Грешник. Моя навеки (СИ) - Голд Лена - Страница 5

Через минут пятнадцать мы оказываемся в небольшой палате. Сашка сразу бежит к кровати, где лежит Танюша. Я внимательно слежу за сыном и не могу не заметить, каким он нежным взглядом смотрит на свою подружку. Аж на душе тепло становится.

Губа у девочки разбита, нос уже бордового цвета. Наклоняюсь и целую в маленький лоб ребенка.

— Сильно ударилась? — спрашиваю я, в то время как мужчины выходят наружу. — Майя, прости. Но ребенок утверждает, что Танюшу он не трогал. Не толкал. Не понимаю, почему воспитательница с заведующей так накинулись...

— Ой, знаю я! — обрывает мою речь, улыбаясь. — Я их слушать даже не стала. Моя сестра там работает, Лер. Она позвонила. Сообщила, что Танюша упала. Я живу-то в пару шагов от садика. Примчалась сразу же, а ее медсестра осматривает в медпункте. Воспитательница на Сашку орет, он же плачет. Говорит, что не трогал. А у Танюши рот в крови. В честности Сашки я даже не сомневалась. Они дружат сильно. Дочь постоянно дома о нем говорит, как защищает твой сын ее. Поддерживает, если что. Взяла ребенка — и прямиком сюда. Только я не поняла, зачем это заведующей нужно, — нахмурившись, заглядывает в мои глаза. Я же поворачиваюсь к сыну.

Защитник мой маленький. Тихо перешептываются с Танюшей. Он улыбается, что-то ей рассказывает. А девчонка кивает на каждое его слово.

— Я тоже не знаю, — тяжело вздыхаю, чувствую боль внизу живота. — Но на камерах наблюдения ничего не нашли. Все удалили. Не понимаю, — качаю головой.

Действительно не понимаю, кому что нужно было от детей. В голове абсолютный хаос.

— Вы оставите там Сашку?

— Нет, — отвечаю категорично, уверенная в своих словах. — Я больше его туда не отправлю. Кто-то на него руку поднял. Даже на щеке небольшая ранка есть. И на затылке шишка. Он тоже упал, Майя. Какая-то женщина больная толкнула Сашку, — замолкаю, чувствуя, как снова закипаю. Становится тяжело дышать. Тяну воротник кофточки вниз, но не проходит. Будто сердце в груди сжимается.

— С тобой все хорошо?

— Да, не волнуйся.

Выходим мы из больницы буквально через час. Я снова рассматриваю лицо сына и понимаю, что та самая ненормальная ударила его тыльной стороной ладони. И, видимо, на ней было кольцо с небольшим камушком, который царапнул щеку сына.

Домой едем в абсолютной тишине. Малыш то и дело смотрит на меня и поджимает губы. Я понимаю, в чем дело. Он совсем не любит, когда из-за него его родителям что-то говорят. Когда на него жалуются. Бывало даже, Рамиль ругался на меня, если я вдруг сильно баловала сына. На что Сашка злился. Обнимал меня и целовал, просил прощения. Не спал ночами. А потом некоторое время отказывался от всего, что я ему предлагала или покупала. Игрушки, сладости или прочее. Что бы там ни было.

— Я люблю тебя, ты же знаешь? — целую родного в макушку, взъерошивая его волосы. — Горжусь тобой, зайчик. Ты у меня самый и самый лучший.

— Мам, прости.

Глаза малыша начинают блестеть. Вот-вот он расплачется, что делает крайне редко. Прижимаю его к себе, глажу по спине, пока Рамиль с кем-то разговаривает по телефону. Сжав теплую ладошку, тяну за собой в сторону дома.

— Ты почему прощения просишь? За то, что правду там сказал? — спрашиваю уже внутри. Специально притворяюсь, будто злюсь. — Обычно извиняются, когда совершают ошибку.

— Я извиняюсь, потому что они наорали на вас. Тем более на тебя. Прости, мам. Я виноват.

Черт возьми! Сейчас я начну реветь от его слов. Он всегда так. Ведет себя как взрослый человек, которого совесть мучает, когда считает себя виноватым.

— Мне бы стало плохо, если бы они были правы. Но они нагло врали, сынок. Горжусь тобой, родной. И люблю безумно. Ты у меня огромный молодчина, — прижимаюсь губами к мягкой щеке, целую несколько раз. — Беги в ванную. Ручки помоем, а потом ужинать. Договорились?

Сашка кивает, крепко обняв меня перед уходом. Я сильно удивляюсь, когда Рамиль принимает душ и спускается к нам. Ужинаем все вместе. Но, откровенно говоря, меня дико выбешивают его ежеминутное подглядывания то в телефон, то на наручные часы.

— Иди в комнату, родной. Я чуть позже приду, — говорю сыну.

Сама же поднимаюсь в спальню. Рамиль что-то печатает на компьютере. Увидев меня, он устало потирает сначала глаза, потом лицо. Мне даже жаль его становится. Но и злюсь одновременно, потому что он от меня что-то упорно скрывает.

— Что снова происходит с нашей семьей, Рамиль? — присаживаюсь рядом с ним на диван и сразу оказываюсь прижата к крепкой груди мужа.

— Что бы ни происходило, я сам разберусь. Со всеми проблемами. Которые скоро исчезнут, испарятся.

— То есть ты не отрицаешь... Что-то ужасное происходит, да?

— Нет, конечно, — тихо смеется он, впиваясь в мои губы. Целует яростно, голодно. Будто это наш последний поцелуй.

— Я злая, Рамиль, прекрати, — шиплю, чувствуя его руку на своем бедре, скользящую потихоньку вверх.

— Я должен уйти, Лер, — вздыхает мне в губы, не сводя взгляда с глаз. — Обещаю все рассказать, если ночью смогу прийти раньше.

Если смогу... Если смогу...

Он знал, что не придет. И, соответственно, ничего не расскажет.

Рамиль не появляется ни этой ночью... Ни следующие два дня.

Воспоминания пятилетней давности мелькают перед глазами так, будто все произошло буквально несколько дней назад. Помню, как мы с Максом возвращались домой из больницы. Он уговаривал меня, чтобы я выслушала Рамиля.

В тот день я сжимала в руках маленький снимок УЗИ и не находила себе места. Хотела как можно скорее поделиться с мужем замечательной новостью, несмотря на его слова и обвинения.

Сейчас я испытываю точно такие же чувства. Все точь-в-точь совпадает. Да только теперь рядом со мной не Максим, а мой сыночек Сашка, который лежит в кровати, положив голову на мое плечо, смотрит в потолок, о чем-то сильно задумавшись.

Рамиль будто испарился. Еще пять лет назад, когда наш брак разбился вдребезги, он и тогда не давал о себе знать, вплоть до того момента, пока не вернулся в Питер. Сейчас я, наверное, должна радоваться. Потому что в этот раз он написал СМС, сообщив о том, что срочно отправился в командировку и что вернется через несколько дней. А еще пообещал все рассказать. От «А» до «Я». Главное, чтобы я не накручивала себя и не строила в голове черт-те какие глупости.

— Мам, — сын поднимает на меня глаза и некоторое время просто молча смотрит. Складывается такое ощущение, будто хочет что-то сказать, но тем самым боится сделать мне больно. — А папа видел вот это? — он тычет маленьким указательным пальцем в снимок УЗИ.

Я бы не хотела малышу показывать. Но Сашка зашел в комнату в тот момент, когда я разглядывала свою дочь. Давила в себе желание сфотографировать этот снимок на камеру мобильника и отправить Рамилю, сообщить ему приятную новость.

Но я этого не сделала...

— Нет, конечно. Я же говорила, что это наша маленькая тайна. Забыл?

— Не забыл. Просто я хочу, чтобы папа домой вернулся. А если ты ему расскажешь, может, сделает это раньше времени. Может, вернется, — последнее говорит совсем тихо, поворачиваясь ко мне спиной.

Слышу тихий всхлип, тяжело сглатываю. Сашка уже на грани. Да, он больше всего привязан ко мне, но и без отца оставаться, естественно, не хочет. Скучает. Как и я... По прошлым временам.

— Опять плачешь? Папа расстроился бы, увидев тебя в таком виде, — улыбаясь, начинаю щекотать малыша. Пусть сначала дергается, не хочет смеяться, потом его смех эхом разносится по комнате.

— Ну, ма-а-ам! Прекрати, — Сашка прыгает с кровати, тяжело дыша.

— Обедать пойдем? А потом гулять.

— А потом с Таней поговорю? — выгибает бровь мой маленький защитник.

— Хорошо. Я позвоню Майе, и ты поговоришь с Танюшей.

Я прячу снимок УЗИ, и мы спускаемся на кухню.

Настроение сына значительно улучшается. Незаметно его бодрость передается мне. Я начинаю улыбаться, шутить. После обеда он бежит прямиком в комнату и переодевается. Сашка отказывается идти на прогулку, не поболтав со своей подружкой. Понятия не имею, о чем они перешептываются и слышат ли вообще друг друга, но малыш выходит из дома, светясь от радости.