Вересковый рай - Джеллис Роберта - Страница 1

• 1/92
• Следующая

Саймон стоял у высокого окна обеденной залы, где собралось все его шумное семейство, чтобы обсудить, как уберечь юного короля Генриха Английского от очередного безрассудного шага, могущего ввергнуть Англию в новую кровопролитную войну, но уже не слышал ничего, только вдыхал дурманящий запах лилий, смешанный с тонким ароматом диких роз, что долетал из сада. Как только отец произнес слово «Уэльс», душа Саймона будто воспарила, а сердце начало глухо и учащенно стучаться в груди.

Он вновь встретится с той, чье нежное лицо видел в каждом сне, и услышит чарующий голос, который жил не в памяти, а звучал будто на струнах его сердца, пьянил его душу, очаровывал, завораживал, околдовывал…

Рианнон! Рианнон из рода птиц – это та, чьи босые ноги мелькали, подобно серебру, в окропленной росой и залитой лунным светом траве высокогорной долины, чьи тонкие пальчики, перебирая звонкие струны арфы, извлекали из простого инструмента небесной, ангельской красоты звуки, чьи развевающиеся волосы благоухали запахом луговых трав и свежестью горных рек, чьи губы манили ароматом согретой весенним солнцем лесной земляники. Рианнон! Единственная женщина, которую он полюбил всем своим горячим сердцем, естеством, душой, женщина, по которой томилось его тело. И единственная из женщин, которая не хотела взять его в мужья!

Саймон не мог припомнить случая, когда бы его перестали интересовать женщины. Уже в тринадцать лет он почувствовал вкус плотских утех. И с тех пор он не получал отказа. Правда, и не особенно утруждал себя тем, чтобы добиваться чьей-либо благосклонности: ему редко приходилось уговаривать дам разделить ложе, как раз наоборот – женщины всегда домогались его внимания. Он не отказывал никому – будь то молодая девица или отягощенная возрастом матрона, красивая или не очень. Саймон отдавал им лучшее, на что было способно его великолепное юное тело. Но он никогда и никому не предлагал своего сердца, никому не клялся в любви, даже не думал и не говорил о ней, напротив, всегда предупреждал всех своих любовниц, что чувства его непостоянны.

Прочность брака не привлекала Саймона. Он вырос в атмосфере всеобщего обожания членов своей семьи и челяди. Отец ни разу не поднял на него руку, какую бы шалость Саймон ни сотворил, сестра Джоанна прощала милому проказнику все, иногда далеко не безобидные шалости, брат Адам только веселился от проделок «этого чертенка», а слуги, которым зачастую приходилось не сладко от необузданного нрава своего юного хозяина, просто не понимали, как можно не боготворить кого-нибудь из владельцев Роузлинда. Поэтому если для многих, в том числе и для Джеффри – мужа Джоанны, или Джиллиан – жены Адама, собственная семья была своего рода убежищем от детских обид, то для Саймона потребность в прочной, пожалуй, даже непоколебимой привязанности целиком удовлетворялась. Он не знал другого отношения к себе, кроме бесконечной нежности и теплоты. А любовь к детям и необходимость иметь наследников, к которым перейдут его владения, восполнялись его племянницами и племянниками. Саймон уже приглядел одного из младших сыновей Адама, который, как считал он, имеет подходящий характер, чтобы ладить с северными баронами и управлять землями Саймона в Уэльсе.

И все же, когда Саймон впервые увидел Рианнон в доме ее отца – уэльского принца Ллевелина, еще до того, как обменялся хотя бы одним словом с ней, он был побежден. Это случилось не из-за ее красоты, хотя она оказалась восхитительной, – многие, даже более красивые женщины побывали в его объятиях, но ничуть не тронули его сердце. Возможно, Саймона потряс ее голос – исполняемая Рианнон простенькая песня была полна очарования и трагического чувства. Девушка пела так вдохновенно, что сама казалась частичкой этой старинной истории. Ее платье, отделанное золотом и драгоценными камнями, уже давным-давно вышло из моды; волосы, черные и блестящие, словно глянцевые перья ворона, не закрываемые ни вуалью, ни сеткой, свободно ниспадали до колен. Ее уши и лоб украшали драгоценности. И все же Саймон никогда раньше не встречал женщины, которая выглядела настолько свободной и легкой, будто птица.

– Кто это? – ошарашено спросил Саймон принца Ллевелина, когда отзвучала песня.

– Моя дочь, – улыбаясь, ответил он. – Ее мать не относится к тем женщинам, с которыми мужчина будет спорить или шутить, даже я. Киква – особенная женщина. Отец Киквы, Гвидион, в то время был менестрелем при моем дворе. И вот однажды она пришла ко мне и сказала, что хотела бы, чтобы я подарил ей дочь. Это оказалось вовсе не обременительным – она была чудесная. Потом время от времени она приносила Рианнон, чтобы я знал ее, а она – меня, но никогда ни о чем не просила и не брала даже то, что я предлагал. Конечно, они ни в чем не нуждались. Гвидион обладал настоящей властью в горах, и Киква тоже. Рианнон… Не знаю… В некоторых отношениях она еще более странная, чем ее мать.

– Она замужем? – едва задав вопрос, Саймон уже удивлялся, почему его взволновало подобное обстоятельство.

Раньше для него не имел ни малейшего значения тот факт, замужем привлекательная женщина или нет. Тех, кто был готов изменить своим мужьям, Саймон брал, не задумываясь; тех, кто любил свою вторую половину, он попросту оставлял в покое. Но в какую-то долю секунды, еще до того, как Ллевелин ответил, Саймон уже знал, насколько важно для него, чтобы именно эта женщина была не замужем. А главное, Саймон понял, что только она станет его женой, и никто другой, и поэтому вздохнул с облегчением, когда принц отрицательно покачал головой.

– Один Бог знает, скольких мужчин я представлял ей, – продолжал Ллевелин с какой-то необычной для северного воина мягкой улыбкой, – я готов дать в приданое земли, не считая тех, что она унаследует от матери. Но – увы! – эти женщины особенные: дед Рианнон – Гвидион не женился на Ангарад, матери Киквы, или, вернее, она не захотела выйти за него замуж.

– Очень странно, – только и оставалось сказать Саймону.

И правда, чего-чего, а уж такого Саймон не ожидал. Его незамужние любовницы часто прибегали к разного рода уловкам, пытаясь заманить его в сети брака. Он не мог представить себе, что случилось бы со всем порядком вещей в мире, если бы вдруг право выбора партнера перешло к женщинам.

– У них было много любовников? – спросил он.

Ллевелин рассмеялся:

– У меня, по правде говоря, не хватало смелости спросить об этом Кикву. А Рианнон просто смеется и говорит, что это не мое дело, когда я интересуюсь, почему она не хочет завести себе мужа.

– Ну вы, как ее отец, имеете право… – начал было Саймон, уязвленный замечанием принца о том, что Рианнон предлагалось «завести» мужа, словно речь шла о какой-нибудь собачонке.

– Что касается Рианнон, легче назвать право, чем воспользоваться им. Я не содержу ее. Я не могу даже запрещать или разрешать ей приходить и уходить, когда ей вздумается. – Ллевелин внезапно погрустнел. – Не тянись к Рианнон, Саймон, ты обожжешься.

– Вы запрещаете мне, милорд? – спросил Саймон, и голос его снова дрогнул от странного волнения, перехватившего дыхание. – Не думаю, что мой интерес бросит тень на вашу дочь… – И он перевел взгляд на Рианнон, которая стояла невдалеке и была увлечена разговором со своим единокровным братом Граффиддом.

Глаза Ллевелина проследили за направлением взгляда Саймона и затем снова остановились на смуглом, удивительно красивом лице юноши.

– Что-то новое в тебе… – задумчиво произнес Ллевелин. Наступила пауза, в течение которой принц успел обдумать то, что Саймон предложил, не особенно отдавая себе отчета. – Конечно, я не буду возражать против такого брака, – продолжил он, – но твоим отцу и матери, возможно, это не понравится.

– Мой отец не будет против, милорд! – пылко возразил Саймон. – Он любит вас и будет счастлив породниться с вашим домом. Моя мать, думаю, с радостью примет любой брак, в который я изъявлю желание вступить, и… – его взгляд снова перешел на Рианнон, – и она лучше всех других женщин сможет понять леди Рианнон. Элинор состарилась лицом, но духом по-прежнему сильна.

• 1/92
• Следующая