Сказ о Владе-Вороне (СИ) - Кузнецова Светлана - Страница 3

Владу тоже хотелось бы посмеяться над сплетниками, приписывающими Кощею невесть чего, да почему-то не выходило. Как узнал, принялась заедать его черная тоска. Почему — неведомо.

Вроде и считалась Настасья первой красавицей в Киеве, да только не понимал Влад выбора такого. Высока, стройна, русая коса до пояса, взгляд голубой и добрый, но дура дурой же! Одно слово — девка сенная. И в чистоте себя не блюла — то почти всем известно было. А не понесла еще ни разу, «невзначай выпив росинку или съев зернышко» после праздника Купала, лишь благодаря случайности да травкам, которыми потчевал ее сердобольный родитель совместно с мамками-няньками. Видя, как вздыхают по Настасье знакомые отроки и молодцы, Влад лишь хмыкал, даже драться пару раз пришлось, правда не до крови: наставили друг другу синяков и разошлись, все равно никто не решился бы спорить с Кощеем за руку купеческой дочери.

Влад, носясь вороном в синей вышине, часто думал, что неправильно он свадьбу расстроить хочет и несчастья молодым желает. Разве волнует его эта девка? Точно нет! А Кощей? С чего бы вдруг, раз тот ему не сват, не брат и даже не побратим ратный? Не за склеенную же чашу да напутственное слово Влад желал уберечь его от эдакого семейного счастья?

Для себя старался — вот в чем правда. Кощей ему советовал к волхвам не ходить, а искать чародея в наставники. Влад и нашел: ближайшего, лучшего, никакого другого не надобно. Рассчитывал дождаться освобождения и уйти из княжеского терема, в ученики напроситься. Вот только кто ж возьмет его в дом, если рядом супруга красивая, молодая да ветреная, готовая не только с муженьком жаркие ночи проводить? Кощей точно от ворот поворот даст и укажет на все четыре стороны, которых на самом деле восемь. Тот и так-то знать его не желает, и чем дальше — тем яснее это становится.

Маялся Влад, злился, есть и пить перестал. А потом стряслась беда: то ли Влад ее накликал, то ли незваная явилась сама собою.

Приехал на двор к купцу Дмитрию заезжий богатырь — Иван сын Годиныч. Настасья воды ему подала, глаза потупивши, речи молвила ласковые, плечиком повела на прощание. Влад, сидя на заборе, только диву давался. Вот уж о ком говорят: ни стыда, ни совести! Он даже каркнул от избытка чувств, а Иван обернулся и гаркнул:

— Эй, ты! Нечего здесь черную ворожбу мутить, волчья сыть! Завтра же она моей будет, — и замахнулся, подобрав с земли тяжелый камень.

Влад не успел взлететь — камень настиг раньше. Должен был перебить крыло, а возможно, лишить жизни, но произошло странное. Коснувшись черного оперения, рассыпался он песком. У Влада от неожиданности и неверия помутилось перед глазами. Иван Годиныч раскрыл рот да перекрестился (видать, в Византии чужеродную веру принял).

Слышал Влад проповедников, приезжавших в княжий терем, вели они льстивые речи о том, как справедлив и милосерден их единый бог. Да только сами лживы были, что деготь черен, мечтали если не покорить Русь силой мечей, то через веру рабскую. Иван Годиныч тоже богатырем лишь прикидывался, много зла за свои немногие лета сделал и еще больше собирался, однако именно сейчас и именно Влад мог помешать этому.

— Нет уж! — выкрикнул он. Иван Годиныч вмиг с лица спал. — Видят боги, не творил я злой волшбы, не призывал несчастий на твою голову. Но раз уж ты первым решил меня жизни лишить, знай: не бывать тебе мужем красной девицы, а коль не отступишься — убитым в землю ляжешь!

Каркнул он напоследок и сорвался в небо. Сердце маленькое птичье металось так, будто разорваться собралось, перед глазами все кружилось, в голове туманилось. Казалось, забыл он самого себя. Очнулся на закате, поднялся с трудом, только конь и спас: подошел, преклонил колени и смирно ждал, когда заберется. По пути Владу снова сделалось дурно. Вроде помнил, как старался держать спину прямо, в городские ворота въезжая, а в следующий миг уже падал на руки стражам подле крыльца княжеского терема.

— Вот, посмотри на своего малохольного, — высказывал князь няньке тем же вечером. — Как я его в дружину возьму, если он с коня валится?

— Не пойду я в дружину твою, князь, — отозвался Влад, с трудом приподнявшись на локте. Он не хотел говорить, да словно кто за язык потянул. — Уеду сразу после праздника совершеннолетия.

— Для начала я тебя отпустить должен, — князь нахмурился, сощурился нехорошо, окинул долгим взглядом и ушел.

— Зря ты, чадушко, отказал прямо да резко, — прошамкала нянька, когда закрылась за ним дверь. — Князь наш злопамятен и очень не любит, когда не по-егойному делается. Молчал бы уж лучше, как раньше, — может, и сумел бы уехать.

— Не могу молчать, — прошептал Влад. — И врать не в силах, хоть режь. Если слышу неправду, рот открывается словно сам собою.

— Ай, не сглазил ли кто?! — ужаснулась нянька, положила руку на лоб, головой покачала.

— Скорее, сам виноват, — проронил Влад и взмолился: — Только не спрашивай, как умудрился. Прошу! Я ж отвечу сейчас, а тебе с того лишь горе будет.

— Не тебе меня, старую, горем пугать, — проворчала нянька. — Но так уж и быть, не стану выспрашивать для твоего же успокоенья. Ты смотри, побледнел, будто умертвие. Я ж тебя с младенчества растила, нашел кого бояться. На вот, попей лучше. Травки заговоренные, всю хворь из тебя выпустят.

Она поднесла чашу. В руки не дала — видать, подозревала, что не удержит. В губы уперся твердый обод чаши, и Влад не стал противиться. Зелье оказалось на удивление приятным, со вкусом земляники и кислицы с клюквой, а больше ничего распознать он не сумел.

— А вообще хорошо, что ты в горенке отлеживаешься, — заметила нянька. — Ты ж, сокол мой, всюду летаешь, а в Киеве нынче приключилась беда великая.

Влад попробовал сесть, но руки в локтях подломились, а голова кругом пошла.

— Лежи! — прикрикнула нянька. — И так расскажу, без твоих очередных подвигов.

Влад вздохнул и лег удобнее.

— Сказывай.

— Значит, посватался вечером к дочке купеческой — Настасье — Иван Годиныч, да Дмитрий ему от ворот поворот дал, сказал — мужем ее будет сам Кощей Бессмертный, поскольку слово купеческое крепкое, а договор дороже денег, — начала нянька. — Потом, конечно, смирился, решил у дочки спросить, кто ей более люб.

— А она? — вмиг севшим голосом проговорил Влад, тайно надеясь, что все у Настасьи с богатырем сладилось, а Кощей… может, взъярился, с Дмитрием поссорился, терем ему пожог и уехал из Киева, но по-прежнему свободен, как ветер в поле. Раз свободен, то Влад его непременно отыщет и в ученики попросится, уговорит-убедит под руку принять.

— А что с нее взять? — продолжала нянька. — На лицо смазлива, в голове воет вьюга, а нутро — гнилое. Все равно за кого идти. Она и в девках гуляла, и при муже собиралась. Кощея, правда, побаивалась немного: чародей все-таки. Да только Годиныч не столь богат, у него хрустального замка нет. Опять же слово батюшкино дадено — осерчает еще. Решила она идти за Кощея, о чем и сказала, но так, чтобы и Годинычу не отказать: мол, не вольна я, не могу отцу перечить.

— Ох, нянюшка, неужто все девицы в Киеве такие? — проронил Влад.