Цикл «Идеальный мир»: Реквием по мечте (СИ) - "rrrEdelweiss" - Страница 77

Выдохнув, старик открыл глаза.

Сегодня она была не одна. Они все пришли к нему. Смотрели, изучали и, казалось, пытались понять. Вдоль позвоночника пробежал холодок, и старику показалось, кто-то дышит и сзади тоже. Но кто? Призраки близких, погибших из-за него, смотрели прямо в его лицо, в его глаза, в его душу.

Старик вздрогнул, осознав, кто же все это время стоял у него за спиной. Грозный бог, в которого он никогда не верил, но о котором не раз говорили воины, возбужденно блестя нездоровым взглядом. Он всегда считал их безумцами, но сейчас… он отважился развернуться и замер, не понимая, что должен делать.

Но Великий Марс не хотел от старика выражения почтения, он и так был доволен, получив сегодняшнее жертвоприношение. Его чертоги наконец пополнились лучшими воинами, которых он ждал столько лет. И кто бы мог знать, что именно тот, кто никогда в него не верил и яростно доказывал, что он — лишь плод душевного расстройства его сынов, окажется так щедр на кровавые дары! Что сможет наконец оборвать жизнь того, кто от него отрекся и предал! И за сегодняшнее пиршество Бог Войны одарит этого смертного долгой, очень долгой жизнью. И будет ждать новых щедрых воздаяний…

Он не бросит. Он всегда будет рядом. Он разделит тяготы власти.

Стокер сжался в кресле и не смел пошевелиться, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что все это ему чудится. Боги, призраки! Он много раз доказывал Огоньку, что всей этой ерунды не бывает! Он зажмурился, и ему почти удалось убедить себя в том, что он совсем один в этой комнате, когда голос Огонька, хриплый, больной, разочарованный спросил:

— Для кого же ты построил свой идеальный мир, бать? Кто будет в нем жить?..

====== Вдовий плач. Терри. Феникс. ======

Комментарий к Вдовий плач. Терри. Феникс. Ссылка на песню К.Яровой “Как бояться стихии...”

https://musify.club/track/katya-yarovaya-kak-boyatsya-stihii-9091764

Как боятся стихий — урагана и смерча,Глубины, высоты, наводнения или огня —Так боятся любви, что сильнее и жизни, и смерти.Ты меня узнаешь? Я стихия твоя!

Заплывать глубоко, под собою не чуя опоры,И не знать, где же берег, где небо, где дно,И карабкаться вверх, в небеса, где кончаются горы,Я могла бы одна, но мне страшно одной. Но вдоль берега плыть и сидеть у подножья —Неужели всю жизнь провести у заветной черты?Мы прижмемся друг к другу каждой клеточкой кожи,Мы сплетем пальцы рук — не узнаем, где я, а где ты. А когда на подъеме перехватит дыханием горлоОт такой высоты, вот тогда ты меня позови.Я — стихия твоя, твое небо и горы.Где закончится страх, там начнется свобода любви.

Катя Яровая «Как боятся стихий — урагана и смерча…» ©

Спустя 18 лет после подписания мира с Плутарком.

Обнимая голову мужа и качая ее в объятиях, Терри задрала лицо к небу и протяжно завыла.

Так выли сраженные горем песьи женщины в те времена, когда псы еще существовали на Марсе.

Так выли на Земле волки, теряя свою пару. Однажды Модо рассказывал ей об этих удивительных зверях.

Так выли земные собаки, теряя хозяев. О том, как они горюют, ей поведала Чарли.

А сейчас так выла серая мышка, чувствуя себя как они — оставленной на смерть одинокой сукой.

Потому что без него, того, кто дал однажды имя, самоуважение, любовь, семью и детей, жить было незачем. Ей осталось лишь одно — рыдать над бездыханным телом своего мужчины. Воина, отправившегося свергнуть диктатора, но потерпевшего поражение.

Он редко делился подробностями своих планов. Не потому, что не доверял, нет! Просто считал, что ей, жене и матери его пятерых детей, знать об этом совершенно не нужно. Лишь испугается, да в случае провала пострадает. Вот и сейчас, отправляясь на самое сложное из своих заданий, обмолвился лишь, что «идет на опасное дело». Она, не зная подробностей, оставила в гараже холодные тряпки, чтоб Модо смог остудить мотоцикл после возвращения, да как умела изображала присутствие хозяина в доме для соседей.

Но он не вернулся наутро. Не вернулся и к вечеру.

Еще ночью она поняла, почувствовала, что спасителя ее больше нет. Но продолжала ждать, верила, что вернется, и заставляла себя не терять надежды. Молить Фобос. Молить его маму, чтоб защитила сына. Молить тех двоих, которые привели его к ней и хранили, уберечь и на этот раз.

Но эти мольбы услышаны не были…

Звонок с незнакомого номера заставил измученную неизвестностью женщину вздрогнуть и схватить аппарат дрожащими руками. Безумная надежда всколыхнулась в истерзанной душе даже несмотря на то, что уже почти двое суток она точно знала — Модо больше нет в мире живых.

— Да?

— Терри? — Голос хриплый и знакомый. Много лет уже не слышанный.

— Да!

— Он мертв. Утром похороны. Ты хочешь проститься?

— Да.

— Я пришлю машину.

В трубке раздались гудки. Старый друг ее мужа закончил вызов, даже не посчитав нужным попрощаться. Ее не удивила подобная грубость: теперь, без Модо, она снова стала никем.

Даже когда страшные слова прозвучали, слезы не пришли. Плакать хотелось ужасно, хотелось кричать, рвать на себе волосы, но вместо того, чтоб устраивать истерику и пугать детей, она встала и, невидяще глядя вокруг, принялась за повседневные дела. Помыла посуду. Приготовила ужин. Такой, как любил муж: горячие, прямо со сковородки, блинчики. Проверила у дочерей уроки и отправила их по кроватям, предупредив, что завтра уедет по делам. Приготовила подобающее случаю одеяние: за последние годы ей пришлось носить траур слишком часто. Как и всегда, приняла душ, приготовилась ко сну и откинула одеяло на их постели. С его стороны. Легла там, где матрас был промят весом невероятно рослого мужчины. Они как раз собирались его менять, да теперь это не понадобится. Она устроила голову на подушке, хранящей едва уловимый аромат любимого, обняла ее и пролежала так всю ночь, свернувшись клубочком. До самого рассвета не сомкнула пересохших глаз и, кажется, почти не моргала.

Где-то в районе груди и живота адским пламенем горела боль. Обжигала изнутри, лизала внутренности и рвала горло немым криком, сжимала судорогами тело. Женщине казалось, что только так, спрятав агонию души внутри себя, она сможет хоть как-то удержать внутри это пламя, а не выпустить наружу всепожирающей черной дырой, что засосет в себя весь ее мир. Точнее, его осколки.

Лучик солнца заглянул в неплотно занавешенное окно, скользнул по подоконнику и залил просторную, но аскетичную спальню золотистым светом. Прыгнул на кровать, пробежался по одеялу и взобрался на серое, острое плечико, а по нему на шею и на черный нос.

Но полностью поседевшая за одну ночь женщина даже не шевельнулась, даже не моргнула от яркого света, бившего точно в пустые, мертвые глаза. Ей было невероятно страшно и одиноко лежать на нагретом лишь ее телом матрасе, чувствовать щекой мягкую подушку, так отличающуюся от широкой груди, на которой она просыпалась столько лет каждое утро. Хотелось трусливо спрятаться от страшной реальности и сделать вид, что дней ожидания и короткого звонка просто не было, но она заставила себя осторожно пошевелиться, приподняться на локте и встать с осиротевшего супружеского ложа.

Она должна проводить его в последний путь. Последний раз побыть рядом. Последний раз поблагодарить за все, что дал ей.

Двигаясь словно робот, мышка тихо собралась и, дождавшись обещанной машины, вышла из дома. Водитель, повидавший всякого, замер в оцепенении, увидев ее: страшное, безжизненное, пустое лицо и неприбранные, развивающиеся на марсианском ветру седые волосы. Будто не женщина к нему шла по аккуратной подъездной дорожке дома в респектабельном пригороде, а сама Смерть верная спутница Отца касты воинов, приближалась, чтоб утянуть в чертоги Великого Марса…

Она не помнила дороги. Она не помнила коридоров. Она не помнила, как поприветствовал ее старик, такой же седой, как она сама. Он сделал было к ней шаг, чтоб принести соболезнования, да отшатнулся в ужасе.

Сознание ее вернулось лишь тогда, когда она увидела серое неподвижное тело, лежащее на деревянном постаменте, приготовленном для танца погребального пламени. Когда отблески на стали правой руки резанули глаза, да взгляд остановился на синем кольце, нарисованном вокруг безымянного пальца. Много лет назад Модо нанес его в знак их брачного союза той же краской, которой подкрашивал «Чоппер». Она заметила, что повязка поперек его левого глаза чуть сбилась, и осторожно поправила ее. Муж ужасно не любил, когда кто-то видел спрятанные под ней шрамы. Она забралась на погребальный костер своего мужчины, положила на колени его голову, подняла фиолетовые глаза к небу и тоскливо завыла.