Свет колдовства (СИ) - "Elza Mars" - Страница 26

Вдруг для себя Коннор опять покачал головой. А затем, будто боясь, что другого случая не представится, обнял Галию, уткнулся лицом в её мягкие волосы и затих, полностью растворившись в этом счастливом мгновении.

Всю жизнь он старался спрятаться за высокими, прочными и неприступными стенами, поскольку знал: рухнув однажды, они навсегда перестанут существовать и обратятся в прах. В эту минуту Коннор чувствовал себя совершенно беззащитным. Беззащитным — но не одиноким. Он ощущал не только физическое присутствие Галии, но чувствовал силу её духа. Его влекло к ней. Они тянулись друг к другу. Всё ближе… пока не соприкоснулись. Ему открылись её мысли, и снова его сердце едва не разорвалось.

“Ты — единственный. Ты — мой супруг по духу”, — звучал у него в сознании её голос.

Новое чувство захватило Коннора, и он радовался ему. Правда, он опять попытался протестовать — по привычке, но не сумел. Коннор не мог врать той, кто читала его мысли.

“Когда я увидела тебя в первый раз, — продолжала она, — то была совершенно очарована. Но об этом я уже говорила, так? Я впервые в жизни гордилась тем, что и я — оборотень. А ты?”

Коннор смутился. Он ещё не перестал всхлипывать — нет, уже перестал.

Теперь, когда в него вливались её тепло и страсть, когда руки Галии обнимали его, мысли её читались ясно, как свои. И было невозможно устоять перед искушением.

“Кажется, и я горжусь, — отозвался Коннор. — Но лишь отчасти. А в остальном…”

“О чём ты говоришь? — перебила она, стараясь уберечь его от мрачных мыслей. — О нашей истории? О драконшах?”

“Нет. О том, чего ты ещё не понимаешь. О том, что присуще натуре зверя. — Даже теперь Коннор боялся полностью открыться ей. — Давай не будем об этом, Галия “.

“Расскажи мне всё”, — попросила Галия.

“Нет. Я помню о том, что произошло давным-давно, когда мне было четыре года. Радуйся, что ты можешь выбрать, в какого зверя будешь превращаться”.

“Коннор, прошу тебя”, — повторила она.

“Тебе же ненавистна звериная жестокость, — возразил он. — Помнишь, как ты отдёрнула руку, когда коснулась моего плеча в ахтовом зале?”

“В ахтовом зале?” — Галия задумалась.

Коннор мрачно ждал, будучи уверенным, что воспоминания опять пробудят в ней отвращение. Но не дождался. Вместо отвращения возникло неудержимое влечение, которое она еле сдерживала.

Галия вновь радостно рассмеялась:

“Коннор, я отдёрнула руку не потому, что мне было неприятно. Я сделала это потому, что… — Она умолкла, затем смущённо выпалила: — Мне просто хотелось приласкать тебя!”

“Приласкать?”

“Твоя шерсть оказалась такой мягкой, прикасаться к ней было приятно, как к бархату. И мне хотелось… провести по ней рукой — вот так. — Она провела рукой вверх и вниз по его спине. — Я ничего не могла с собой поделать. Но я понимала, что это опасно, что ты можешь кинуться на меня, вот и отдёрнула ладонь. — Она смущённо умолкла, но тут же засмеялась. — А теперь объясни, чего ты стыдишься”.

Коннору стало жарко, он не сомневался, что его лицо горит. Ладно, что Галия его не видит. Жаль, что ему никогда не удастся признаться ей: он был бы очень рад, если бы она приласкала его…

“В конце концов, я же кошка”, — вспомнил он и снова удивился, услышав её смешок.

“Значит, при таком тесном контакте ничего нельзя утаить”, — догадался Коннор.

Чтобы скрыть смущение, он заговорил вслух:

— Я стыжусь того, что происходило в те времена, когда я жил в первой семье, куда отдал меня Круг Рассвета. Тогда я подолгу оставался наполовину пантерой, наполовину ребёнком. Так мне было проще, а мои приёмные родители не возражали.

— Я тоже не была бы против, — отозвалась Галия. — В таком виде ты прекрасен.

— Однажды, когда я сидел на коленях у моего приёмного отца, а он читал мне сказку, меня вдруг что-то испугало — какой-то шум на улице, может быть, гудок машины. Я сорвался с места и спрятался под стол.

Коннор сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Он почувствовал, как Галия крепче обняла его.

— А затем… приёмный отец пытался меня успокоить. Но я не мог думать ни о чём, кроме опасности, мне было очень страшно. И я накинулся на него, выпустив когти, — в то время я мог выпускать и втягивать их, — и был готов сделать что угодно, только бы удрать…

Он опять замолчал. Воспоминания были очень мучительными.

— Его пришлось отвезти в больницу. Не помню, сколько швов наложили на его лицо. Зато мне отчётливо запомнилось, как меня отдали в другую семью. Я не виню первых приёмных родителей, отказавшихся от меня. Мне всегда хотелось попросить прощения у того мужчины.

Коннор умолк, словно израсходовал все силы. Слышалось только дыхание Галии, и почему-то эти размеренные звуки успокаивали его.

Наконец она тихо спросила:

— И это всё?

Вздрогнув, Коннор поднял голову и в удивлении переспросил:

— А разве этого мало?

— Коннор… ты же был ребёнком. И никому не хотел зла. Просто вышел несчастный случай. Ты напрасно винишь себя.

— Нет, не напрасно. Если бы я не поддался инстинктам…

— Но это ведь нелепо. Обычные дети постоянно делают глупости. Ты станешь винить четырёхлетнюю малышку, упавшую в бассейн, за то, что взрослый человек утонул, спасая её?

Коннор доверчиво положил голову на её плечо:

— Конечно, не стану.

— Тогда почему ты упрекаешь себя за то, в чём нет твоей вины?

Коннор не ответил, но ему показалось, словно с его плеч свалилась тяжёлая ноша. Галия не винит его. Возможно, она права? Коннор всегда раскаивался, всегда помнил о произошедшем, но, выходит, ему нечего стыдиться. Он покрепче обнял её.

“Спасибо тебе”, — проговорил он про себя.

“О, Коннор… Ты замечательный! Ты… само совершенство”.

Пару минут Коннор молчал, а затем мысленно обратился к любимой:

“Галия, когда придёт время, выбери облик какого-то доброго животного”.

“А я думала, ты считаешь, что каждый оборотень должен быть воином”, — откликнулась она едва слышно.

“Некоторым это ни к чему”.

И он растворился в её объятиях. Целую вечность они точно купались в мягком и золотистом сиянии. Оно окружало их, проникало в них, объединяло.

Иногда Коннор не мог отличить мысли Галии от своих.

“Знаешь, я часто пишу стихотворения, — призналась она. — Точнее, пытаюсь писать. Моим родителям это не по душе, они даже стыдятся. Вместо того чтобы стать хорошей охотницей, их дочь сочиняет какой-то бред”.

“Я часто вижу один страшный сон, — рассказывал Коннор. — Я стою на берегу моря, вижу волну высотой в сотню футов, знаю, что она приближается и что мне ни за что не спастись. Ведь тебе известно, что все кошки боятся воды. Наверное, в этом всё дело”.

“А я постоянно думаю о том, каким животным быть забавнее всего. И всегда выбираю какую-то птицу. Ничто не сравнится с умением летать!”

“Мне всегда приходилось скрывать от приёмных отцов, как мне нравится точить когти. Я считал себя очень хитрым, потому что прятал разодранные мною вещи. Но однажды я не удержался и разорвал шторы, и об этом узнали все”.

Беседа продолжалась бесконечно. Коннор увлёкся ею, тихо радуясь близости Галии и тому, что ему незачем прятаться, притворяться или защищаться. Он впервые понял, как приятно быть самим собой. Галия знает, кто он, она принимает его таким, какой он есть. Полностью. И она любит его, восхищается его красотой, и ей близка его душа. Их нежная взаимная любовь потрясла Коннора. Ему хотелось, чтобы так продолжалось вечно. Но им уготована другая судьба. Грядёт событие, о котором сейчас не хотелось думать. И всё-таки мысли о нём прорывались через тёплое сияние, окружавшее их. Мир… Кроме них, существует ещё целый мир. И этот мир в опасности! Забывать об этом нельзя.

“Галия…”

“Да, я помню”.

Очень медленно и неохотно Галия выпрямилась и отстранила его. Но убрать руки с его плеч она не смогла. Они долго стояли, смотря друг другу в глаза.

Как ни странно, телепатический контакт при этом не прервался. Они по-прежнему читали мысли друг друга, видели их отражение в глазах.