Тяжело в учении, легко в бою (СИ) - Лифановский Дмитрий - Страница 37

— Алексей, а вы давно с товарищем лейтенантом госбезопасности знакомы? — обратилась Евдокия Яковлевна к присевшему за стол Тихонову.

— С октября, товарищ батальонный комиссар.

— А как познакомились? — Рачкевич хотелось узнать как можно больше об их новом командире. Судя по тому, как заинтересованно стала прислушиваться к их беседе Бершанская, ее тоже интересовали эти вопросы.

— На аэродроме под Москвой, он прилетал, мы встречали, — от такого ответа вопросов сталог еще больше.

— Александр сказал, что вы его старые боевые товарищи. Вы воевали вместе? — подключилась к беседе Бершанская. Она и до этого пыталась расспросить у Сашки о его прошлом, но он всегда переводил разговор на другую тему или отделывался расплывчатыми ответами, а тут появилась такая возможность узнать об их командире побольше.

— Ну не сказать, что вместе. Мы на земле, а он все больше в небе. Но пересекаться приходилось. Он нам с Харуевым, — младший лейтенант показал на сурового старшину, — даже как-то жизнь спас.

— Вот как? Расскажите? — с легкой улыбкой посмотрела на Тихонова Евдокия и младлей поплыл. Эта женщина на него оказывала какое-то волшебное воздействие, от которого ни с того ни с сего замирало сердце и душа восторженно начинала метаться в груди. А вот батальонного комиссара Алексей почему-то побаивался.

— Да мы и не видели ничего толком. Из Ленинграда мы летели тогда на Большую землю. С детьми. Товарищ лейтенант госбезопасности еще брать их не хотел, знал, что опасно будет. Охоту тогда на него немцы начали.

— Прям лично за ним охотились? — недоверчиво вскинула брови Бершанская.

— Ну да. Досадил он им сильно. Да об этом же в «Красной звезде» писали! Они с Никифоровым переправы разбомбили. Сорвали немцам наступление под Москвой. Им сам товарищ Сталин звезду Героя вручал! — гордо похвастался Алексей, будто товарищ Сталин награждал не Александра с неизвестным женщинам Никифоровым, а лично ему, младшему лейтенанту Тихонову. — А тут немцы разнюхали, что товарищ лейтенант госбезопасности на Ленинградском фронте появился, вот и устроили засаду.

— Это как?! Они знали, где он полетит?!

— Да там и знать особо нечего было. Над Ладогой только и летали.

— Если Стаин знал, что будет засада, почему взял детей?! — резко спросила Рачкевич.

— Нельзя было их не взять, — Тихонов посмотрел на Евдокию Яковлевну с такой болью, что женщине стало не по себе, — они бы просто умерли там. А так хоть шанс был. Вы просто не видели этих детей. Они уже ходить не могли. Мы их в вертолет на руках заносили.

— Вертолет? — тут же уцепилась за незнакомое слово Рачкевич. То, что твориться в осажденном городе она, видевшая голод на Украине в начале тридцатых, представляла очень хорошо.

— А вы не знаете, на чем летает товарищ лейтенант госбезопасности?

Женщины отрицательно покрутили головами:

— Нет. Он не говорил.

— Ну, тогда вас ждет большой сюрприз, — усмехнулся Тихонов.

— А вы не расскажете?

— А я в этом не разбираюсь. Да вы сами у Александра расспросите, он расскажет, вам же воевать вместе.

Бершанская кивнула. А Рачкевич продолжила расспросы:

— Так как Вас спас Александр?

— Напали на нас немцы над Ладогой. Мы бой не видели, детей успокаивали. То, что воюем, поняли, когда нас кидать по отсеку начало. А потом все успокоилось и холодом потянуло. Так-то в вертолете тепло, как дома рядом с печкой. Мы и успокоились. Летим нормально, все, как обычно. А то, что потянуло морозцем, так мало ли что. Ида спокойной была, значит в порядке все с машиной.

— Ида это кто?

— Она из экипажа. Еще Зина. Курсанты они. Их товарищ лейтенант специально на фронт с собой взял. Облетать, как он сказал. Бершанская понимающе кивнула. А Тихонов продолжил рассказ: — Мы детей-то вытащили, а Саня с Зинкой из кабины не выходят. Ну, мы с Исой и Идой к ним. А они там все в крови и без сознания. Зинка на ремнях висит, а Сашка отстегнутый. Он машину раненый посадил, двигатели заглушил и только тогда сознание потерял. Сильно их поранило тогда. Товарища лейтенанта госбезопасности еще ничего, а Зинаида долго лечилась. Переживал Саня очень за нее, себя винил.

— Это он сам сказал?

— Я с Халхин-Гола воюю. Мне такие вещи говорить не надо, их и так видно, — Тихонов видимо почувствовав предвзятое отношение со стороны батальонного комиссара к Сашке осуждающе на нее посмотрел. — У нас командир такой же ходил, когда потери были в группе. А Саша, он молчун. Мы с ним вместе многое прошли, а о том кто он, только из газеты узнали.

— И кто же?

— Вы у него сами спросите. Или в газете прочитайте. Иса, — обернулся Алексей к старшине, — у тебя газета про Саню осталась?

— Да, там же и про нас тоже.

— Дашь товарищам командирам почитать?

— Дам. С возвратом только.

— Конечно, с возвратом, — согласилась Рачкевич.

Тут как раз появился Сашка и все стали рассаживаться за стол. Засиживаться не стали. Возможно, если б не было Евдокий посидели бы и подольше. Хотя тоже вряд ли. Слишком много дел было у всех.

А потом пошли с Рачкевич осматривать помещения для личного состава: казармы, столовую, места общего пользования, баню, прачечную и прочие постройки, вплоть до помещений под технические мастерские. Евдокия Яковлевна оказалась женщиной требовательной и дотошной. Загоняла она всех. Больше всего, конечно, досталось саперному лейтенанту, который с видом христианского великомученика приговоренного к жертвоприношению злобными язычниками выслушивал требования и замечания батальонного комиссара. А потом, когда Стаин, Бершанская и Рачкевич остались одни, Сашка с Евдокией услышали о себе много интересного, сказанного в образных ярких выражениях, в коих товарищ комиссар не стеснялась, невзирая на должности. И это было обидно! Обидно не из-за слов Евдокии Яковлевны, а из-за того, что она была права. И все то, за что она гоняла саперов, должен был заметить и приказать исправить он. А он вместо того, чтобы нормально выполнять свои командирские обязанности, полез на склад, любоваться присланными ему богатствами. И спасибо товарищу батальонному комиссару за тот урок, что она сейчас ему давала, он обязательно примет его к сведению.

На следующий день, рано утром Бершанская с Рачкевич на полуторке уехали в Волхов. Вернулись уже вместе с эшелоном. Аэродром стал оживать. Появилась техника полка — грузовички и трактора. Суетливо бегали молоденькие девчонки из технического состава полка, командовала которыми суровая старший лейтенант Озеркова[iv]. Видно было, что подчиненные боятся ее как огня, ну а она, не разочаровывала техников в своей требовательности, беспощадно гоняя девушек.

Сашка не вмешивался в дела ночников. У него и своих забот хватало. Снабжение продовольствием, материально-техническое обеспечение, карты полетных районов. Бумаги, бумаги, бумаги!!! Дважды за день он мотался в Волхов. Ругался по телефону с штабом фронта, пытаясь разобраться со снабженцами. А те перепихивали его из фронта в армию и обратно. В конце концов ему это надоело и он позвонил напрямую Журавлеву. И все вопросы сразу решились. Интенданты стали вежливы, а заявки обрабатывались со скоростью компьютеров из будущего. На железной дороге выяснил, когда прибывает литерный эшелон с его подразделением. Железнодорожники заверили, что состав прибудет точно по расписанию через два дня. Отлично! Значит, скоро вся авиагруппа будет в сборе и можно приступать к учениям. Правда, надо будет еще подготовить вертолеты к полетам, но это не долго, за день должны справиться, тем более Миль выделил для этого дела лучшую бригаду во главе с Вась Васем. Не поскупился Михаил Леонтьевич на людей. Не смотря на то, что инженерно-технического состава на заводе не хватало, отдал Сашке лучших.

А на следующий день начали прибывать самолеты полка. Волнами по три машины они появлялись из-за елей и аккуратно садились на утрамбованную тракторами полосу, разъезжаясь потом по стоянкам, указываемым техниками. Бершанская с Рачкевич с волнением и гордостью смотрели на садящиеся самолеты. Губы Евдокии едва слышно шептали: