Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ) - "Mary_Hutcherson" - Страница 17

========== Глава 9. Интервью ==========

Впервые пытаюсь задуматься о смерти основательно. Наверное, каждый человек хочет доделать все свои дела перед тем, как умрет. Какие у меня были планы на жизнь? Да, в общем-то, никаких… Ну, точнее, я хотел завести семью и детей, но это слишком далекое будущее. Неужели моя жизнь такая никчемная и бессмысленная? У меня же всегда были друзья, я работал в пекарне, помогал отцу и братьям, терпел мамины побои. Пожалуй, я всегда был добрым к людям, пытался всем помогать. Но никогда не задумывался о своих планах. Хотя нет. Один раз задумывался. Помню как сейчас, это было в машине, когда нас с Китнисс везли к поезду для трибутов. Тогда я решил спасти ее ценой собственной жизни, но перед этим сказать ей о своих чувствах… Ну, конечно же! Я всегда мечтал это сделать и не сделал… а мог…

Итак, в списке дел перед смертью под номером 1 — рассказать Китнисс о своих чувствах.

Встаю с кровати с намерениями пойти к ней сейчас же, но вспоминаю, что не могу, потому что именно в этот момент Хеймитч говорит ей, что больше я не хочу тренироваться вместе. Именно в этот момент она начинает меня ненавидеть. Да уж, хорош я тут буду со своим признанием.

Нет, так не пойдет. Если признаться ей сейчас, то это просто выбьет ее из колеи. Хеймитч предупреждал меня о том, что каждый мой шаг либо поможет ей, либо сократит шансы. Если я и собираюсь признаться, то только если это не навредит, а лучше поможет. А как вообще можно признаться в любви с пользой? Может, на арене, если Китнисс поранят, или она будет голодать, упасть перед ней на колени и молить спонсоров о помощи? Глупо. Может, попросить кого-нибудь передать ей это перед началом Игр, чтобы внушить ей уверенность в себе? Тоже не поможет, это скорее ее шокирует. Но как тогда? Даже если я умру ради ее спасения, еще не факт, что она победит. Ни на что нельзя надеяться.

Пытаюсь покопаться у себя в голове. Может, в план Хеймитча можно куда-то вклинить признание? Нет. Его план продуман идеально, его нельзя нарушать. Это надо сделать до Игр. Но когда? Завтра у нас тренировки с менторами. Для нее это будет испытанием, потому что она ненавидит Эффи и Хеймитча, а потом интервью.

Может быть, сделать это на интервью? Спонсоры будут там, и, возможно, им это понравится. Я не припомню, чтобы на каких-либо Играх трибуты друг друга любили. Нет, конечно, бывали случаи, когда отношения между парнем и девушкой завязывались на арене, но они прекращались сразу же, как появлялся шанс прикончить своего «возлюбленного». А я-то не собираюсь убивать Китнисс. Эта история может растрогать капитолийцев, и это заставит спонсоров помогать нам. Но вот только есть одна неувязка. Я собираюсь попасть к профи, как я объясню им это признание?

Слишком рискованная затея. Да и Китнисс прибьет меня, если я объявлю о чувствах на весь Панем. Нет уж, лучше сделать все с глазу на глаз. Приду к ней в ночь перед Играми и скажу. Нет, лучше подсуну записку под дверь. Нет, лучше отдам записку Эвелин, а она передаст ее Китнисс. Боже, ну и трус… Вот так и все школьные годы вечно прятался в кусты и не набрался смелости хотя бы просто подойти.

И все же этот раз решительно намереваюсь план реализовать, потому что совсем скоро умру. Пусть она возненавидит меня, пусть не поверит или вообще решит, что я с ума сошел. Ну и что с того? Вряд ли для меня наступит следующая неделя.

Да, сделаю это, но в любом случае собираюсь обсудить все с Хеймитчем.

Так, что же получается, в моем списке последних важнейший дел только один пункт? Ну и жизнь…

Вообще-то, в список входило еще прощение матери, но это я уже сделал. Не держу на нее зла или обид, она делала, что могла и как могла. Получается, 2 пункта. Отлично. Насыщенная жизнь. Неужели мне совершенно нечего после себя оставить?

Глаза жгут слезы, я сильно моргаю несколько раз. Ну уж нет, я оставлю после себя след. Войду в историю Голодных Игр как трибут, который искренне любил и до последнего защищал жизнь своей возлюбленной. А еще… еще я напишу письма своим близким, которые помогут им пережить мою смерть. Нет, лучше нарисую. Точно! Поднимаюсь с места и нажимаю на кнопку вызова безгласых. Через полминуты в комнату заходит высокий и очень худой парень, огорчаюсь, что это не Эвелин, но все же спрашиваю у него, не мог бы он достать для меня любые художественные инструменты: кисти, краски, холсты, да хоть листы чистой бумаги и карандаш. Он кивает, не поднимая на меня своего взгляда, и уходит. Эффи еще в поезде сказала, что мы можем просить совершенно все, что захотим, ну вот и проверим.

И пока я листаю блокнот-инструкцию по использованию кнопок, чтобы наладить освещение в комнате и выдвинуть из стены небольшой столик (что даже с подсказками занимает у меня добрые полчаса), безгласый парень тихо стучит и заходит внутрь комнаты. В руках у него альбом с плотными листками, краски, несколько грифельных карандашей и две кисти. Набор, конечно, скромный, но мне подойдет более чем. Благодарю безгласого и жму руку, от чего он отскакивает на метр назад и торопливо удаляется. Это неловко, но я уже увлечен своей идеей, поэтому сажусь за стол и принимаюсь за творчество. Рисование всегда успокаивало меня и помогало пережить особо серые дни, так что, возможно, поможет и моим родным. Отец, братья, мой лучший друг, мама, кого еще добавить в список? Окунаюсь с головой в создание предсмертных писем и рисунков, даже не замечаю, как наступает утро. С неохотой встаю из-за стола, чтобы поспать хотя бы пару часов.

Просыпаюсь от стука в дверь в 9 утра. Через час надо явиться в гостиную к Хеймитчу.

Нехотя топаю в душ. По памяти нажимаю кнопки, но, скорее всего, ошибаюсь, потому что сверху на меня выливается мыло. Оно пахнет розами, причем слишком сильно. Я пытаюсь отмыть этот запах с себя, но ничего не выходит.

Отлично! Теперь от меня несет розами.

Заказываю завтрак в комнату и наедаюсь от пуза. Время еще есть, но я решаю пойти в гостиную немного раньше. И не зря, потому что Хеймитч уже там.

— Доброе утро, Хеймитч, — говорю я.

— Здравствуй, Пит. Ты готов начать? — я киваю в ответ и сажусь на диван.

— Чему ты будешь меня учить?

— Я не буду тебя учить, я постараюсь подобрать для тебя нужный образ. Ну, например, мы можем выставить тебя агрессивным и настроенным на победу, а можем сделать из тебя забитого паренька из пекарни.

— А мне нельзя быть собой?

— Можно. В твоем случае и без образа получится завоевать симпатию. Милый обходительный парень с чувством юмора. Все в тебя влюбятся! — восклицает он.

— Ну, хорошо, — неуверенно говорю я.

— Хочешь потренироваться?

— Конечно.

Дальше он задает мне вопросы. Они обо всем на свете. О моем доме, родителях, друзьях, работе. Он спрашивает о Капитолии, о моем отношении к Играм. По его реакции я понимаю, что каждый мой ответ его устраивает. Наконец, я не выдерживаю и спрашиваю:

— А для Китнисс ты придумал тактику?

— Нет, и ничего не могу придумать. Она слишком злая и язвительная, без чувства юмора, но зато смелая и сильная. Только это на интервью не покажешь.

Он наталкивает меня на мою ночную мысль. Хм, это может помочь смягчить ее образ…

— А что, если сделать ее покорительницей сердец? — говорю я, а в ответ получаю смех.

— Ты сейчас говоришь о нашей Китнисс? — не успокаивается он.

— Да! Я думал об этом ночью. Я, конечно, не смогу сказать за весь дистрикт, но зато могу сказать о своих чувствах, — Хеймитч перестает смеяться. На секунду мне кажется, что он не верит своим ушам.

— На весь Панем? — переспрашивает он.

— Если это перетянет на нашу сторону еще больше спонсоров и никак не навредит твоему плану, то да.

— Китнисс это не понравится, — говорит Хеймитч серьезным голосом.

— Но потом она все равно поймет, какую пользу я ей этим принес, — бросаю я еще один аргумент.

— А как же этот ее парень-охотник?

— Он ее лучший друг…