Братья по оружию или Возвращение из крестовых походов - Джемс Джордж Рейнсфорд - Страница 12

• Предыдущая
• 12/47
• Следующая

– Однако, Жоделль, ты не слишком-то преуспел в этом деле. Следуя за Кюсси из Оверна в Париж, а из Парижа сюда, ты не дотронулся даже пальцем ни до слуги, ни до господина.

– Хотел бы я знать, кто из вас смог бы сделать это! – рассердился Жоделль. – Справиться с шутом – невелика трудность, но господина убить не так-то легко, как вы думаете. Да будет вам всем известно, что он расстается с оружием, лишь когда спать ложится, но и в это время его жизнь охраняют паж и оруженосец, подкупить которых нечего и пытаться. И все же я найду, как ему отомстить. Дослушайте-ка, какой план я составил. Война вот-вот начнется, и де Кюсси, конечно же, пожелает возглавить войско… Но где ему взять солдат? Тут-то я и предложу ему ваши услуги; таким вот образом мы и проникнем в стан врага. О, это прекрасный план! И мы не только отомстим, но еще и хорошенько погреем руки: де Кюсси так же щедр, как и отважен, и в добыче у нас не будет недостатка. По окончании же войны я исполню свой обет. Что вы на это скажете?

– Чудесно! Превосходно! – хором поддержали разбойники.

Чтобы уйти от преследования де Кюсси они решили укрыться в соседнем лесу и разделились на две шайки, которые объединялись бы только для кражи лошадей, чтобы быть в полной готовности, если рыцарь примет их услуги.

– Теперь принимайтесь за дело, – сказал Жоделль. – И помогите мне выследить лань: должен же я хоть что-то принести в замен, чтобы объяснить свое отсутствие.

Вскоре они нашли стадо ланей. Жоделль убил лучшую и, взвалив ее себе на плечи, отправился в замок. Ворота были отворены, а сам де Кюсси стоял на подъемном мосту, поджидая Жоделля.

– Где тебя носит в такую рань? – спросил он сердито. – И разве я позволял когда-нибудь оставлять замок без моего разрешения? А если б понадобились твои услуги?

– Но у меня не было дел, и от скуки я решил поохотиться, – оправдывался Жоделль. – Ведь отсутствовал я недолго, хоть мне и пришлось в поисках дичи зайти дальше, чем я собирался.

– Так ты умеешь стрелять? И с какого же расстояния ты попал в эту лань?

– Да шагов так со ста шестидесяти. И скажу вам, не хвастаясь, что если на таком расстоянии и не попаду в яблоко, то позволю шуту Галону перерезать тетиву моего лука.

– Что ж, я испытаю тебя сегодня же. А целью для твоих стрел будут головы тех бродяг, что поселились в моем лесу.

– Мне жаль этих бедолаг, – сказал Жоделль с состраданием. – Гоняют их с места на место, как диких зверей; а ведь среди них есть много хороших солдат.

– Ах, мерзавец! Да как ты смеешь защищать разбойников и бродяг!

– А я и не защищаю, просто жалею. Во время войны они проливают свою кровь за одну из сторон, но только война закончится – и они никому не нужны. Их бросают, как ставшие ненужными латы. И никого не волнует, как они будут жить и чем питаться. А сам я?.. Что бы я делал, если бы вы не приняли меня на службу?

– Разве ты воевал с бродягами? – спросил де Кюсси.

– Не стану вам лгать, рыцарь: когда-то я командовал двумя сотнями этих отчаянных головорезов. Мы служили тогда под знаменами короля Ричарда.

– И где же они теперь? – расспрашивал де Кюсси с возрастающим любопытством.

– Кто где.

– Что с ними стало?

– Слыхал я, что после моего отъезда они предлагали свои услуги Филиппу. Он им отказал – тогда ведь не было войны. Теперь же, кто знает… должно быть, шатаются из стороны в сторону, подыскивая себе хозяина, какого-нибудь барона, который принял бы их на службу и дал бы им денег.

– В последнем они, вероятно, больше всего и нуждаются… – презрительно бросил рыцарь и пошел в замок.

Уже через час, возглавив добрую сотню преданных ему людей, де Кюсси был готов к облаве.

Хотя он и был доверчив, но время от времени все же посматривал на Жоделля, который так разоткровенничался с ним этим утром. Заметив, что Жоделль улыбается, де Кюсси подъехал к нему.

– И что же означает ваша улыбка, сеньор бродяга?

– А означает она, мой господин, что я ваш слуга и готов поплатиться за вас даже собственной жизнью, – ответил хитрец. – И если бы те, кого мы преследуем были бы моими лучшими друзьями, я все равно не стал бы на их сторону. Таков закон: я ваш раб, и буду верой и правдой служить вам. Смотрите-ка… Видите вы этот изломанный сук? Это их метка – знак, что они неподалеку отсюда.

– Должен признать, что ты ориентируешься в этом лесу не хуже, чем в чистом поле. И когда только ты успел так хорошо изучить повадки и тайные знаки лесных бродяг?..

– Я не первый день на охоте, и знаю лес, как свои пять пальцев, – отвечал Жоделль смело. – И со знаками разобраться не так уж трудно, тем более мне: я и сам когда-то пользовался такими же.

– Стойте! – воскликнул де Бар. – Я вижу следы, человеческие и лошадиные. И они совсем свежие.

– В каком направлении они ведут? – спросил Де Кюсси.

– Да кто ж его знает, – - ответил оруженосец. – Их тут столько!..

Не теряя времени, де Кюсси со своим войском отправился по открытому следу и вскоре увидел поляну, на которой еще совсем недавно был лагерь разбойников. В центре поляны в землю было воткнуто копье с привязанным к нему пергаментом. Де Кюсси развернул бумагу и прочел:

«Доблестный рыцарь! Узнав о вашем возвращении, мы добровольно уходим из ваших владений: не из боязни, а только из уважения к лучшему и храбрейшему рыцарю Франции, Гюи де Кюсси».

– Ах, хитрецы! – расхохотался рыцарь. – Как они меня провели! А как учтивы! Ну, ладно, коль уж они оставили мои земли, то и Бог с ними.

И с этими словами он повернул обратно. Так и закончился этот поход.

Воздав последние почести своему отцу, Тибольд, граф Овернский, стал собираться в обратный путь – у него еще оставались дела в Париже. Поручив управление имением своему дяде, он покинул Вик-ле-Конт с многочисленной свитой. По пути он смог наконец исполнить свое давнее намерение заехать в Дижон, где с прискорбием узнал, что Галон говорил правду: Филипп действительно завладел всеми землями графа Танкервильского.

Но была и другая причина заглянуть в этот славный город. О Дижонском соборе в последнее время носилось столько слухов, причем, слухов абсолютно противоречивых, что и любой на месте Тибольда захотел бы лично удостовериться, какие из них более соответствуют истине.

В полночь он был. разбужен звоном колоколов. Встав, Тибольд наскоро завернулся в плащ, надвинул на глаза шляпу и, выйдя на улицу, смешался с толпой. Вместе со всеми он вошел в собор, где было собранно в эту ночь все духовенство. Начали петь meserere, по окончании которого легат объявил, что отныне во Франции запрещены все обряды, приказал запереть церковные двери, а иконы и кресты покрыть занавесами. Было запрещено венчать, хоронить и отправлять все церковные празднества до тех пор, пока Филипп не откажется от Агнессы и не вызовет свою законную жену Ингельборгу. И в заключение было произнесено проклятие Филиппу.

– Да будет проклят в городах, селах и на дорогах, как в этой, так и в будущей жизни! И будут прокляты его дети, его стада и поместья! Да не назовет никто его своим братом и да не дарует ему дружеского поцелуя! Ни один священник да не молится за него! Да избегают его все люди в продолжение жизни и да будет лишен он надежды и утешения на смертном одре! Да останется он без погребения и солнце убелит его кости! Да будет проклят он в этом и будущем мире, и во веки веков!

Все молящиеся вместе с духовенством хором произнесли: аминь.

В ту же минуту глубокое молчание воцарилось в церкви, свечи и факелы были погашены, и толпы народа, покинув собор, растворились во тьме.

Мрачное уныние распространилось по всей Франции; союз объединявший ее с другими государствами, был расторгнут. Церкви были заперты, образа покрыты черным сукном, колокола не призывали верующих к молитве. Ежеминутно и ежечасно все напоминало о более и более ужасных последствиях отлучения. Первыми начали действовать епископы и священники Дижона и его окрестностей, и постепенно прекращение всех церковных обрядов распространилось по всей Франции. Однако в северной части королевства, а особенно в предместьях столицы, духовенство медлило еще повиноваться столь строгому определению; и, прежде чем отлучение утвердилось на берегах Сены, прошло какое-то время, в течение которого немало перемен произошло в жизни Гюи де Кюсси.

• Предыдущая
• 12/47
• Следующая