Мент. Инспектор угрозыска (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 25

— Вряд ли, — вздохнул он. — Займусь Томиным. Надо всё из него вытрясти. Вдруг, это он всё же замешан в исчезновении Лавровой.

— Вряд ли, — сказал я.

— И всё равно, я должен отработать и эту версию, — возразил Борис.

— Отрабатывай на здоровье. Если что — дай знать.

— Обязательно. А у тебя какие планы?

— Раз мы столкнулись с такой редкостью как константиновский рубль, надо поговорить со знающим человеком. У тебя есть какой-нибудь специалист на примете?

Борис задумался.

— Тебе лучше с музейными работниками переговорить. Может посоветуют кого-то.

Я так и поступил. После нескольких телефонных звонков мне удалось выйти на сотрудника Исторического музея и, самое главное, бывшего председателя Московского нумизматического общества профессора Евгения Васильевича Шалашова.

Звонок из уголовного розыска его сильно удивил и заставил напрячься, но когда я сказал, что мне понадобится техническая консультация с его стороны, он заметно повеселел и договорился о встрече.

В настоящее время он работал в Оружейной палате, где производил разбор и экспертную оценку предметов и документов, которые поступили из императорских и великокняжеских резиденций Петрограда.

Попасть в святая святых оказалось непросто, но в итоге мне удалось получить заветный пропуск и оказаться у кабинета Евгения Васильевича. Само собой, поскольку у меня при себе был найденный на квартире Лавровой константиновский рубль, чекисты приставили ко мне охранника — хмурого парня чуть постарше меня возрастом. Он ни на секунду ни расслаблялся, следовал за мной как ниточка за иголочкой и постоянно мониторил обстановку.

Я постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошёл. Чекист шагнул за мной.

Взгляду предстали двое интеллигентного вида мужчин в строгих тёмных костюмах. Вооружившись лупами, учёные мужи рассматривали разложенные на столе вещи. С моего места трудно было точно разглядеть, но мне показалось, что это иконы.

Догадка подтвердилась, когда один из учёных — высокий, худощавый, с очками в толстой оправе, которые ему очень шли, произнёс:

— А вот это уже любопытно, Дмитрий Дмитриевич. Письмо, конечно, новейшее, не Андрей Рублёв, но обратите внимание, какой замечательный оклад из эмали с золотом на этой иконе Святой Троицы. Надо всенепременно добиться того, чтобы она досталась музею. Работа оклада — шедевр и представляет высокохудожественный интерес с точки зрения искусства!

— Бросьте, Евгений Васильевич, — с горечью протянул его собеседник — маленький, плотный человечек лет шестидесяти. — Новая власть сама не понимает, какие сокровища плывут ей в руки: оклад в музей не отдадут — он же золотой. Ну, а сама икона может и попадёт к нам. Вы же знаете, какой нынче подход у большевиков к нашему делу.

Он встал в позу и продекламировал:

— Гохран забрал богатства груды,

Бриллианты, жемчуг, изумруды,

А нам готов твердить одно:

«Музеям отдаю говно!»

— Это вы бросьте вашу язвительность, Дмитрий Дмитриевич! И эта язвительность вам не к лицу. Вы же очень образованный, умный и милый человек! К чему такие грубости?! — удивлённо произнёс второй учёный — судя по имени и отчеству профессор Шалашов.

— Хотя бы к тому, Евгений Васильевич, что только с икон при нас было снято три пуда серебра, а сколько золота — можно только гадать. И ведь никто нас не слушает, а продолжает творить это варварство!

— Времена меняются. Ещё немного и товарищи поймут, что сам по себе золотой оклад стоит намного дороже того золота, что на нём, — парировал профессор Шалашов.

Тут он заметил меня и вскинул голову.

— Здравствуйте, молодые люди. Это вы, наверное, из уголовного розыска?

— Совершенно верно, — сказал я. — А вы, если я правильно понимаю, и есть профессор Шалашов.

Учёный усмехнулся.

— К чему этот официоз. Зовите меня Евгением Васильевичем. Мой учёный коллега — Дмитрий Дмитриевич Иванов, прошу любить и жаловать. А вас, простите, как звать-величать?

— Георгий Олегович. А мой спутник… — Я посмотрел на чекиста.

— Алексей Михайлович, — буркнул тот.

— Очень приятно, — кивнул профессор.

Мы пожали друг другу руки.

— Евгений Васильевич, я, пожалуй, пойду? — вопросительно посмотрел на Шалашова его учёный коллега. — Не хочу вам мешать.

— Да, хорошо — ступайте, Дмитрий Дмитриевич.

После того, как Иванов вышел, Евгений Васильевич сказал:

— Если я правильно понял из нашего телефонного разговора, вам необходима моя экспертная консультация?

— Всё верно, — подтвердил я.

— И какая область искусства вас интересует? Я в Оружейной палате сейчас специалист на все руки, через меня проходит всё, что может представлять хотя бы маломальскую ценность: от, уж извините за выражение, серебряного биде императрицы до, как вы можете убедиться лично — икон, — он обвёл рукой рабочий стол.

— Мне сказали, что вы автор нескольких трудов по нумизматике, разработчик единой классификации монет.

— Вас не обманули. Но хочу сразу предупредить — если вам нужна экспертиза или помощь по монетам до шестнадцатого века, то лучше обратиться к Алексею Васильевичу Орешникову. Он на этом собачку скушал-с, — усмехнулся Шалашов. — Кстати, его тоже можно застать в Оружейной палате. Если хотите — могу вас к нему отвести.

— Нас интересуют монеты гораздо более позднего периода. Если быть точнее — 1825 год, — с этими словами я достал найденный у лавровой рублёвик и положил перед Шалашовым.

Он бережно взял монету в руки, поднёс к глазам. Внезапно выражение его лица изменилось, из иронично-добродушного оно стало каким-то напряжённым.

— Г-господа, то есть товарищи… Откуда это у вас? — его голос дрожал, профессор даже стал заикаться от волнения.

— Было случайно обнаружено во время обыска, — я нарочно не стал вдаваться в подробности.

— Вы… вы меня извините, пожалуйста, но у вас есть представление, что это за находка? — Профессор не мог совладать с нахлынувшими чувствами, это отражалось на его поведении и речи.

— Как вы понимаете — мы не специалисты. Эта монета — константиновский рубль серебром, но настоящий или подделка… Тут уже нужна ваша помощь.

— П-понимаю в-вас!

Дрожащими руками профессор взял лупу и навёл её на монету, долго всматривался в одну сторону, потом перевернул и осмотрел другую. Так же долго он разглядывал её ребро.

— Что скажете, Евгений Васильевич? — не выдержав, спросил я.

— Мне трудно говорить, уважаемый Георгий Олегович. Скажу больше — наверное, вам потребуется экспертиза и других специалистов, и я её обязательно организую, но… по всем признакам к вам попала не подделка. Монета совершенно не похожа ни на рубль Трубецкого, ни на рубль Шуберта. Думаю, это и есть тот самый настоящий константиновский рубль, — торжественно объявил профессор. — Могу вас только поздравить!

— Да особенно не за что! Просто повезло. Мы и сами не ожидали такого результата, — признался я.

— Вам известна история появления этого рубля? — спросил он.

— Так… постольку-поскольку, — пожал плечами я. — Краем уха слышал, но деталей не знаю.

— Тогда, если не возражаете, я вам её расскажу.

— Будем признательны за это, Евгений Васильевич. Лишних знаний не бывает. Иногда сам не знаешь, что может тебе пригодиться в будущем.

— Верное замечание, Георгий Олегович. Заранее простите меня за научную дидактичность и лекторский тон, которым я вам поведаю об этом чуде нумизматики! Надеюсь, вы настроены на то, чтобы услышать от меня короткую лекцию?

— Целиком в вашем распоряжении.

— Ну что ж… прекрасно! Общественность узнала о существования константиновского рубля почти полвека назад. В 1880-м в «Русской старине» была напечатана заметка Дмитрия Фомича Кобеко, бывшего управляющего общей канцелярией министерства финансов. Буквально за год до выхода статьи его, правда, сняли с должности из-за одного скандального любовного романа, ну да это не имеет никакого отношения к нашему делу… — Шалашов усмехнулся. — Так вот, благодаря этой заметке стало известно, что в 1825-м году, после смерти императора Александра Павловича, когда трон должен был перейти по правилу наследования цесаревичу Константину, тогдашний министр финансов Канкрин велел изготовить монету с его профилем. У министра были основания опасаться опалы со стороны нового императора, и таким образом Канкрин собирался загладить свою вину. К работе привлекли медальера Санкт-Петербургского монетного двора Рейхеля. Считается, что Рейхель отчеканил пять готовых экземпляров монеты и все отдал министру финансов. Все они в итоге остались в императорский семье… Однако! — сделал торжественную паузу Евгений Васильевич.