Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ) - "Mary_Hutcherson" - Страница 61

Мы с Китнисс и в самом деле теперь будем частыми гостями в Капитолии: Тур Победителей, каждые новые Голодные Игры, на которых теперь мы будем менторами для трибутов своего дистрикта. Надеюсь, Хеймитч сможет организовать нам новую встречу при следующем визите.

Кладу записку в карман и слышу стук в дверь. Порция говорит, что все готово к отправлению домой.

***

Поезд уже гостеприимно ждет нас с раскрытыми дверьми на перроне. Становится бесконечно легко на душе, когда он трогается с места. Будто бы меня наконец-то выпустили из клетки на волю. Иду по вагонам и не могу сдержать счастливую улыбку.

Все уже сидят в столовой и обедают, а я наблюдаю за тем, как огромные дома Капитолия становятся крошечными и почти неразличимыми вдали.

Когда возвращаюсь в начало вагона, наша команда подготовки уже направляется смотреть повтор интервью, и я присоединяюсь к ним.

Через некоторое время поезд останавливается на дозаправку, и мы с Китнисс отпрашиваемся немного прогуляться около поезда. До нас теперь никому дела нет, ведь охранять и предотвращать возможные побеги больше не надо. Куда же уже сбегать? Впереди долгая, богатая и счастливая жизнь.

Прямо около путей находится лес, и я вижу целую полянку желтых и розовых цветов. Китнисс держит мою руку и щурится от солнца, разглядывая верхушки гигантских деревьев. Мне хочется снова нарисовать на ее лице улыбку, поэтому иду на полянку и собираю целый букет лесных цветов. Она улыбается, но совсем не той улыбкой, что раньше. А через минуту мне даже кажется, что она вот-вот заплачет.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Нет, ничего, — спокойно говорит девушка и ведет меня дальше.

Мы идем до самого конца поезда, и я пытаюсь изучить выражение ее лица, но ничего не могу понять, потому что она отворачивается и избегает моего взгляда. Доходим до последнего вагона, и Китнисс резко останавливается, разворачивается и громко тянет в себя воздух. Тоже оборачиваюсь и вижу Хеймитча, который каким-то необъяснимым образом незаметно подкрался к нам. Не успеваю даже раскрыть рот, как он сам начинает говорить:

— Вы славно поработали. Когда приедем, продолжайте в том же духе, пока не уберут камеры. Все будет в порядке.

Ментор разворачивается и уходит от нас так же быстро и легко, как и пришел, а я пытаюсь понять смысл его слов и поворачиваюсь к Китнисс. Она повернута ко мне спиной, так еще и смотрит прямо себе под ноги.

— О чем это он? — спрашиваю я.

— У нас были проблемы. Капитолию не понравился наш трюк с ягодами, — Китнисс поворачивается лицом ко мне, но в глаза все равно не смотрит.

Вспоминаю те толпы капитолийцев, которые выкрикивают наши имена, плачут и смеются одновременно, когда мы целуемся, и смотрят интервью с замиранием сердца. Совсем не похоже, что они чем-то недовольны.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Это посчитали слишком большим своеволием. Хеймитч подсказывал мне, как вести себя, чтобы не было хуже.

Меня будто окатывает ледяной водой, Катон пронзает своим мечом, Мирта запускает в голову нож, Марвел попадает копьем прямо в сердце… Все это происходит быстро и повторяется снова и снова. Пульс учащается, когда в голову закрадываются самые темные мысли.

— Подсказывал? — начинаю запинаться, — почему только тебе?

— Он знал, что ты умный и сам во всем разберешься.

— Я даже не знал, что было нужно в чем-то разбираться. Если Хеймитч подсказывал тебе сейчас… — снова запинаюсь, — значит на арене тоже. Вы с ним сговорились.

В голове всплывают ужасные картины: Хеймитч подсказывает Китнисс, как лучше вести себя в той или ситуации. «Нет, Китнисс, сейчас ты должна его поцеловать», «Сейчас подлей ему снотворное в еду и рискни жизнью. Тебе без этого никто не поверит», «А сейчас расскажи ему историю из своего детства, а при этом смотри на него влюбленными глазами»…

— Нет, что ты, — лепечет она, — я же не могла общаться с Хеймитчем на арене.

И сам это понимаю, но мое подсознание уже рисует новые омерзительные картинки: в то время, как я придумываю, как признаться в любви на интервью, Хеймитч объясняет ей, как правильно играть «несчастных влюбленных». Что-то изнутри сдавливает мне горло.

— Ты знала, чего он от тебя ждет, верно? — она не отвечает, а только прикусывает губу. — Да? — она снова молчит, и я бросаю ее руку. — Все было только ради Игр. Все, что ты делала.

Выплевываю эти слова ей в лицо, но такое чувство, что больно становится лишь мне. Мои собственные слова отражаются от нее и дают пощечину. Прямо слышу этот звук, и даже кожа на щеке начинает побаливать.

— Не все, — еле слышно говорит она, по-прежнему, не удосужив меня взглядом.

— Не все? А сколько? Нет, неважно. Вопрос в том: останется ли что-то, когда мы вернемся домой?

— Я не знаю, — вздыхает она. — Я совсем запуталась, и чем ближе мы подъезжаем, тем хуже.

Жду от нее еще каких-то объяснений. Хотя бы самую малость. Хотя бы услышать, что в пещере она целовала меня, потому что ей хотелось, а не потому что было надо. Или что я дорог ей по-настоящему, а не только ради фарса и красивой картинки для спонсоров. Что она, действительно, не смогла бы жить дальше, если бы тогда на арене я погиб.

Просто пару слов. Да уж хотя бы уловить ее взгляд и понять, что осталось хоть что-то.

Наконец, я не выдерживаю молчания, набираю в грудь больше воздуха и стараюсь абсолютно спокойно сказать:

— Ну, когда разберешься, дай знать.

Потом, будто на автомате, шагаю обратно к первому вагону, прохожу множество коридоров и запираюсь в своей комнате. Кровать мне кажется слишком большой, поэтому кидаю на пол подушку и падаю на нее абсолютно без сил.

Внутри так пусто, что даже становится страшно. Десять минут назад я был полон эмоций, строил планы на счастливую жизнь. Где это все сейчас? Осталось на той полянке? В Капитолии? На арене?

Так больно, что хочется разрыдаться, но и на это не осталось ни сил, ни эмоций, поэтому я просто лежу на подушке лицом вниз и стараюсь не забывать дышать.

Это ведь так просто. Вдох. Выдох. Просто нужно посмотреть на это с другой стороны. Вдох. Выдох. Да какая, черт возьми, здесь может быть другая сторона? Вдох. Выдох. Нужно просто перестать об этом думать. Вдох. Выдох. Просто заснуть. Вдох. Выдох. И забыть. Вдох. Выдох.

Только вот не получается ни заснуть, ни перестать думать, ни начать нормально дышать. Пытаюсь отбиваться от назойливых мыслей, но они перемешиваются вместе с воспоминаниями и пробивают любую мою осаду. Вспоминаю, как хорошо мне было там, на арене, в пещере. Глупости, конечно, но тогда я был куда счастливее, чем сейчас. Мне кажется, что стоит покрепче закрыть глаза, и я проснусь где-нибудь в лесу. А, возможно, даже и у ручья с раной в ноге. Тогда можно будет все исправить. Не съесть снотворное. Не разрешить Китнисс наложить мне жгут. Проглотить ягоды. Да что угодно сделать, только бы сейчас все обернулось иначе. Чтобы я не оказался в итоге законченным дураком.

Я ведь не ожидал и не просил от нее взаимности, был готов отдать все ради ее спасения, не получив ничего взамен. Но я получил. И получил столько, что это перевернуло мою жизнь с ног наголову. Наша маленькая история заняла все место в душе, а теперь там темно и пусто.

Да, я не ждал взаимности, но это слишком жестоко. Хеймитч и Китнисс знали о том, что мои чувства искренние, не только ради Игр. Как можно поступить так, понимая, чем это обернется для меня? Можно ли назвать это заботой? Спасением жизни?

Наверное, я все-таки засыпаю на пару часов, потому что, когда в следующий раз открываю глаза, снова светит солнце. Заставляю себя встать, надеть первую попавшуюся одежду и даже расчесать волосы. За окном леса — уже близко наш дистрикт. Подхожу к окну и смотрю в ту сторону, из которой мы приехали. Туда, где я еще был счастливым.

А сейчас понимаю, что хоть и вернулся с арены живым, но не победил. Я проиграл. А точнее, меня надули. Жестоко обманули те, кому я доверился. Моя любовь, привязанность, готовность пожертвовать собой — лишь инструменты для победы в игре, правил которой я не знал. Я играл в эту игру, продолжая думать, что все взаправду. Как я мог поверить в такой удачный поворот? Конечно же, это глупо и наивно.