Семя скошенных трав (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 67

Темнеет, темнеет, темнеет.

Ночь — чуть менее душная, чем на станции. Плыть легче, но темень — как в закрытой коробке. Небо — чёрный войлок, пустое и плоское, без звёзд и лун: у Эльбы нет спутников.

Хосчэ кричит с катера:

— Включить прожектор?

— Нет! — ору я и хлебаю тёплую горько-солёную воду. Отплёвываюсь. — Лучше акустический пеленг! Мы… — окунаюсь, выныриваю, продолжаю. — Лучше мы поплывём по звуку!

Единственное в море пятно света будет для звездолёта на орбите — как наша подпись «Мы здесь!» Прожектор — нельзя. Плыть в кромешном мраке — неприятно, но безопасно. Лишь бы никто не потерял ориентацию и не повернул назад.

Я слышу плеск воды у борта катера — и чёткие щелчки. Вода доносит звук безупречно, и он указывает направление не хуже прожекторного луча. Я слышу радостный щебет и щелчки родичей: все оценили.

Движок катера фыркает и чихает, даёт перебои, но всё-таки тащит его вперёд. Мы плывём в ночи — и темнота окружает нас, как безнадёга.

Ночь бесконечна. Если бы не пык-пыканье катера, не плеск воды от движений моих родичей и не щёлканье пеленгатора, можно было бы совсем потерять ощущение направления, расстояний, верха и низа. Мы плывём молча. Думаю, большинство уже почти на пределе.

— Шедми! — щёлкаю я иногда. — Ответьте Армаде!

И слышу короткий дельфиний щебет: ни у кого не хватает энергии на длинные фразы. Я рад, что хоть как-то отзываются: вроде мы ещё держимся на плаву.

Мрак и тепло вытягивают силы, укачивают, лишают воли. Вдруг понимаю, что почти сплю: по инерции гребу, ноздри зажаты. Вздёргиваю голову, встряхиваюсь:

— Ответьте Армаде!

Фырканье, плеск, щебет.

— Проснитесь, шедми! Элгрэ!

Мой брат выныривает рядом, фыркает, вдыхает.

— Командир, я задремал…

Щёлканье пеленгатора — где-то вдалеке.

— Катер ушёл! — ору я. — Шедми, поднажмите.

Голоса:

— Темно, как в желудке лучехвата…

— Вода в ноздрях…пф…

— Сэру! Доктор Сэру!

— Здесь, я здесь…

— Хоть бы каплю света…

Встряхнулись. Даже чуть отдохнули. Можно продолжать.

И тут ужасный режущий свет вспыхивает за нами.

— Ныряйте! — ору я изо всех сил, делаю вдох и рвусь в глубину, расталкивая воду, как густую тёплую смолу.

Невероятный тяжёлый грохот сотрясает весь мир до самых основ — и я чётко вижу прямо перед собой, в кромешной тьме липкой воды, кошмарную офиуру — лучехвата из мёртвого белого огня — того самого, о котором говорится в легендах — слепую тварь из множества ветвящихся щупалец-змей и чудовищной пасти, ведущей прямо в желудок, в кромешное небытие — разум гаснет…

Вокруг — вода, я отталкиваюсь от неё… поднимаюсь к поверхности… жар обжигает лицо. Мир освещён багровым, полон рокочущего гула. Дышать тяжело: воздух жжёт изнутри.

— Шедми! — ору я так громко, как могу. — Ответьте Армаде!

Фырканье, плеск.

— Больно!

— Помоги мне! Помоги!

— Командир, где ты, я ничего не вижу!

Рука Элгрэ. Прижимаю её к щеке.

— Глаза болят, командир… — он моргает и моргает. По щекам — слёзы, как у людей — или капли воды, как слёзы. — Ничего не вижу.

— Держись, — приказываю я. Выдёргиваю руку из рукава, рукав подаю ему. — Не отпускай, — и снова ору. — Шедми, сюда!

Лица. Руки. Призраки в багровой мгле. Всплывшее тело — Ртэху. Ещё тело. Пальцы без перепонок. Шурик…

Кто-то выныривает прямо передо мной. Хирмэ — а за него судорожно цепляется Соня. Вдыхает — и отрыгивает воду, и снова. Кашляет. Еле выговаривает:

— Я… утонула… не умею… плавать…

Вдруг вспыхивает прожектор. Катер?!

На каком-то всплывшем обломке на коленях стоит тёмная фигура, придерживает прожектор, укреплённый непонятно на чём. Голос Амунэгэ:

— Шедми, сюда! Люди, сюда!

Плеск. Головы, тёмные над отражающей свет прожектора водой.

Я подплываю ближе.

— Пустите, у меня человек тут, — Хосчэ подтаскивает к плоту кого-то, кто потерял сознание, держа его голову над водой. — Борис. У него кровь.

Голос Сэру:

— Он жив?

— Кажется, тёплый.

Голос Нихэя:

— А остальные люди? А Лариса? А Арман? Толик?

Я кричу:

— Люди, сюда! Шедми, кто видел людей?!

Голос Хосчэ:

— Помогите поднять Бориса на плот! Амунэгэ, помоги.

— Подержи фонарь, — плеск, возня.

Рука на моём плече:

— Командир, ты здесь?

Глажу руку:

— Здесь. Да.

Голос Ангрю:

— Выключите свет: нас засекут.

Амунэгэ:

— Не беспокойся, сестра — видишь, облако пепла над нами?

Голос Сэру:

— Радиоактивный пепел…

Живые выныривают и плывут к свету. Я кладу руки Элгрэ на край плота:

— Братишка, держись. Я должен посмотреть — вдруг ещё кто-то не может видеть из-за той вспышки.

Элгрэ просит, как белёк:

— Командир, останься!

Глажу его по щеке:

— Братишка, тюленёнок, я вернусь. Сейчас вернусь.

Вода вокруг почти горяча, но внутри меня — чёрный лёд. Мой стрелок — слеп. Я убил бы голыми руками того, кто это сделал с ним… того, кто это сделал со всеми нами.

И со своими братьями. Я вижу подплывающих шедми, но не вижу людей. Когда ударила волна, они все, видимо, были на поверхности или очень близко к ней. Я не помню, как нырял, но, видимо, меня вёл инстинкт: шторм — ныряй как можно глубже. Людям инстинкт велит всплывать наверх…

Маленькая девичья рука. Кые.

— Это ты, боец? Прости, я имя забыла… всё перемешалось…

— Ничего.

Голос:

— Кто здесь? Где вы?

Голос:

— Больно! Больно!

Я плыву на голоса, почти не чувствуя собственного тела. Я думаю об Элгрэ. Я думаю о родичах. Я думаю о людях. Я заставляю себя дышать.

Мрак бесконечен. Настанет утро, но не рассветёт: радиоактивный пепел затянул небо. Ужасное багровое свечение меркнет. Догорает и горючка, разлившаяся по поверхности воды. Остаётся только свет прожектора над неживой водой.

Проходит время и ещё время.

Кажется, у плота Амунэгэ собрались все уцелевшие. Восемь наших родичей ослепли, как мой Элгрэ. У многих ожоги; самый худший случай — Лахан, у него обожжена половина лица и выжжен глаз. Вдобавок, я уверен, мы все радиоактивны.

Люди прилетят и помогут?

Вадим прилетит и поможет? Но как же он нас найдёт? Вокруг — жаркий ад, так должно бы выглядеть жилище Хэндара. Если верить легенде, живым отсюда нет выхода.

Хочется пить. Мы пьём солёную воду, но она тяжело утоляет жажду, особенно раненым. От солёной воды нестерпимо горят ожоги, наши родичи еле сдерживаются, чтобы не кричать. Элгрэ держится одной рукой за край плота, другой — за меня, тяжёло дремлет у меня на плече… или это полузабытьё.

Борис лежит на плоту, его грудь заметно вздымается, но он без сознания. Соня сидит рядом с ним, свернувшись в клубок, её мелко трясёт. Это последние люди.

Военные людей хотели убить нас, но начали с того, что убили своих родичей.

Время больше не течёт.

Нам остаётся только ждать. Люди Вадима в пути, штатно прибудут на Эльбу только завтра… или уже сегодня? — в чёрных клубящихся небесах не видать ни проблеска, ни просвета… но им ещё нужно нас найти.

Радиоактивный пепел скрыл нас от врагов — но скроет и от друзей.

Радиация нас медленно убивает.

Нам нечем помочь родичам, которых мучает боль.

Нихэй держится за плот, положил на него голову. Кые уцепилась за какой-то небольшой плавающий предмет. В полумраке мне кажется, что это пластиковая канистра.

Борис очнулся — и они сидят в обнимку с Соней. Лахан тоже сидит на плоту рядом с людьми, поскуливает, как голодный белёк: половина его головы чёрная, грива сгорела. Амунэгэ всё ещё держит прожектор, и я вяло поражаюсь: почему он давно не сжёг себе руки раскалившимся стеклом и металлом? И вообще — откуда источник питания? Это ведь только верхняя часть прожектора, отломанная от подставки: я вижу торчащие провода.

Так не бывает, думаю я. Видимо, он вправду шаман.