорят, что большие города не сносят крышу. По крайней мере, в моем случае. Желание выбраться из глубинки у меня было совершенно не здоровым. Не желание, мания. Последние недели здесь были похожи на каторгу, раздражало решительно все. Люди, завод, на котором родители торчали с утра до вечера, из новостей только и разговоры о чьей-то родившей кошке или плохих семенах, которые не хотят всходить. Я была счастлива, когда села в автобус и покинула это ненавистное место. А дальше… Настоящая эйфория, огромный город, множество людей, миллион возможностей. Я влюбилась в столицу, практически сразу привыкнув к ее бешеному ритму, как будто восемнадцать лет назад вселенная совершила ошибку, перепутав город, в котором я должна была родиться.

Усмешка в конце фразы вышла совсем не веселой. Рассказывать о прошлом было противно. Противно в первую очередь от самой себя.

— Я возвращалась домой только по большим праздникам, а потом бежала, сломя голову, назад, в столицу. После третьего курса мне впервые предложили попробовать поработать по профессии. Это была уже не просто подработка, которая позволяла содержать себя, не прося денег у родителей. Я осознала, что у меня есть реальные перспективы. Это была новая волна эйфории. Я стала еще усердней учиться, все реже приезжать к родителям, чаще просто звонила. Тогда у меня появилась идея — перевезти их к себе.

Илья нежно коснулся губами моей шеи, и я поспешила продолжить. Нет… Я должна рассказать все.

— Я оканчивала университет, уже зная, где буду работать. Это была огромная удача, шанс, который выпадает раз в жизни. Я тогда впервые отправила родителям деньги. Думала, что делаю очередной шаг к своей цели… А потом… Потом мама заболела. Я заметила, как она изменилась, когда приехала к ним на Новый год. Тогда и узнала правду.

Смотреть на замерзшее озеро не было больше сил, поэтому закрыла глаза.

— Я испугалась, Илья. Впервые в жизни я боялась до ужаса. И я просто сбежала. Снова… Прогостила у родителей до рождества и вернулась в столицу. Лечение требовало денег, и я стала искать варианты какой-нибудь неофициальной подработки. Находила их, хваталась за любую возможность. Но я не могла найти в себе силы и приехать домой. Боялась вернуться и понять, что все стало еще хуже… Вместо этого работала и работала, старалась не думать больше ни о чем… Я не понимала, что родителем не нужны эти бумажки, которые к тому времени уже ничего не могли изменить. А я… Я трусила, засовывала голову в песок.

Распахнула глаза, набрала полную грудь воздуха и проговорила на выдохе:

— Мне позвонили из больницы, чтобы сообщить, что мамы больше нет, когда я была на работе. А я… Я, повесив трубку, принялась доделывать отчет. Я не помню, как вырубилась в тот вечер, проснулась прямо на бумагах и рванула в аэропорт. Без вещей, только паспорт схватила. Я только тогда поняла, что натворила, какую непоправимую ошибку совершила. А потом эти отмененные самолеты из-за плохой погоды… Я практически сутки проторчала в аэропорту, пока, наконец, смогла улететь.

И вновь эта пустота внутри. В свое время я к ней практически привыкла, перестала замечать.

— Папа не дождался меня. Я опоздала на несколько часов! Его машину нашли под утро. Он на полной скорости влетел в дерево по пути домой. Никаких шансов… А потом уже, когда провели экспертизу, я узнала, что он был в стельку пьян.

Вот и все…

Перед тем, как закончить монолог, я нашла в себе силы перевернуться на другой бок и заглянула Илье в глаза.

— Я не могу сбежать из этого города. Однажды я уже сделала это. Теперь ты знаешь, чем все закончилось. — я не хотела плакать. Нет уже смысла плакать, когда все испорчено, разрушено, и с этим ничего не сделать. — Подумай хорошо перед тем, как, зная о моем прошлом, ответить на вопрос, достойна ли я твоего внимания.

Илья

Чего мне больше всего сейчас хочется? Обнять Аню еще крепче, прижать к себе так близко, как это только возможно. Жаль, правда, что это не поможет унять ее боль.

А еще, вероятно, она воспримет мои действия как жалость. А жалость и сочувствие ей совсем не нужны. Хотя не так. Подсознательно она их ждет, ждет, чтобы оттолкнуть меня. Даже смотрит сейчас с вызовом, всем своим видом давая понять, что уже готова прочитать в моем взгляде отвращение.

Кем она уже успела себя окрестить? Эгоисткой? Убийцей?

Я понимал еще до того, как услышал ее историю, что есть проблема, но даже предположить не мог, что она окажется такого масштаба.

Милая девушка, такая умная и такая глупая одновременно. Все эти годы она винила себя в том, чего не совершала и не придумала ничего лучше, чем устроить себе наказание. Замуровать себя в городе, который ненавидела всем сердцем, который давно переросла, пойти работать туда, где трудились ее родители. И как ее еще не раздавила тяжесть воспоминаний?

Я смотрю ей в глаза и вижу уверенность. Она уже приняла решение, поставила крест на своем будущем, запретила себе быть счастливой. Только вот она одного не учла — в принятии решения, касающегося двух людей, участие принимать должны оба. Мое мнение она не знала.

А мнения у нас были разными.

Именно поэтому, не в силах больше держаться, я обнимаю ее. Аккуратно, едва касаясь подушечками пальцев, провожу по спине. Я сейчас реально боюсь ее спугнуть.

Сама же Аня выглядит совсем ошарашенной. Она за те секунды, которые мы провели в тишине, уже успела нарисовать себе картину будущего — я уезжаю, она остается. Возможно, там были даже ругань и увольнение. Я даже размышлять на эту тему не хочу.

Уверенность тухнет. Сперва она смотрит на меня с испугом, затем испуг сменяется удивлением. Ну же, Аня, позволь себе, отпусти себя! Я отлично понимаю, что это даже не начало пути для того, чтобы вернуть ей любовь и уважение к себе, это так — короткий взгляд. Но взгляд в нужную сторону, именно он ей сейчас нужен.

Тянутся секунды, которые напоминают вечность. Я никогда раньше не заморачивался на тему красивых фраз о бесконечных мгновениях, но, черт возьми, сейчас это промедление, которое нужно для того, чтобы Аня приняла решение, сводит с ума.

Реально же из последних сил держусь. До одури хочется вытрясти из нее все ужасы прошлого, но так нельзя. Только плавно, только медленно, только так, чтобы она понимала, что может отпустить. Это ей нужно, это нужно мне, потому что иначе никак. Иначе действительно никакого будущего. Только болота из воспоминаний и ни единой надежды на счастье.

Именно поэтому я и терплю, продолжаю нежно поглаживать бархатистую кожу девушки, поднимаюсь ладонью выше, провожу пальцами по волосам, очерчиваю контуры скул, и она, наконец, сдается. Прикрывает глаза и тянется за моей рукой.

А я опять проявляю чудеса сдержанности, не улыбаюсь, не начинаю вопить от радости, отмечая первую, такую крохотную, но такую важную победу. Я когда-нибудь, когда все уже будет нормально, обязательно вспомню этот момент и зафигачу себе памятник.

А пока я просто обнимаю Аню, которая, кажется, разрешает себе немного расслабиться, устраивается в моих объятиях удобней, чтобы через несколько секунд практически невесомо поцеловать меня и окончательно затихнуть.

Сегодня мы не разговариваем. Я думаю о своем, она — о своем, и я даже не могу представить, что сейчас творится в ее голове. Мне бы со своими мыслями разобраться.

Аня засыпает буквально через десять минут. Видимо, признание и пережитые по новому кругу эмоции выбили из нее практически все силы. Мой же организм даже не думает сдаваться, поэтому, аккуратно переложив девушку на подушку и укрыв одеялом, встаю с кровати и подхожу к огромному окну.

Красиво тут все-таки, летом, наверное, вообще рай, надо будет проверить. Отойдя от окна, наливаю стакан воды и устраиваюсь в кресле. Думать о чем-то серьезном не хочется совершенно. В башке словно культиватором все перепахали. Теперь чистое поле и никаких ростков адекватных идей. Ничего, скоро появятся.