Браслет (СИ) - "Didivivi / Нора Хельмер" - Страница 1

========== Часть 1 ==========

Все началось с браслета.

Воздушная Николь, которую раньше обыденно звали Вероникой, была на редкость увлекающейся особой и в последнее время начала гореть антиквариатом и винтажом.

Причем не просто копалась на блошиных рынках, а изучала с искусствоведом историю антикварных и винтажных украшений, все эти патины, усики, лапки, букписы, клейма, маркировки, абрисы камей — Веня слушал ее зачарованно, как слушал подругу с детства — Николь умела погружать в мир своих увлечений, очаровывать, вдохновлять, вести за собой — родись она в 1917, то скорее бы всего возглавила бы революцию, стала бы для Ленина Инессой Арманд.

Она же и преподнесла на день рождения старинный витой персидский браслет с потемневшей от времени яшмой, в которой были инкрустированы миниатюры изящных персидских шахов, скачущих на арабских жеребцах. Веня ахнул от восхищения, но робко заметил очевидное:

— Никочка, он же женский!

— Веник! — подруга вспылила мгновенно, — И вовсе не женский, а унисекс! В старину его эти же шахи и носили, они еще и серьги с перстнями носили и на женщин совершенно не походили! Умеешь же обгадить подарок, Веник! Дареному коню… — и вцепилась рукой в браслет, обдирая им запястье Вени. Он расстроенно заморгал, провожая глазами красивейшую вещь на свете, и примирительно протянул:

— Ты же лучше понимаешь в этом, Никочка, я совсем не разбираюсь в винтаже, прости, не хотел обидеть.

— Ну то-то же, Веник. Специально для тебя выбирала, ты на этих шахов похож фигурой. Давай руку сюда, ой, извини, поцарапала, дай, подую! — подула и надела опять, а Веня проморгал подступающие слезы — всегда был чувствителен, приподнял свое тонкое запястье к лучу солнечного света и в благоговении застыл, а Николь улыбнулась довольно и пообещала: — Он тебе счастье принесет, Веник. Вот увидишь, нормальные роли дадут!

Нормальную роль хотелось до зубовного скрежета — уже второй год после Щуки Веня подвизывался сразу в двух театриках, названия которых смущался называть — никто их, собственно, не знал, да и в них выступал только в ролях «Кушать подано», продолжая бултыхаться в проруби замерзшим г… в общем, недо-статисто-хористом.

Наверное, Николь была права, дело было во внешности, хотя, как говаривал его преподаватель риторики, у Вени была идеальная внешность для актера: правильные черты лица, большие глубокие серые глаза, которые могли хамелеоново меняться до голубого цвета или слегка зеленого, в зависимости от освещения или настроения, или же выглядеть льдистыми, если Веня злился — злился он, впрочем, редко.

Волосы у него были распространенного средне-русого цвета, хотя такого определения цвета волос не было, в народе такие волосы звались мышиными. В общем, бесспорно привлекательный и бесспорно незаметный — чистый холст, на котором можно нарисовать или Мефистофеля или, при желании, достоевскую Неточку Незванову.

Но в театриках режиссеры смотрели сквозь него, видимо, слишком уж был незаметным и выбирали на ведущие роли пропитых роковых красавцев или звонко-нежных ангелов. Веня и тут пролетал неопределенным г… типажом, вздыхая тяжело, а порой и тихо плача в подушку или в жилетку Николь, своей лучшей добрейшей подруге.

— Все будет, все случится, Веничка, — говорила она утешающе, гладя его волосы. — Ты покрасься, что ли, тогда заметнее станешь.

— Что ты, Никочка! — Веня утирал слезы и пугался. — Исчезнет чистый холст! — и после непродолжительной истерики утешался и продолжал надеяться на лучшее.

После ухода Николь Веня проследил задумчиво, как она садится в дорогущий мерседес, дверь которого ей открыл водитель и по совместительству телохранитель, — Никочка, энергично летя по жизни, умудрилась зацепить своим обаянием пластилинового олигарха — да, да, он на детском пластилине сколотил немалое состояние.

Помахал ей рукой, зная, что она не увидит — так, для себя, перевел рассеянный взгляд на браслет и улыбнулся — до чего же браслет был магически очаровывающим, затягивающим в омут своей наверняка непростой истории. Смотрелся на тонкой руке Вени родным, подчеркивал изящность и аристократичность запястья и кисти, длинных ровных пальцев с розовыми ногтями идеальной формы.

И… откровенно орал, что все остальное в Вене совершенно, вот абсолютно ему, благороднейшему предмету роскоши, не соответствует: Веня в страхе бросился к зеркалу в ванной, приложил запястье с браслетом к лицу и замер.

Браслет въедливым молчаливым укором сиял при искусственном свете, презрительно указывая на мышиный цвет немодно стриженых волос, дешевую рубашку, невыразительность и никчемность расстроенного лица хозяина — Веня смутился и опустил руку вниз, начиная водить ногой по полу.

Услышав телефонный звонок, добрел понуро до телефона и ответил сумрачно Николь, заверещавшей, что она забыла позвать его завтра на шопинг — шопилась всегда она, а Веня выступал благодарной аудиторией, всегда честно сообщавшей, идет или не идет.

— Да, пойду.

— Что случилось? — насторожилась Николь и Веня, помолчав, честно признался:

— Браслет слишком хорош для меня, Никочка. Я ведь совершенное ничто, а он… он обладает решительным характером, практически вожак среди браслетов…

— А ну брось это слюнтяйство! — визгливо приказала Николь. — Завтра все решим, Веник!

И решила. Выпытала за чашкой кофе, что Веню мучает, на все кафе заорав счастливо:

— Свершилось! Боже мой! Свершилось! — и потащила Веню в первую очередь к своему парикмахеру, который придал прическе волшебно сексапильную форму, а цвету — чудесное натуральное сияние. Веня мгновенно преобразился в сказочного принца и открыл потрясенно рот.

— Вот, Веник, — крякнула довольно Николь. — Теперь нужно антуража добавить. Кстати, ты был прав, браслет намекает и даже откровенно говорит, — прислушалась, — Что тебе нужно добавить легкой изюминки в одежду. А то ты для своей хрупкой фигуры носишь слишком мужественные вещи.

И под испуганный писк Вени переодела его в шелковую рубашку нежно лилового цвета, обтягивающие джинсы винного, мокасины на босу ногу тоже винного, обернула пышным газовым шарфом сочного сливочного цвета его шею и похвалила себя:

— Вот я молодец, а!

— Никочка, — нерешительно сказал Веня, задыхаясь от осознания своей красоты, — Я на гея похож теперь, нет?

— Подумаешь, — Николь пожала плечами. — Среди актеров геев и би много, кого ты удивишь. Зато какая харизма, какой характер прорезался, Веник!

Веня просиял, поцеловал ее крепко, едва не задушив в объятиях, и кивнул: в самом деле, подумаешь, примут за гея. Хоть за кого-то примут, а не пройдут равнодушно мимо, как обычно. А барышням он объяснит, что вовсе не гей, а натурал. Запахнулся длиннейшим шарфом, как у Айседоры Дункан, рассеянно напомнив себе, что около колес автомобиля с таким шарфом лучше не ходить, а то кончит как она. И поплыл… Поплыл ярким краснобоким селезнем около красивого лебедя Николь.

Шел, ощущая на себе взгляды людей, краснел от счастья — заметили! Заметили! Смотрят, боже ж ты мой, как бы не описаться от радости.

В театрике тоже заметили, режиссер изумленно прищурился и спросил:

— Вы новенький у меня? Нет?! Хм, какой профиль, какая фактура! Как я раньше не замечал? Будете играть Артюра Рембо в постановке «Лоло».

Артюр Рембо, любимый поэт — Веня чуть сознание не потерял от шока, но справился с собой, с достоинством кивнул, удаляясь в туалет, а там сжал кулаки, вонзая ногти в ладони — спит или нет? Не спит, больно! Ах, какой же счастливый браслет!

Летел домой, порхая бабочкой, сиял невидяще глазами, шептал стихи Рембо и таял — bon, судьба теперь к нему благосклонна! Чувствовал, как в робкой и бесхребтовой сущности рождается новая: сильная, харизматичная, яркая! Полыхал страстно очами, прямо как Рембо, демонически скалил зубы, соответствуя тотему браслета, вживался в роль по Станиславскому.

О, Рембо, Рембо, гений, содержанец богатых мужчин, агрессивный хулиган, абсентозависимый алкоголик, открытый и скандальный гей, лишенный манер и презирающий мещанство! Он бы возмутился, узнай он, что робкий мещанин Веня собирается воплотить его на сцене. О, нет! Веня должен стать им, натянуть на себя тонкую кожу французского пиита, бросавшегося на острые пики общества без брони открытым сердцем! Да!