Ц 7 (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 17

Глава 6.

Среда, 9 ноября. Ближе к вечеру

Москва, улица Малая Бронная

Солнце село где-то за Химками, но сумерки пока не налились той чудной прозрачной синью, что заволакивает видимый мир, пряча скучную суетность и выставляя напоказ ежевечернее волшебство.

За окнами квартиры Игоря Максимовича скорбно качалась голая ветка, словно отмахиваясь от студеного ветра, а по эту сторону стекол разливалось живое тепло.

— Колоссально! — заволновался Котов, вчитавшись в перевод первых страниц послания Олександра. — Просто ши-кар-но! Ваш пра-пра-пра… служил целителем у Ивана Грозного! А тут… Ох, ты… Рецепты, что ли? Здорово… Тут… так… Если я правильно перевел и верно понял, это настой, растормаживающий подсознание… Это… ага… успокаивающий и расслабляющий, а этот, наоборот, тонизирующий… Слушайте, здорово! И никакой химии! Знаете, Миша, в пору студенчества мы все мечтали, часто об одном и том же, только суть своих желаний понимали по-разному. Мои друзья, как один, хотели оказаться в будущем, где полощутся красные флаги Союза Советских Коммунистических Республик, а вот меня больше тянуло в прошлое. Ко временам Господина Великого Новгорода или вот, к поре целителя Олександра. О-о, как мы спорили! О времени и о себе! Как небрежно жонглировали названиями несуществующих наук, вроде хронодинамики или темпорологии! Понимаете меня?

Лицемерно усмехнувшись, я покачал головой.

— Эмоционально — понимаю, Игорь Максимович, но, как начинающий ученый…

— Мишенька! — ласково выговорил наставник. — О чем вы? Светила физики имели наглость замахнуться на пространство и время, но даже простейшей гравитации объяснить не смогли! Не зря же квантовая механика и теория относительности никак не сойдутся. Да нам еще десятки лет копить и копить факты, дожидаясь очередного гения, что сможет выстроить их в непротиворечивую версию! Помните, мы говорили о человеческом мозге? Вот же он! — он шлепнул себя по голове. — У каждого из думающих людей, и даже у дураков! А толку? Ученые закопались в синапсы, постсинаптические мембраны, нейромедиаторы, но никто не приблизился ни на ноготок к пониманию элементарного! Как человек мыслит? Что такое душа? Спросишь, а в ответ безмолвие… А наука… Беда в том, Миша, что физика пространства и физика времени отсутствуют напрочь. У меня, например, не пропадает сильное подозрение, что так называемый эффект Казимира связан вовсе не с вакуумом, который пустота и ничто, а с пространством. Возможно, лишь с одним из пространств, сопредельных нашему. Спрашивается, кто может доказать, что я неправ? Или прав? Да никто! А уж время…

— Козырев, вроде, что-то такое исследовал, — припомнил я, — но его ассиметричная механика никого особо не вдохновила.

— Не удивительно, — пожал плечами наставник. — Ученые тоже люди, а человеку свойственно упрощать. Надо довести сложную сущность до убогого примитива, чтобы постичь ее. И никого особо не тревожит мелкий фактик: упрощение искажает суть. Свели пространство к объему, к трем измерениям, и довольны! Но ведь ширина или длина — всего лишь математические абстракции, и они не способны, скажем, искривляться, как реальное пространство. А время… Ха! А что нам время? Измыслили четвертое измерение — и всего делов! Но мы-то с вами живем в реальном, физичном мире… Бесконечном и вечном, и все еще непознанном. Пускай все эти титаны и светила расстраиваются, что никак не выпишут формулу всего, а лично меня радует истинное положение, когда Вселенная таит неисчислимое множество загадок! — встав, он подошел к камину, и склонился, чиркнув спичкой. Наструганные лучины быстро загорелись, подпаливая бересту, облизывая торопливыми языками сухие поленца, и вот затрещал, загудел огонь, разбрасывая по стенам и полу дрожащие отсветы. Котов облокотился о каминную доску из малахита, заняв академическую позу, и повел свободной рукой: — Время, время… Оно приберегло для будущих исследователей поразительные тайны. Хотя ученых из настоящего тоже можно понять. Достаточно вспомнить, что понятие причинности появилось лишь в этом веке!

— Это как? — озадачился я, протягивая ладони к завиткам пламени.

— А вот так! — старик легким пируэтом вернулся к дивану, и упал на жесткое сиденье. — Нет в физике никакого, скажем, всемирного закона причинности! Даже в списке гносеологических принципов рационального мышления ее тоже нет. А что вы хотите? Вон, в микромире сплошь и рядом происходят события без внешних воздействий, стало быть, у следствий отсутствуют причины! Э-э… Что-то мы с вами заболтались, Миша! Ну-ка, давайте-ка повторим наши экзерсисы по столоверчению… Шучу! По ридеризму.

— Я готов.

— Всегда готов… — пробормотал Игорь Максимович. — Кстати, юный пионэр… То бишь, комсомолец. Вы в партию-то вступили?

— А как же! — сказал я солидным голосом. — Подал заявление в партком МГУ, получил рекомендации от товарищей Суслова и Брежнева, — я картинно поднял палец, изображая благоговейное почтение. — На партсобрании меня приняли, и выдали билет кандидата в члены КПСС. И тут же партийное поручение взвалили — углублять и расширять научно-техническое творчество молодежи от Москвы до самых до окраин.

— Мне нравится ваша ирония, Миша, — усмехнулся наставник. — Особенно в свете того, что я знаю о вас. Вы свое партийное поручение уже года два выполняете, и у вас это очень неплохо получается… Так, ладно. Я беру вас за руку, и помогу…

Звуки отдалились, затихая и тая, а меня вдруг будто качнуло на холодной, недоброй волне.

Краешек моего сознания затянуло в мир безрадостный и зловещий — багровый закат полыхал над пильчатым контуром леса, окрашивая ели в радикальный черный цвет. Эту картинку я воспринимал через чужое зрение, как вдруг мою голову обожгло, корежа мозг выплеском ненависти. Я сильно вздрогнул, как бывает во сне.

— Хватит, Миша! Хватит! — пробился беспокойный голос Котова. — Выходите!

— Да здесь уже, — выдохнул я, загребая ногами и устраиваясь поудобней. Мои легкие вздувались как мехи, а сердце неистово колотилось. По щекам скатывались капли пота.

— Выпейте.

Не чувствуя вкуса, я выглотал полную чашку травяного настоя.

— Куда это меня занесло? — спросил, отпыхиваясь.

— Странно, очень странно… — наставник обтер мое лицо влажным полотенцем, как тренер боксеру после тяжкого раунда. — Я узнал мысли Аидже, целителя из Бразилии. Он индеец-полукровка, и белых терпеть не может. Пару раз мне приходилось бывать в Сан-Паулу… Хм. Ничего не понимаю, — нахмурился он. — Аидже где-то у нас, в Советском Союзе! В границах «Золотого кольца»!

— Может, по линии «Интуриста»? — вытолкнул я.

— Мо-ожет… — с сомнением затянул Игорь Максимович. — Ну-у, ладно… Как вы?

— Нормально.

— Наверное, хватит на сегодня? — за внимательностью во взгляде Котова угадывалась тревога.

— Ну уж, нет уж! — выразился я. — Буду тут… из-за всякого Волдеморта… — и прикусил язык.

По счастью, наставник не стал допытываться, кого я поминаю всуе.

— Ну-у… — затянул он, успокаиваясь. — Тогда начнем урок. Внушение одним словом вы усвоили на «пять», теперь разучим тему посложней — как отдавать команды мысленно…

Пятница, 11 ноября. Утро

Москва, улица Госпитальная

Палата не поражала метражом, зато хранила своеобразный уют, насколько это вообще возможно в военном госпитале. Большое арочное окно впускало много света, хоть и неяркого в предзимние холода, но ведь и шторы были раздернуты, лишь бы не препятствовать лучам.

Пациент лежал один — изрядно поседевшая голова тонула в кипени взбитой подушки, а худые руки вытягивались поверх одеяла. Глаза, полуприкрытые набрякшими веками, безучастно смотрели в потолок или скользили по стенам, словно изучая географию трещинок на побелке.

«Сегундо» поправил докторскую шапочку, и уверенным шагом приблизился к койке, оставив дверь наполовину открытой — далекие голоса, разносившиеся по больничному коридору, доходили смутными отгулами.