Муж напрокат (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 2

Вздыхаю: как же там дети? Пора собираться.

Зажав мускулистыми руками в тиски, Афанасий шепчет на ухо:

— Я люблю тебя, Ксюшенька. Вот зуб даю, стоит тебе отмашку мне дать, и я сразу женюсь, хоть завтра.Что думаешь? Платье тебе купим белое и пышное. Пир закатим на всю нашу деревню.

Поворачивает моё лицо к себе, заставляет смотреть, в глаза мне заглядывает. Проникновенно так, глубоко. Мне неудобно. Всё-таки важный человек моей руки просит. Видный ведь мужик.

Я на сене приподымаюсь. Сажусь, волосы поправляю. Губы кусаю.Он меня за руки берет, ладошки мои гладит. Ждёт ответа.

— Можно я подумаю? Ответ в следующий раз дам. Мы с Егоркой сегодня больше тонны мёда перетаскали. Я, честно говоря, упарилась.

— С этим надо завязывать. — Натягивает майку Афанасий, злится, ему не нравится моя работа. — Ни к чему молодой женщине фляги с мёдом таскать. Не женское это дело.

— Их перекатывает Егорка, я только помогаю.

— Всё равно, не женское это дело — пасека, — повторяется.

— Но мне нравится, Афанасий. Дед мой пасечником был, и его дед, и мой отец тоже. Кто же виноват, что сына ему бог не дал? Не хочу я это бросать. Я люблю пчёл.

— Да у тебя руки искусны и на щеке вон снова шишка от твоих пчёл.

— Пчелиный яд полезный.

— Очень. Бабы шить должны, в доме убираться, готовить. За малыми смотреть. Но уж точно не рамки с мёдом поднимать и дымом пшикать. Хочешь поваром пойдёшь в наш ресторан? Сергеевна возьмёт хоть сейчас и без опыта, стоит мне сказать ей.

— Нет, — улыбаюсь, — мне нравится пасека.

— Ну как хочешь, — сильнее злится, спрыгивает со стога, рубашку надевает и пуговицу за пуговицей застёгивает. — С ответом на мой вопрос поторопись. Сама знаешь, многие хотели бы на твоём месте оказаться.

Медленно вытягиваю сухой листик и смотрю ему вслед. Он не оглядывается. Мужик с характером. Откуда же мне знать, что будет дальше и что с мужчинами спорить себе дороже.

На следующий день вечером, после работы, я прибегаю домой вся растрёпанная и одуревшая, со слипшимися от мёда волосами и запахом дыма на коже. Влетев в коридор и разувшись на ходу, застаю в доме крайне плачевную картину. Кругом разбросаны игрушки и одежда. Хочется закричать, но я, хоть и психую, сдерживаюсь. Я ничего не успеваю, но это ведь мои девочки: горячо любимые и неповторимые, от розовых пяточек до светлых макушек. Разве я могу на них орать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мама, это ты!? — слышен возглас Аси и какой-то грохот.

Перебираюсь через кучу летней обуви, понимая, что малышки, пока меня не было, умудрились залезть в шкаф.

— Если сюда приземлились инопланетяне, я согласна сдать все секреты планеты Земля, только не надо нас с дочерями мучить и пытать!

— Мама, мама! Это не инопланетяне, — хохочет Аська. — Это я нашла босоножки, которые носила в три года. Они такие хорошенькие, розовые и с бантиком, мне уже маленькие, но смотри, какие классные!

— Супер, — вздыхаю.

Едва удержавшись на ногах, переползаю гору обуви, зацепив свадебные туфли. Старшая дочка бросает лёгкую обувь и хватается за веник, активно им размахивая, стараясь навести порядок. А младшая, сидя за столом на кухне, перебирает гречку. Не то, чтобы я заставляла её это делать, просто ей нравится. Когда отделит все чёрные зерна, она засыплет их обратно в банку с крупой и начнёт всё сначала.

— Лучше бы это были инопланетяне. — Перевожу дух, перемещаясь на кухню.

И тихонечко всхлипываю, глянув на гору посуды. Она выглядит мытой, но вся в пене. Видимо, её прополоскали не до конца и сгрузили на боковую часть раковины.

— Мама, я помыла посуду.

— Класс, Асечка. Ты мамина помощница. — Свожу брови на переносице и говорю тише, самой себе: — Всё-таки инопланетяне, — разглядываю неопознанного вида гору на краю мойки.

Похоже, в качестве тряпки для мытья посуды, старшая использовала что-то из одежды. В доме кавардак. На полу рассыпаны игрушки, на стульях и диванах — одежда. С утра я всё это собирала, но малышки снова разбросали. Психологи говорят, что на подобное не надо обижаться — так дети развиваются. И я стараюсь. Но под подоконником обнаруживается перевёрнутый горшок с цветком, и я, гаркнув, топаю на сделавшего это кота Гришку. Ну на него-то можно, к тому же он взрослый.

— Мама, я всё перебрала! — отзывается младшая со своей гречкой.

— Стой! — не успеваю я её прервать, и Ника высыпает перебранную гречку обратно в миску с чёрными зернами.

Ошарашенно хватаюсь за голову. На детей не ругаюсь, сама виновата — заработалась. Пасека у меня небольшая. Всего тридцать ульев. Тружусь как умею. В детстве отец учил, да пока выросла, всё забыла. Пришлось заново овладевать мастерством по книгам. Пчеловодное хозяйство у меня не самое образцовое, ульи разные. Но я справляюсь, да и жалко всё это продавать, вроде как фамильная ценность. Вместе с Егоркой, внуком Анны Михайловны, веду всю пасечную работу: снимаю рои, качаю и продаю мёд.

Наша почти восьмидесятилетняя няня поднимается с дивана. Она здесь больше для того, чтобы дети не убились, а так-то она им всё разрешает. Перекрестившись, Михайловна радуется, что можно пойти домой.

— Ну, мамочка, — это она мне, — я пошла. Скоро шоу по телевизору начнётся. Мне срочно надо узнать, с кем певцы якшаются и что у них там на сцене с ориентацией, — смеётся Михайловна и, опершись на палочку, движется к выходу.

Останавливаю старушку. И, улыбнувшись, подаю соседке баночку свежего мёда, собранного специально для неё. Мёд с моей пасеки вкусный и ароматный. Он цветочный, с нотками кипрея и липы.

— Хорошая ты девушка, Ксюша, жалко несчастная. — Принимает подарок.

— Тут я не согласна! Никакая я не несчастная. Вот какие две малышки у меня. Золото, а не девочки.

С содрогающимся сердцем наблюдаю за тем, как младшая, помогая старшей, для ополаскивания посуды тащит из ванной таз для мытья полов. Михайловна оборачивается, осматривая бардак и моих чумазых дочек, которые, кажется, снова в течение дня лазили на чердак и кидались в друг друга чернозёмом. И я даже не знаю: то ли хватать детей и нести их к мойке, то ли бежать на кухню что-то готовить, то ли браться за швабру, сгребая всё в кучу.

— Отец им нужен, Ксюшенька. А тебе — муж. Не должна женщина столько пахать. Это неправильно.

Так-то оно так, но кредиты надо платить, как и за газ, свет и воду. А девочки растут очень быстро, у старшей размер ноги каждые полгода меняется. Нужна новая обувь и одежда. И чем больше я накачаю мёда, тем больше заработаю денег. Надеяться мне, кроме себя, не на кого.

— Мой папа на небе, — зло отвечает восьмилетняя Ася, которая даже слышать не хочет, чтобы мама снова вышла замуж.

— И мы когда-нибудь обязательно с ним встретимся, — гордо добавляет Ника.

Не хочу беседовать с детьми о загробной жизни. Мне не нравятся эти разговоры, поэтому я начинаю носиться по дому и собирать одежду. Сегодня днём мне позвонил Афанасий и сообщил, что планирует познакомиться с детьми. Мужик он видный, кавалер на зависть. Все завидуют. Но я, честно скажу, про это забыла. Весь день угрохала, разбираясь с подмором пчёл, связанным с обработкой полей ядохимикатами. И за всей суетой не заметила, как пролетело время.

Не успела прийти заранее.

— Ась, давай-ка, собери всё, что есть на полу, и возьми, ради бога, другой таз. Ника тебе поможет прополоскать посуду. И уберите Григория, пока он снова не наделал луж по всему дому.

— Гриша не такой! Он переучивается и когда-нибудь станет домашним котом.

— Котёнка надо было брать, а не бугая перезрелого.

— Ну, мама! — стонут девочки хором.

— Ася, собирай, пожалуйста, вещи. Я тебя умоляю, и обувь сгреби в кучу.

Но Ася, как обычно, не слушается. И, пока я нарезаю колбасу, умудряется развести ещё больший бардак. Вот всегда она так. Нужно говорить одно и то же по десять раз. И чтобы она что-то сделала, необходимо делать это вместе с ней, подгоняя палкой. И в то время, когда мы выясняем, почему она не выполнила ни одной моей просьбы, к нам в дом является гость.