Долг и верность. Книга 2 (СИ) - "Малефисенна" - Страница 34

К концу дня жеребец опять встал, недовольно потянув меня назад так, что я чуть не свалился с ног.

— Что… такое? Идем… — тихо прохрипел я, пытаясь задушить зарождающийся кашель и не оглядываясь назад. Но сил не хватило.

Жеребец протестующе заржал и навалился на одну ногу, поджимая кверху другую. Догадка заставила завыть в голос. Я облокотился о колени, пережидая боль в животе, и двинулся к жеребцу, очень надеясь, что его успели подковать. Но мелкий острый камень почти прорезал ороговелый покров на передней конечности и намертво застрял.

— Нет… нет-нет…

От охватившего меня отчаяния я, даже не задумываясь, пнул припорошенную снегом кочку. Боль вгрызлась в пальцы, и по стопе потекло что-то горячее.

— В пекло! — прорычал я сквозь зубы, оседая на снег и хватаясь за сапог. Я и сам не заметил, как успел натереть на стопе кровавые мозоли. А теперь, кажется, еще вывихнул пальцы.

Очередной порыв ветра, и кожа опять покрылась мурашками. Я задрал голову, прикрыв глаза, и попытался успокоиться. «Эта долина никогда не кончится. Никогда», — настойчиво билась в голове мысль, но пришлось заставить себя обкрутить лопнувшие мозоли тканью и подняться. Чуть прихрамывая, я подошел к жеребцу, поглаживая по спутавшейся отросшей гриве.

— Руками мне камень не вытащить, прости… — успокаивающе проговорил я, наклоняясь к его морде.

Я с трудом отдышался и принялся отстегивать седло: теперь оно точно уже не пригодится. Пальцы дрожали, и я ничего не чувствовал подушечками, кроме слабого покалывания. Для крепости перекрутил мокрый бинт и аккуратно подтянул конечность, чтобы жеребец больше на нее не ступал.

Близилась ночь. Небо позади разгоралось, словно пожар, а с востока медленно тянулась темнота. Я без особой надежды и с липким страхом вгляделся вперед, пытаясь обозначить начало топи, но снег слишком хорошо припорошил землю. Я уже почти отвернулся и тут заметил впереди рыхлую, совсем свежую колею, тянущуюся куда-то вперед. Сердце подскочило от радости и никак не желало останавливаться.

Быстро идти не получалось: в темноте каждая кочка так и норовила попасть под ногу, но, когда я наконец ступил на протоптанную дорогу, идти нам обоим стало чуть легче. Нога подгибалась, а надсадный кашель заставлял останавливаться и сгибаться пополам. Тут же, не давая опомниться, напоминал о себе пустой желудок. Я наклонился, собирая колкий снег, и с силой втер его в щеки и виски. На подъем — пусть и совсем небольшой — не хотелось даже смотреть. Но любое промедление будет стоить нам обоим жизней: как над головой сомкнется ночь, я не смогу различить на земле дорогу.

Когда впереди слабо замерцал свет, над которым поднимался дым, я отпустил поводья и побежал. Снег забивался в сапоги, и все тело горело, не переставая ныть. Глотку рвало от боли, но я не останавливался, силясь перекричать ветер.

Я не чувствовал желания жить, которое, говорят, приходит к человеку, срывающемуся с обрыва, но не хотел умирать здесь. Не так. Я звал и звал, растопырив руки в стороны для хоть какого подобия равновесия, но, в конце концов, споткнулся и кубарем покатился со склона, глотая снег.

Что-то острое сильно процарапало бровь, и глаз тут же залила кровь. Я захрипел, уже даже не пытаясь встать. Обида захлестнула меня, и я едва удерживал слезы, пытаясь просто понять: «за что?». Сердце ухало в груди так громко, что я, словно оглушенный, больше ничего не слышал. Только почувствовал, как проваливаюсь куда-то, прежде чем чьи-то руки расторопно перевернули меня на спину. Последним я увидел чей-то расплывающийся силуэт и черное беззвездное небо.

Эвели

— Я надеялся, что учуют, — раздосадованно буркнул Эрд, вглядываясь в горизонт сквозь мерно падающий с самого утра снег.

Лай двух гончих, рыскающих носами по припорошенной промерзлой земле, сильно сбивал. Никогда бы не подумала, что несколько часов в седле могут стать проблемой, но они стали. Голова кружилась, и в галопе я с трудом удерживала равновесие, один раз чуть не упав. Но, перейдя на шаг, мы словно застыли здесь в вечном движении. Минуты шли, а вокруг ничего не менялось — даже наши следы постепенно заметало снегом.

Покрепче натянув варежки, я только крепче ухватилась за поводья, стараясь не накручивать себя. В таком положении смотреть в одну точку, абстрагируясь от происходящего, было проще всего, но обрывки нестройной беседы нет-нет да проскакивали.

— …домой. А то, если снег повалит, уже не доберутся… — произнес Ариэн осипшим голосом, и следом послышался свист.

Я знала, что самобичевание сейчас не поможет, но любая естественная мысль заканчивалась именно этим. Без меча на поясе я чувствовала себя абсолютно беззащитной, и слабость в ведущей руке давала о себе знать, хотя рана от стрелы уже давно затянулась за эти три недели. Но физическая боль хотя бы отвлекала.

Лай затих. На долгое время в воздухе повисла тишина, и я все ждала, когда Эрд спросит, что именно произошло, и почему мы сорвались с места в самый разгар декады. Но он тактично молчал: либо хорошо контролируя любопытство, либо боясь что-то выдать. Я притормозила коня, пытаясь понять, что помимо очевидного, меня беспокоило. Оба путника молча взглянули на меня.

— Мы здесь как на ладони, — пояснила я, просматривая неровный горизонт. Бугристая местность могла таить в себе много опасностей даже сейчас и вкупе со всем остальным действовала на нервы.

— Спустимся к лесу? — осторожно предложил Ариэн, указывая направо, где вдоль границы тянулась узкая лесная полоса. По левую сторону не угадывалось ничего, кроме выпавшего снега, но безопаснее от этого не было.

Солнце постепенно клонилось к закату, и наши и так длинные тени растягивались на несколько метров. Перспектива ночевать посреди ледяной пустыни на таком ветре нисколько не радовала.

— Спускаемся, — подытожила я, чувствуя, как сами собой прорезаются в голосе командные нотки. По привычке.

В низине ветер и правда почти утих, а сосны казались достаточно надежным укрытием. Я взглянула на небо, смутно надеясь разглядеть хоть что-то, кроме туч и снега. Не вышло.

«Ну, почему? Почему ты так долго молчал?!» — прозвучало в голове обвинение, на которое тут же появился ответ: «А то ты не знаешь!». Я встряхнула головой, чтобы прекратить бессмысленный спор и не отвлекаться. Чувство опасности не отпускало, и я постоянно пыталась коснуться запеленованных ножен, спрятанных за закрепленными на седле сумками. Не до переживаний.

Когда лошади начали оступаться в темноте под плотными кронами деревьев, мы остановились. Среди молодняка на глаза очень вовремя попалась небольшая поляна. Я спрыгнула на замерзшую землю и наспех выскоблила из складок одежды снег.

— Остановимся здесь.

— Тащи хворост, — прокричал вполголоса Ариэн, обращаясь к Эрду.

Я немного размяла ноги, закрепила поводья на стволе покрепче, и, сломав пушистую еловую ветку, принялась расчищать поляну под костер и палатку. Показавшийся из-под снега лед оказался до жути скользким, и пару раз я чуть не навернулась в темноте, но упрямость взяла свое.

Молотый валежник немного подмок и отсырел, пока мы ехали, а с дровами все оказалось еще хуже, но, в конце концов, вслед за густым дымом разгорелось пламя, давая тепло. Я вбила последний колышек, закрепляя палатку обратной стороной к северу, и принесла под одеяла еще несколько веток побольше. Эрд спокойно размешивал в котелке кусочки вяленого мяса, периодически подбрасывая туда снег. Почему-то это зрелище меня успокаивало, ассоциируясь с чем-то приятным и смутно знакомым.

— Грибной суп… тоже ты готовил? — с неожиданным для самой себя интересом спросила я. Эрд вскинулся — показалось, даже глаза под соломенными волосами немного загорелись, — улыбнулся и кивнул. Все-таки он был молод, в отличие от нас. Даже медленно слезавший загар не добавлял лет. Я уже плохо помню, но, кажется, именно в этом возрасте парни начинали строить планы на жизнь и заводить семьи. А у нас что?..