Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 42

Волк не стушевался и огрызнулся. Типа, сам пошёл.

Ракшай опустился на уровень волчьих глаз, зарычал настойчивее и подошёл ближе, уперевшись взглядом в зрачки волка. Он физически ощущал, как толкает волка. Волк дрогнул и шагнул назад. Ракшай сделал шаг назад и прекратил урчать. Потом отвернулся и рявкнул во всю мочь. Даже не по-медвежьи, а по-тигриному. А от рыка уссурийского тигра гадили даже медведи. А уж Санька-то сколько раз слышал тот утробный рык, изобилующий такими низкими частотами, что выпрыгивала печень.

Когда он развернулся, волка рядом со стариком не было, а старик стоял на коленях и молился.

— Оборотень, боже сохрани! Свят-свят-свят… Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Спаси и сохрани душу мою грешную…

Санька всё же присел на корточки у едва тлеющего огня и осторожно потрогал котелок. Он вспомнил, что не вечерял.

— Что варишь так долго? — Спросил он.

Старик открыл глаза и, некоторое время не отвечая, разглядывал Ракшая.

— И сидишь ты не по человечьи, — буркнул он наконец. — Клей рыбий варю.

— И на что он тебе? — Удивился Санька.

— Знамо на что. Торговать.

Санька удивился ещё больше.

— И с кем же ты торговлю ведёшь?

— Тебе-то какое дело? Пришёл тут… Волка испугал. Вдруг уйдёт. Тебе хорошо, зрячий, а он у меня поводырь. И охранник. Никто не знает, что я плохо вижу…

— Так, кто-торгуется-то? Здесь, что ли?

— Вот ещё. Сам на Москва-реку выхожу. Кто видит, останавливается. Пока жду, рыбки наловлю, раков, жемчужниц пособираю.

— А здесь что рыбу не ловишь?

Дед привстал с колен, отряхнув колени, присел на чурбан и вздохнул.

— Нет тут рыбы. Для меня нет. Завелись твари бесовые, не дают в озеро ступить. Едва не утянула меня одна. Хорошо волк рядом был, да в воду кинулся. Спас… Да и глубоко тут. Бездонное озеро.

— Что за твари? Я слышал одну. Словно змей в воду с берега спускался.

— Во-во… Змей, — сказал старец и перекрестился. — Всплывает иногда.

Санька тоже машинально осенил себя крестом.

— Свят-свят… Крещёный, что ли?

— Крещёный, — просто согласился Ракшай.

— Не могёт быть такого! Что бы оборотни крестились?!

— Я, дед не оборотень. Такой же, как и ты, смертный.

— А как ты тогда? Того… Этого…

— Слишком много будешь знать, быстро состаришься, — усмехнулся Санька, и дед закашлялся от смеха.

— Ну, ты, паря, и сказанул! — Откашлявшись, выдавил старик. — Мне то ужо и стариться некуда. Вот рассмешил!

— Давно живёшь?

— Долгонько, — проскрипел старец. — Ещё и болота здесь не было, а мы жили. Брали тут камень белый, да вдруг вода пошла-пошла и затопила округу. А потом быльём заросло, кочкой. А тут и вовсе пролом случился. Но хоть травой не зарастает, и вода не гниёт.

Дед замолчал, а потом сплюнул.

— Да вот, завелась тварь, прости Господи.

— Давно завелась?

— Давно…

Старик вздохнул.

— Воду на вервье достаю.

Помолчали, а потом дед словно вспомнил.

— А ты сам-то откель, паря?

Санька подумал, говорить или нет? И понял, что шила в мешке не утаишь. Пришёл же ногами, значит рядом…

— Из Коломенского. Знаешь такое?

Дед покачал головой.

— Далеко… Здесь что делал? Что искал? — Спросил он настороженно.

— Ничего не искал. Гулял, да заплутал в болоте.

— Гулял… — неопределённым тоном сказал старец и захихикал. — Знамо, зачем гулял.

Он хихикал долго, утирая слёзы и теребя бороду.

— Ты чего, дед? — Спросил Санька удивлённо.

— Да ладно, сам такой был. За кикиморой приходил? А они тебя в болото завели? Бывает…

— Не видел я никаких кикимор и не заводили они меня никуда. Просто бежал-бежал и в болото забежал.

— Ну-ну, — сказал старик и снова захихикал. — Кикиморки они такие… Сладкоголосые. Сам было дело промышлял блудом. Хлеб с молоком брал? Или пустопорожним пришёл? Не брал, небось, да ещё и срам не прикрыл. Обидел ты их. Вот и завели в тину.

Санька не стал оправдываться. По его мнению, обсуждать было нечего, и он засобирался обратно.

— Пойду я, старик. Ночь кончается. Прощевай.

— Прощевай, — сказал старик и перекрестился, не увидев перед собой никого.

Санька про старичка забыл. Заспал. Проснулся утром и словно ничего ночью не было. Док, какой его видел Санька, ставить на Москва-реке не имело смысла, поэтому он занялся постройкой небольшого кораблика под косой парус.

Стапель Санька собрал на берегу в виде узкого и длинного остроносого короба из соснового бруса. Важно было подобрать брус «без винта» и идеально ровный. Мужики, увидев большой квадратный ящик, высотой в три бруса, смеялись, думая, что это и есть «корабель».

Пробив с помощью туго натянутой проволоки линию диаметральной плоскости, Александр установил киль, собранный из дубового бруса-тридцатки и стал собирать и набирать шпангоуты. Идеально выстроенный короб не позволял выйти за пределы размеров и работа двигалась скоро.

У Александра Викторовича имелся личный опыт постройки плавательных средств. Он сплавлял лес по Бикину и мог построить надёжный плот, трижды мастерил «бат» (длинную плоскодонную лодку), пытался строить яхту. И вот с ней то и вышел казус. Когда Александр собрал десятиметровый корпус и решил проверить его на воде, прицепив к моторной лодке, оказалось, что яхта забирает сильно вправо. Поправить изъян не представлялось возможным без демонтажа конструкции. Санька разобрал её, запил с горя и вернулся в лес. Поэтому сейчас Александр сильно перестраховался, зато корпус получился идеальным.

Он не стал сильно умничать и взял просушенные лиственничные доски. Бондари остругали их выгнули и подогнали друг к другу, а Санька притянул их к шпангоутам кованными шурупами. Корпус проолифили на три раза и собрали переборки, потом навесили руль, закрепили на болты чугунный киль, уложили верхнюю палубу с невысокой рубкой, установили мачты. К сентябрю яхта была готова.

Это была конструкция, которую Александр пытался построить в той жизни. Яхта снилась и мнилась ему, и в трезвом, и, особенно, в нетрезвом состоянии. Санька выстрадал её и знал все сборочные элементы «в лицо», по именам и размерам. И любил каждую её деталь, как будущая мать ручки и ножки ещё не родившегося ребёнка. Именно поэтому яхта получилась почти идеальной.

Самое забавное было то, что по форме яхта напоминала небольшой средневековой кораблик — бригантину, с прямыми парусами на фоке, четырёхугольным косым гротом и деревянными фальшбортами на корме.

Десятиметровый мелкосидящий кораблик, рассчитанный на дальние плавания экипажа из восьми человек, Санька увидел когда-то очень давно во Владивостокском яхт-клубе. Кораблик пришёл из Севастополя во Владивосток своим ходом. И это так поразило молодого, ещё не отягощённого алкоголем лесничего, что он вложил все заработанные трелёвкой леса деньги и отпуск в постройку такого же судёнышка. Но… Тогда не получилось. Зато получилось сейчас!

Санька про дедка-отшельника забыл, зато не забыл про него дедок.

О том, что некий старичок как-то вдруг появился на Мокшанском «дворце», как стали называть разросшееся хозяйство Мокши, Саньке доложил Макар Алтуфьев, исполняющий обязанности сотника его дворцовой тайной и явной стражи.

По установленной Санькой традиции лазутчиков сразу не хватали, а дозволяли походить, поспрашивать и брали лишь на выходе. С начала строительства Макарова служба взяла в дознание уже семерых. Из них двое оказались лазутчиками из бронной слободы, один из пушкарской. Остальные окрестные крестьяне. Иноземных лазутчиков пока не поймали.

Когда старичка привели вечером к Саньке, тот сперва его не признал.

— Вот, Александр Мокшевич, бает, Сукина болота житель. А какое там житьё?

Санька, сидевший, прислонясь к коробу стапеля, внимательней всмотрелся в гостя и наконец-то признал. Потемну же общались, при костровых бликах… А в перевёрнутом мире картинка всё же несколько иная от физического.