Гонзо-журналистика в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 30

Мы целовались на лестнице как сумасшедшие, и я спросил:

— Это что, тебя заводит, когда мужчины из-за тебя дерутся?

— Гера! Не говори глупостей... Вообще ничего не говори!

Пока мы бежали ко мне в номер по коридору, периодически останавливаясь, чтобы прильнуть друг к другу, нас заметил только один человек — старый дедушка с профессорской бородкой в холле. Он сидел на кресле и читал газету, и, улучив момент, одобрительно сверкнул стеклами своих круглых очков и показал мне большой палец, пока Тася не видела.

Я едва успел щелкнуть замком — а потом стало не до обдуманных действий: наверное, те самые "несколько дней" закончились, и нам ничего больше не мешало насладиться друг другом... Разве что — одежда.

***

Тася вышла из душа — одно полотенце было закручено на волосах на манер тюрбана, второе выполняло роль ультракороткого платья — и легла рядом. Мои пальцы тут же принялись исследовать бархатную кожу ее бедер, изящную линию шеи, точеные плечики...

— Гера-а-а... Знаешь, как я по тебе скучала?

— М-м-м-да? А почему писем не писала?

— Я думала — ты обиделся. Думала, решил, что я тебя тоже водила за нос... Слова — это ведь просто слова, а глядя правде в глаза — я сбежала от тебя, вот и всё. Но вообще-то ты и сам мог бы написать хоть строчку!

— В каком смысле? Я писал! Четыре письма!

— Та-а-ак! — Тася вздохнула, и ее грудь под полотенцем опасно приподнялась, — Опять отец родной... Почему с ними так тяжело, м?

— Ну, просто представь, что твои дочки поехали куда-то на отдых и привезли оттуда идею, что теперь свяжут свою судьбу с придурковатыми провинциалами? Которых ты в глаза не видела?

— Так ты что, с моими родителями хочешь познакомиться? — она сняла полотенце с волос и взмахнула мокрыми прядями, оч-ч-чень... — М?

— А? Да! Почему нет? Вот он я, весь как на ладони, мне скрывать нечего! Вот возьму — и прилечу в ваши Заполярья, шороху наводить!

— Как на ладони он! Гера! Хоть бы прикрылся!

— Ой, можно подумать!

— Что — подумать? Гера! Что... Гера! Ты опять? Гера, я второй раз в душ не хочу идти!

— Значит, примем ванну... Чтобы не ходить в третий!

— Гера-а-а...

***

Уже спустя часа полтора мы и вправду лежали в ванной — поместились, хоть и не без труда, и я спросил:

— А что значит вот это "тоже"?

— М-м-м-м, по поводу? — Тася выгнулась, чтобы заглянуть мне в глаза, и я подумал, что, ванна тоже вполне подходящее место, чтобы...

— По поводу того, что я мог подумать, что ты "тоже" водила меня за нос?

— А-а-а-а! Тут всё просто. Представь себе — лыжная база, вокруг на двадцать километров никакого жилья, из двухсот человек заселилось пятьдесят — свободных помещений полно, спиртного — тоже. Тридцать пять молодых мужчин и парней, пятнадцать девушек. Все — спортсмены, зимние виды спорта: лыжи, биатлон... Друг друга знают. Месяц сборов. И что остается делать одинокой, но симпатичной матери двоих детей в такой ситуации? Правильно: водить за нос.

— Жесть, — сказал я. — Попыток сбежать не было?

— Не-а. Всем всё в целом нравилось. Некоторые даже уезжать не хотели, две пары — поженились после этого мероприятия. Хотя это-то как раз и странно.

— А ты?

— А что я? Ты сомневаешься в моем умении быть коварной интриганкой и роковой женщиной? Это я с тобой почему-то такая хорошая, — она задумалась, наморщив лоб. — Сама не знаю почему. Вот и Берзиньш себе планов настроил каких-то, ходил за мной хвостиком... Других отгонял. Веришь, нет — я на брудершафт с ним не пила и никаких авансов не делала.

— Ну да, мы, мужики — такой народ! Нам, если дверь в лифте придержишь — мы будем считать, что девица как минимум глаз положила, а если еще и пуговицу на рубашке пришьешь — так и вовсе готова отдаться здесь и сейчас... Признавайся — пришивала Берзиньшу пуговицу?

— Ну, какую пуговицу, Гера?.. Гера? Это уже не смешно!

— А что? В душ идти ведь не надо...м

Десять дней — вот сколько длилась командировка Таси. Расставаться было, конечно, тяжко, но теперь мы знали точно: разлука — временная. Уговор был такой: я прилетаю на Новый год в Мурманск, благо, судя по всему, из отпуска я вернусь раньше, и недели две у меня еще будет.

Я провожал ее до аэропорта. Подвозил, конечно, Николай, и букет на сей раз снова был самый шикарный. Слезу она пустила уже перед самой посадкой, но потом взяла себя в руки, одернула своё приталенное кашемировое пальто, лихо заломила беретик на затылок и махнула рукой:

— Что это я? Тут вроде как, наоборот, жизнь налаживается, а я расклеилась... Иди-ка сюда!

Мы целовались у всех на виду, и, кажется эти самые "все", в общем-то, были не против. Даже Берзиньш, который уже помогал нести чемоданы какой-то невысокой фигуристой брюнеточке. Какой, оказывается, шустрый прибалт!

Наконец женский голос из динамиков объявил, что посадка на авиарейс "Минск-Мурманск" заканчивается. Тася подхватила багаж, послала свой фирменный воздушный поцелуй и убежала, цокая каблучками сапожек. На душе было, конечно, грустно. Но такую светлую грусть терпеть можно — она предвестник большой радости.

А потому я развернулся на пятках и пошел на выход. Мне нужно было еще Привалова уговорить отпустить меня из Минска. В конце концов, когда еще суд над Геничевым будет? Через три месяца? Полгода? Год?

***

В редакции телефон подняла Ариночка Петровночка и совершенно невероятно обрадовалась моему звонку:

— Белозор! Ты тут позарез нужен, я просто зашиваюсь, не знаю, что делать... Господи, это просто чудо! Представляешь, Светлова на больничном, Даню пришлось отправить на семинар в Пинск на неделю, а эта престарелая стерлядь Порфирьевна требует отпуска, мол, у нее по графику! Мол, тебя мы отпустили, а ее не отпускаем! Ладно бы горело что-то, путевка там или еще что-то... Так нет ведь, будет на квартире сидеть как сыч в норе... Мне что — Фимочку с Аленочкой на задания посылать? Они такого понаписывают... Еще и Стариков что-то в штопор ушел и не признается — в чем дело... Снимки портачит такие, что ужас! В общем — цейтнот. Выручай, а? Номера закрывать нечем, все амбары и сусеки уже выгребли.

— Привезу шикарный материал, обалдеете.

— Гера, привози! А лучше — два материала. Или три.

— А на Новый год мне тогда пять дней отпуска дадите?

— Даду! То есть — дадим! Ты когда приедешь?

Я оторвал трубку от уха и вопросительно посмотрел на Привалова-старшего. Звонил-то я из его кабинета! Полковник тяжко вздохнул и одними губами произнес:

— Завтра.

— Завтра приеду, — сказал в трубку я, — На ночном поезде. К восьми буду.

— Гера, ты мой спаситель!

— Тогда кофе с бутербродами утром с тебя, ага?

— Да-да-да, я тебе лучше налисников нажарю, с творогом! — она чуть не пищала от счастья.

Это можно было понять — на девушку навалилась ответственность за всю редакцию, а она была-то всего-навсего ответственным секретарем! Должность, конечно, важная — ответственный секретарь газету формирует, верстает — что куда поставить и всё такое, но... Но формально к начальникам она не относится, в номенклатуру не входит и вообще... А тут — нате, разруливайте! Надо девочке помочь.

А потому я попрощался, пообещав приехать и подстраховать, подставить плечо. А когда положил трубку, то спросил:

— А что такое налисники?

Привалов посмотрел на меня как на идиота:

— В смысле? Ты что — не с Полесья?

— С Полесья. Но слова такого никогда не слышал.

— Ну, налисники! Как блины, только тонкие! Тесто жидкое, наливают на сковородку...

— Так это блинчики!

— Блинчики это маленькие!

— Маленькие — это оладушки! А тонкие — блинчики!

— Тонкие — это налисники!

Вдруг в кабинет всунула голову одна из кадровичек: