Цена согласия (СИ) - Доронина Слава - Страница 48

— Ну что там? — спрашивает он у напарника и вдруг резко замолкает.

Широко распахнув глаза, я вижу Костю с битой в руках.

— Отпустил мою жену, забрал своего кореша, и чтобы духу вашего здесь не было.

Здоровяк ставит меня на ноги и тут же получает удар по корпусу от Гончарова. А потом еще. Я тихо взвизгиваю и делаю шаг назад, чудом устояв на ногах и не сев в мокрую лужу.

— Бражнику привет. — Костя сплевывает на землю и переводит на меня взгляд. Ведет подбородком в сторону пассажирской двери и, бросив биту на заднее сиденье, садится за руль.

Зуб на зуб не попадает от холода, адреналин разгоняет кровь по венам до шума в ушах. Кажется, мне и впрямь становится нехорошо.

— Что это было? Мы не договаривались, что ты будешь калечить людей. У них был видеорегистратор, и теперь…

— Пешки конкурента, — обрывает меня Костя. — Бражник хочет заполучить мои филиалы на севере за копейки и приставил своих шавок, когда я дал добро на сделку. В общем, ничего серьезного. Боится, что я соскочу. Я думал, это церберы Антипова. Хорошо, что ошибся. — Он заводит двигатель и трогается с места.

— Они вызвали скорую... — вспоминаю я.

— Кому-то из них она явно пригодится, — усмехается Костя.

— Я валялась в грязной луже ради этого… Ты мог сразу сказать о своих предположениях?

— Беру свои слова обратно. Причем второй раз за последние полчаса. Ты ничего такая актриса, — говорит он и опять сворачивает на обочину, а потом включает заднюю скорость и возвращается к бугаям, которые уже оклемались и поравнялись со своей машиной.

Мы едва не въезжаем им в капот. Костя выходит на улицу и снова берет биту. Что-то говорит здоровякам, после чего один из бугаев садится в салон и протягивает ему видеорегистратор. Гончаров возвращается в машину с довольной улыбкой и сияющими глазами.

— Ты самый настоящий беспредельщик… — шепчу я потрясенно.

— Нам нельзя упускать кадры для семейного архива, раз свадебными не обжились. Вначале фикусы из подъезда, теперь обмороки на обочине. Будет что вспомнить, — подмигивает Костя и вжимает педаль газа в пол, срываясь с места.

— Вспомнить? А как же: «Я выкину тебя из своей жизни» и «Срок твоего пребывания рядом со мной ограничен временными рамками»? — ерничаю я.

— Тебе нужно переодеться, — игнорирует он мои слова и, взяв телефон, продолжает: — Посмотри в интернете ближайшую гостиницу, а я пока позвоню Рафу и скажу, что у нас вышла накладка и мы приедем чуть позже.

Я прерывисто вздыхаю, понимая, что чем больше узнаю Гончарова, тем сильнее влюбляюсь и ничего не могу с этим сделать.

Остановив машину у кладбища, Костя тянется за сигаретами и долго смотрит в окно, а потом выдает:

— В жизни бы не подумал, что снова здесь окажусь, да еще по собственной воле.

— Мог бы остаться в городе, а я бы поехала с Рафаэлем и девочками.

— Пытаюсь вспомнить, когда был в селе последний раз, и не получается, — задумчиво говорит он, проигнорировав мои слова, и, развалившись на сиденье, вставляет в рот сигарету.

— Больше десяти лет? Или меньше? — уточняю, наблюдая за его лицом.

— Больше, — усмехается Гончаров, закуривая.

— И как ощущения?

— Никак. Иди, — кивает он на узкую тропинку, которая ведет к могилам.

— И все-таки, — настаиваю я. — Ты жалеешь, что поехал со мной?

— Душу ты вытянешь, Маша, — грустно улыбается Костя и выпускает струю дыма в открытое окно. — Не жалею. Просто смотрю и охреневаю от того, как разрослось кладбище. Как освободишься, проедемся по селу. До одного места.

Я даже догадываюсь до какого.

— А еще говорят, что преступники не возвращаются на место преступления, — бурчу себе под нос и, взяв цветы, выхожу из машины.

— А ну-ка стой, — доносится строгий голос.

— Что? — оборачиваюсь я, оказавшись на улице.

Снова начинает накрапывать дождь. И без того серое село как будто становится еще унылее. Хочется поскорее закончить с визитом на бабулину могилку и ехать обратно в цивилизацию, чтобы не впасть в депрессию.

— Об этом, кроме меня и того следака, никто не знает. Я даже не в курсе, жив он или нет, потому что с тех пор мы не виделись. Ты поняла?

— На твой счет я давно все поняла, — опять бурчу себе под нос и, одернув платье, направляюсь к тропинке.

Я не была на кладбище ровно год. Трава разрослась, и, по-хорошему, нужно убраться на могиле, но вряд ли я успею это сделать, да и дождь в этом деле не помощник. Попрошу деда Ивана, когда заедем с Костей передать пакет продуктов, который купили для него в супермаркете.

За грудиной неприятно тянет, когда я подхожу к выцветшей ограде и кладу цветы на черный холм. Мать, отец, бабушка и еще несколько родственников похоронены здесь, в одном месте. Считай, вся родня. В позапрошлом году я обратилась по земельному вопросу в администрацию поселения и получила от них письмо, что через несколько лет на этом участке собираются построить федеральную трассу. Ни к чему подобному я не была готова и до сих пор не могу смириться с тем, что, возможно, больше некуда будет приезжать. Ощущение такое, будто отбирают последнюю ниточку, связывающую с родом.

Зоя, прочитав письмо, пожала плечами и сказала, что рано или поздно она все равно бы перестала ездить на могилу, а память в первую очередь в сердце. Тогда я ничего не ответила, а сейчас понимаю, что это неправильно, так быть не должно.

Костя вон четыре года не может прийти в себя после смерти близких людей и жаждет отомстить за их гибель, а ведь мог бы таскаться по бабам и заливать горе алкоголем, превратиться в такого же обрюзгшего пьяницу, как Генка. Но Гончаров стал миллионером. Правда, теперь вдруг решил перечеркнуть свою прошлую жизнь жирной чертой. Хоть ищи контакты Артура Багдасарова и проси его, чтобы помог отговорить своего партнера от опрометчивых шагов. Пока Костя (по его словам) был связан обязательствами с этим человеком и его семьей, он и не затевал никакую месть. Так что же стало катализатором, побудило к действию? Почему Гончарова никто не хочет остановить? Неужели всем плевать, что он рушит свою жизнь? Разве Рафаэль может называться после такого его другом?

Я провожу рукой по шершавой ограде и кресту. Временами я безумно скучаю по бабушке, у нее был внутренний стержень, она умела сохранять спокойствие и рассудительность в любой ситуации. Бывало, приду домой с учебы в плохом настроении, и бабуля всегда подбодрит, скажет ласковое слово, вкусно накормит, согреет своей заботой. А сейчас что? Уже много лет я одна-одинешенька. Еще и Зойку запустила. Да и свою жизнь в не пойми что превратила, безответно влюбившись в циничного человека.

— Бабулечка… — вздыхаю я, глотая слова о том, как соскучилась. — Я постараюсь еще приехать. Хотя совершенно без понятия, где окажусь через месяц или полтора и что со мной будет дальше. Но знай: ты навсегда в моем сердце и памяти.

Поджимаю губы и замолкаю, чувствуя, как подступают слезы, как душу рвет на части от тоски. Прекрасно помню бабушкины слова перед смертью: чтобы я жила полной жизнью, не шарила по закоулкам памяти, а продавала дом и уезжала с Зоей в город.

Дом я не продала. В нем сейчас живет Генка. Он позже выплатил нам с сестрой часть суммы. То ли пожалел, то ли мозги ему кто вправил, но на эти деньги я сняла квартиру, и мы с Зоей перестали скитаться по маленьким комнатам. Наверное, поэтому я не берусь осуждать сестру. По сути, она ничего хорошего и не видела в жизни. Впрочем, как и я. Однако у меня даже мысли не возникало предать близкого человека. Правы девчонки: как так могло получиться, что при одном подходе к воспитанию у Зои начисто отсутствует жалость к другому? А ведь я бы последнее ради нее отдала.

— Пошли, — слышу за спиной тихий голос. — Не нужно здесь долго находиться. И вообще, после визитов на кладбище я всегда ощущаю себя не комильфо. Может, твои натальные карты дадут ответ, почему так? — В голосе Кости проскальзывают саркастичные нотки.