Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 39

— Езжай, конечно, коли здоров, — сказал царь. — Большое дело строим. Я и сам приеду в скорости и там буду. Зело интересно мне, как ты махины свои ставить станешь.

На том и порешили.

Санька уехал из Москвы рано утром следующего дня вместе с полусотней стрельцов, выделенных ему в личную охрану, и к полудню уже был в Коломенском.

Подъехав в санном возке к месту закладки печей, Санька мысленно согласился с царём, что время зря не теряли. Места для печей в склоне крутого берега откопаны, каменные фундаменты в треть будущей высоты печи выложены, глинные ямы выкопаны и глина в них уложена по цвету, кварцевый песок сиял на полуденном солнце сахарными кучами.

Александр, увидев две большие каменные кузни, покрытые тёсом, стоящие метрах в ста справа от печей на небольшой береговой плоской террасе, изумлённо покачал головой. А ещё больше он удивился обилию выполнявших работу людей. И выполнявших не так сяк, а с «огоньком».

Мокшу он увидел, выходящим из землянки, врытой в тот же склон, что и печи, слева.

Приложив ладонь козырьком к глазам, хотя солнце било ему в спину, Мокша посмотрел на конный отряд, но Саньку, видно, не признал. И даже, когда санки подкатили совсем близко, Мокша не дрогнул, но что-то сказал в глубь землянки. А у Саньки, почему-то сердце затрепетало. Особенно, когда вышла Лёкса с кульком-младенцем на руках.

Ракшай вылез из санок и поспешил к родителям. Пятьдесят метров крутого склона он преодолел махом. Но и Мокша тоже побежал вниз, только сейчас поняв, кто именно приехал из Москвы. Лёкса спешить не стала, разумно оставаясь на месте.

Санька оставался всё ещё недоростком. Особенно по сравнению с громадным Мокшей и тот подхватил сына на бегу и подкинул его в воздух. Дыхание у Саньки перехватило, когда он взлетел высоко в небо, и он рухнул в сильные руки отца.

— Не зашиби царёва крестника, — крикнула Лёкса.

Санька вырвался из рук отца и, подбежав к матери, почему-то упал перед ней на колени и обхватил её ноги. Словно они не виделись вечность, и он прибыл откуда-то издалека.

Осознав, некоторую нарочитость ситуации, Санька поднялся и стыдливо приник к правому боку Лёксы. Не принято было у мокшан показывать свои чувства на людях. А вокруг уже не работали, а смотрели на них люди. Кто-то даже пришёл от самой реки вслед за Санькой.

— Что зырки вылупили?! — Крикнул смотрящий. — Марш-марш работать! Фанулёни!

Санька удивленно вздрогнул, услышав: «Марш! Марш!». Немец? Стоп! Какой, немец?! «Фанулёни»… Итальянец?

Смотрящий отличался от мужиков, одетых в добротную, но простую одёжку: короткие полушубки, порты и лапти с обмотками, качественной одеждой, вышитой кое где к месту бисером и галунами.

— Кто это? — Спросил Ракшай у подошедшего отца.

— Брахма Постник.

— Брахма? — Удивился Санька.

— Да. Так его кличут. Он какому-то Брахме молиться и почти ничего не ест. Вот и прозвали. А имени его никто выговорить не может. Говорят, откуда-то из-за тёплого моря в Русь попал. Пленили, говорят казанцы, а наши отбили. Давно уже на Руси. Старый уже. Ещё при царе Иване то было. Собор здешний достраивал, когда Фрязин убёг. Так говорят… Архинектор.

Мокша выговорил последнее слово по слогам, со значением поднимая вверх указательный палец.

— Нам дюже помогает. Говорят, самим царём даден. Коли б не он, не сробили бы стокма.

Брахма к тому времени подошёл ближе и сняв шапку, поклонился Ракшаю, сложив на груди руки, и внимательно посмотрел на мальчишку.

Санька тоже с интересом глянул на индуса, хотя внешне тот больше походил на полукровку манжура. Коричневое гладкое лицо с широко расставленными карими глазами и скудной бородёнкой, было приятным.

— Брахма? Харе Рама, харе Кришна? — Спросил Санька и машинально протянул руку для рукопожатия.

Мастер изумлённо распахнул глаза, взял Санькину ладонь двумя руками и бухнулся на колени.

— О, Брахман, я сразу понял, что этот ты, как только увидел рисунки! — Вскрикнул он и прижал Санькину ладонь ко лбу.

Санька не то чтобы опешил, он в этом мире привык к неожиданным «приколам», но брахманом, то есть членом высшего сословия индуистского общества, себя не считал. Ракшай оглянулся на Мокшу. Тот пожал огромными плечами.

— Верно! Он твои «проекты» возносит. Я в них не особо понимаю. Он их строит. Плотину, мельницу, печи — всё он. И глину заказал и доставил. Коли б не он, я б только кузню построил.

И верно, под локтем у мастера имелся «альбом» с Санькиными проектами, на скорую руку набросанные для царя на обработанном гипсом пергаменте. Санька, ещё двигаясь по Дону, и случайно увидев отложения известняка на крутом берегу, набрал себе мешок. Известняк оказался гипсом. Что для Саньки стало подарком. Потому, что он давно задумывался о том, из чего сделать несколько форм для шликерного литья посуды.

Вот этим гипсом и обработал Санька, предоставленный царём — Иваном пергамент. А серебряный карандаш сделал из деньги. Рисунки получились красивые. Серо-голубой след от серебряного карандаша постепенно приобрёл тёплый коричневый оттенок и эскизы стали походить на картинки Леонардо.

— Поднимись, Брахма…

— Не зови меня так, — пробормотал индус. — Так неразумные меня называют. Они не знают кто такой Брахма. А ты знаешь. Не зови меня так.

— А как мне тебя называть? — Улыбнувшись спросил Санька.

— Меня зовут Виджай Микхопадхай, а называй, как тебе угодно, брахман.

— А почему ты меня называешь брахман? — Спросил Санька. — И поднимись уже…

Мастер поднялся и отряхнул штаны из тонкой бордовой английской шерсти, заправленные в красные сапоги.

— Ты знаешь мантру и читаешь её старым способом от Рамы. Только брахманы могут читать, начиная с Рамы. И… Ты обучен, как брахман. В Руси нет таких мудрецов. И ещё…

Мастер смутился.

— Ты — движда. Я так вижу вижу.

— Что значит — «двиджа»?

— Двиджа — дважды рождённый, получивший священные знания и прошедший обряд посвящения.

Не поднимая глаз сказал мастер.

— А откуда ты знаешь, что я прошёл обряд посвящения?

— Я вижу, — сказал индус.

— Значит и ты — брахма.

— Я не посвящённый.

— Я посвящу тебя, — тихо сказал Александр и мысленно коснулся его верхней чакры.

То, как возводили объекты простые крестьяне, конечно под управлением «архинектора», подтвердило мнение Александра, что особо умничать не надо. Без его участия в небольших печах были обожжены необходимые ингредиенты смесей для кладки камня и кирпича: известь, глина, на ручных мельницах размолот в муку кварцевый песок.

Кузни были выстроены из песчаника и скреплены этими смесями. На прочность соединение было не хуже цементного раствора. Особенно если принять то, что порой, современные Александру Викторовичу строители цемента в раствор не докладывали…

На этот же раствор клали камни плотин, перегородившие небольшую речушку Грязнушку, которая на «карте» Саньки обозначалась, как Городня. Но пока она ещё не перекрывалась плотинами и звалась иначе.

Санька и тут ничего не выдумывал, а просто реализовывал чужие помыслы чуть раньше и, может быть, чуть-чуть иначе, ведь эта местность и в «той» истории славилась кузнецами, ремесленниками и даже часовыми мастерами.

К весеннему паводку речные плотины уже стояли, водяные колёса заработали сначала на подливе и мельницы начали для настройки механизмов перетирать песок и зерно. Как уже видел Санька ранее на Дону, крестьяне, для помола зерна, пользовались плавучими мельницами. Александр же озадачился изготовлением настоящего цемента, и придумал мельницы, регулируемого помола.

Нижний, стационарный камень мельницы, постепенно поднимался, уменьшая зазор с верхним и шихта мололась до нужного размера.

Топкие берега речушки крестьян не прельщали, потому выселять никого не пришлось. Это было, наверное, самое низкое место подмосковья на правобережье. Третью, совсем маленькую плотину, поставили при впадении в Москва-реку и, пока наполнялись первые два пруда, крестьяне вычерпали весь ил вместе с рыбой и раками. Причём Санька удивился, но не увидел таких, кто бы отказался от налимов или сомов. А по книжкам он помнил, что вроде как ветхим заветом запрещено было употреблять бесчешуйную рыбу. Однако зачистили дно речки до глины, пошли чуть дальше, и наткнулись на водоносный слой. Забили родники и нижнее озеро заполнилось водой раньше верхнего.