Начало пути (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 16

Дальше будет интереснее… Приятного чтения, спасибо)))

Глава 8

Вереница однообразных дней тянулась нескончаемой нитью. Одно радует, что после визита королевы кормить меня стали два раза в день, и не черным хлебом, а кашей и мясом. Целыми днями я бродил по камере, гремя цепями, словно хищник в клетке. Иногда отжимался и приседал, чтобы разогнать кровь и совсем не закиснуть.

Тюремщик, которого я пощадил, стал ко мне привыкать и уже не боялся. Он единственный, кого я видел из живых существ, если не считать голубей, прилетавших иногда поворковать на узкое окно моей камеры.

Скука и тоска угнетали, и я каждый раз радовался как щенок, когда толстяк заходил в камеру, хотя виду старался не подавать.

Самое главное в одиночке — это сохранить ясность ума. Я вспомнил курс специальной психологии, который нам вдалбливали в академии: человек — существо социальное, если лишить его контактов и сенсорной стимуляции, неизбежен депрессивный психоз,галлюцинации, а там и недолго с катушек съехать. Единственный выход — это чем-то себя занять. Немало примеров, когда зеки, отбывающие в одиночках, сходили с ума. Недаром правозащитники бьются с одиночным заключением, считая его пыточным методом изоляции. Но я не зек... Зеки на пожизненном уже изначально, по большей части, с отклонениями, а в мою подготовку государство вложило немало сил и средств.

Я начал тренироваться два раза в день, кроме приседаний и отжиманий включил в тренировки "бой с тенью" и удары руками по каменной стене, разбивая в кровь кулаки. На регенерацию костяшек уходило меньше минуты, после чего я вновь мог молотить стену. Поначалу цепи мешали, тянули руки вниз, сковывая удары, но потом я перестал их замечать.

Единственный минус тренировок — это повышение аппетита. Постоянно хотелось жрать! Толстяк-тюремщик, которого, как оказалось, звали Леар, тайком доставлял мне лишние порции арестантского пайка, остававшиеся не востребованными другими заключенными. Почему некоторые заключенные отказывались от пищи, я не спрашивал, не хотел знать...

Каждый день я болтал с Леаром, утоляя дефицит общения, узнавая новости об устройстве мира, в котором, похоже, мне придется задержаться надолго... Возможно, навсегда...

Леар рассказал, что когда-то королевство Солт и королевство Тэпия были одним государством, на протяжении многих веков успешно противостоящим набегам варваров из диких земель, раскинувшихся на юге за Долиной Теней. Во главе государства стоял король Эбриан — правитель жёсткий, но справедливый. Однажды на охоте он встретил девушку, одиноко живущую в лесу и собирающую лечебные травы. Девушка угостила короля чаем, после которого он словно помешался на незнакомке. Эбриан ничего не замечал вокруг, говорил только о своей любви к Зане, так ее звали.

После свадьбы Зана родила королю двойню. Мальчика назвали Солт, а девочку Тэпия. Много лет королевство приходило в упадок. Одержимая наживой Зана делала все, чтобы пополнить свои золотые запасы, а заботы о государстве у короля отошли на второй план.

Варвары разоряли дальние деревни, разбойники контролировали торговые пути, собирая дань и убивая тех, кто пытался им противостоять. Внешние и внутренние враги, засухи и ураганы вынуждали крестьян покидать земли и уходить в поисках лучшего за Долину Теней, в неизведанное... Кто-то становился разбойником, кому-то удалось пересечь Долину, и говорят, основать там поселение в союзе с варварами, у которых нет единого правителя, единого государства.

Если бы в тот момент племена кочевников объединились, они легко захватили бы королевство с ослабленной армией, содержать которую король Эбриан был не в состоянии. Так было до совершеннолетия Солта и Тэпии.

Пятнадцать лет назад Тэпия пожалела одну старуху из разорившихся крестьян, воровавшую на рынке хлеб. Ее должны были казнить на городской площади. Во время правления Эбриана воровство считалось смертным грехом. Тэпия уговорила отца пересмотреть законы и считать кражи, совершенные ради пропитания, не преступлением, а проступком. Король очень любил свою дочь. Любил гораздо больше, чем сына, она напоминала ему жену, на которую была очень похожа. Он пересмотрел некоторые порядки и, вникнув в государственные дела, ужаснулся последствиям своего правления. Эбриан попытался помочь королевству, обеспечивая денежную поддержку деревням и торговцам, но Зана почти опустошила казну, ее ненасытность не знала границ...

То ли действия того злополучного чая кончилось, то ли король наконец прозрел —но он понял, что пока у власти его жена, гибель королевства от разорения и неурядиц неизбежна. Однажды ночью он разбудил своих детей и вручил им пергамент со своим наказом, в котором говорилось, что после смерти короля и королевы править будут оба, брат и сестра, разделив королевство на две части. Говорят, что так он хотел спасти хотя бы часть своего наследия; если один из детей повторит его путь и окажется бездарным правителем, есть вероятность того, что второй справится с возложенной миссией. Пергамент с наказом был в крови. Это была кровь королевы Заны. В ту ночь король убил ее ударом кинжала в сердце. После этого короля больше никто не видел. Говорят, что убив жену, он сбросился с Орлиной скалы в бездонную пропасть, зная, что после содеянного не сможет смотреть в глаза своим детям, своему народу...

А спасенная от казни старуха оказалась потомственной гадалкой. Она и сейчас жила в Астрабане и помогала своим даром королеве...

***

Почти два долгих месяца я провел в заточении. Вечерело... Унылый отблеск заката таял на полу камеры, оставляя меня в полной темноте. Ночь окутала тюрьму, но почему-то спать не хотелось. Я бродил по камере, гремя цепями и чувствуя прикосновение тьмы, словно она проникала в меня.

Неизвестное ранее чувство тревоги подкрадывалось из черноты. Нестерпимо захотелось есть. Я схватил миску с остатками каши, но почувствовав запах вареной крупы, с отвращением отшвырнул ее. Дико хотелось мяса...

Странно, обычно в это время я уже сплю, но прилив сил в эту ночь и необъяснимая бодрость не давали покоя. Я отчетливо слышал каждый шорох за стенами тюрьмы. Вот с дерева мягко спрыгнула кошка, вот пьяный запоздалый прохожий обдал струей угол грязной подворотни. Где-то хлопают ставни, слышался скрежет запираемых на ночь засовов; город готовится ко сну, а мне хотелось... сам не пойму, чего...

Спустя час в прорезь окна протиснулся холодный луч луны. Он манил меня и завораживал, словно слиток золота жадного ростовщика. Я потрогал горячий лоб — температура под сорок, не меньше, но чувствую себя как никогда хорошо.

Я приблизился к пятну лунного света и коснулся его рукой. Тело передернуло, словно током. Я посмотрел в окно — раздвигая лиловые облака, в зенит выходила полная луна. Твою мать! Сегодня полнолуние!

Вдруг дикая ломка скрутила меня, вынуждая упасть на колени. Казалось, я слышу хруст собственных костей и треск натянутой кожи. Стиснув зубы, я пытался сопротивляться луне. Закрыв глаза, я судорожно вытеснял тьму из своего сознания, лихорадочно вспоминая лучшие моменты жизни, отчего боль тут же усилилась, сдавливая удушьем и разрывая бешеным сердцебиением.

Я хрипел, корчась и катаясь по полу, как вдруг сознание пробила темная мысль: "От своей сущности не уйти, не надо сопротивляться, будь собой"! И я на миг отпустил луну, позволяя ей проникнуть в меня, и сразу почувствовал облегчение. Но спустя секунду мои вены вздулись, а внутри что-то затрещало. Я посмотрел на пальцы и ужаснулся: прямо у меня на глазах они удлинялись и чернели, покрываясь шерстью, а из ногтей вытягивались загнутые когти! Я вскочил на ноги и, вздернув голову к луне, закричал, но вместо крика раздался рык. Он раскатами прокатился по тюрьме и окрестностям, взбудоражив городских собак.

Я схватился за лицо, но вместо него нащупал пасть зверя. Вместо кожи — черная шкура, а мышцы превратились в твердь. Никогда я не чувствовал в себе такой мощи и беспричинной злобы! Я хотел убивать...