Я хочу делать плохие вещи с тобой (СИ) - "Ksendagir" - Страница 56

— Нет. Я уйду сразу же, как только выскажусь.

Они стояли напротив друг друга, замерев в широком и светлом коридоре квартиры Алекса. И он, борясь с безумным желанием подойти и обнять сына, крепко прижать к себе, закрывая от всей той боли, что причинил ему, вдруг с ужасом понял, что теперь между ними, некогда такими родными и близкими, зияет непроходимая пропасть.

— Сейчас я так сильно тебя ненавижу, папа. Я никогда не прощу тебя, — слова, сказанные столь решительно, отчаянно, и в тоже время удивительно спокойно, били по Алексу гораздо больнее любой пощечины, в самый центр груди, заставляя сердце обливаться кровью.

— Хорошо… — Алекс был сражен непримиримой решительностью сына, его совсем уже взрослыми поступками и решениями, и ему было нечего ответить, потому что груз вины и понимание того, что, возможно, он сломал жизнь своему ребенку точно так же, как когда-то сломал его собственную его отец, окончательно раздавили его, вдруг сделав желание умереть еще острее.

— Поэтому, пожалуйста, будь счастлив, чтобы я не смог тебя простить. Счастливее, чем кто-либо другой, так, чтобы мне было досадно от зависти. Чтобы я мог ненавидеть тебя до конца жизни, чтобы не перестал на полпути, — его маленький мальчик был мудр не по годам, и Алекс лишь печально улыбнулся, опуская взгляд вниз.

Счастье… Что оно есть для него? Свершившаяся месть? Счастье его ребенка? Счастье любимого человека? Если он завершит свой план, доведет его до логического конца, уничтожив себя, то разве это сделает счастливыми Тома или Джона? Нет. Но почему же тогда Алекс до сих пор не может найти в себе силы отказаться от мести и упрямо идет к ней, разрушая то зыбкое благополучие, что с таким трудом возникло вокруг него?

Просто потому что уверен — он не достоин счастья и не заслужил его.

Но если Том его просит, если ему станет от этого легче, возможно ли…

— Хорошо.

— Тогда я пойду, — Том резко развернулся и быстрым шагом направился к двери, словно боялся, что если задержится рядом с отцом еще хоть на минуту, вся его непоколебимая решимость ненавидеть того пройдет.

— Томми.

И все-таки остановился, узкие плечи вздрогнули, пальцы сжались в кулак.

— Прости меня, — Алекс говорил искренне, и взгляд его, и голос были полны болезненной нежности и сожаления, — не становись таким, как я.

И вдруг Том обернулся, а на его губах расцвела широкая улыбка.

— Конечно. Я ненавижу тебя, поэтому никогда не буду таким, как ты. До свидания, папа!

Хлопнула дверь, а Алекс едва не осел на пол там же, где и стоял, чувствуя, как сводит судорогой мышцы от чудовищного напряжения, в котором он пребывал во время разговора с Томом.

Хах. В конечном счете, сын оказался куда умнее и сильнее его самого. И это к лучшему.

Том боялся разговаривать с отцом, боялся увидеть в его взгляде холод и равнодушие, как у человека, способного на предательство и не считающего себя виноватым. Но когда он вошел внутрь и заметил, каким сломленным, взволнованным и поникшим тот выглядел, с какой надеждой смотрел на него, Том понял, что отцу не все равно, что он искренне сожалеет о том, что сделал. И это придало ему сил. Возможно, в будущем он обязательно его простит, в конце концов, это же его любимый папа, но сейчас он должен был сказать то, что сказал. И ни капли об этом не жалел.

По пути к отцу, Том спросил у мамы, кем тот для нее был, и ответ, сказанный спокойно, мягко, с легким налетом светлой печали, нисколько его не удивил.

— Друг, с которым мы знаем о душевных ранах и слабых местах друг друга. Я хотела тебя и твой отец тоже, вот почему мы были так счастливы, когда ты родился. Мы поженились не потому, что любили друг друга. Если честно, мы взрослые, которые много лгали и были партнерами, связанными общей целью, но не любовью.

Но Том понял, что несмотря на все ошибки, которые совершили его родители, они бесконечно сильно любят его, и это было самым главным. В его сердце не было место ожесточению, а обида на отца пройдет со временем, он в этом уверен. Том правда никогда не станет таким, как он.

— Он ушел?

— Да, — Алекс вздрогнул, когда тихо хлопнула входная дверь и послышались знакомые, аккуратные шаги, будто хищник крадется за добычей. Джон всегда так ходил, изящный, неслышный и опасный, но только не для Алекса. Поворачивать голову в его сторону, приветливо улыбаться и что-то еще отвечать у Алекса не было сил, он сидел, откинувшись на спинку дивана и закрыв лицо ладонями, и медленно дышал, до сих пор ощущая это покалывающее, тянущее чувство опустошенности, что возникло в груди после разговора с Томом.

— Похоже, вы хорошо поговорили, — Джон мягко обхватил пальцами его запястье и отвел руку от лица, нахмурившись, замечая, как в уголках глаз Алекса вновь сверкнули серебром слезы.

— Возможно… — Алекс не знал, насколько хорошим можно считать разговор, в котором единственный сын обещает ненавидеть его до конца жизни, но просит быть счастливым. — Обними меня.

Ему не нужно было просить, потому что Джон и так опустился рядом, бережно притягивая к себе, и положил теплые ладони на подрагивающие плечи. Алекс спрятал лицо у него в шее, с облегчением втягивая терпкий, хвойный аромат, что когда-то свел его с ума, а теперь приносил желаемое успокоение.

— Он сказал мне быть счастливым, чтобы полностью меня ненавидеть, — в глухом голосе зазвучала горькая усмешка, Алекс приподнял голову и провел носом по скуле Джона, беря его руку в свою и переплетая их пальцы. — Счастье… я устал…

И единственное, чего Алекс отчаянно желал всей душой сейчас, это быть вот так близко к Джону, чувствовать его дыхание на своей коже, нежное, невесомое касание его пальцев на своих, слышать гулкое, крепкое биение его сердца. И никогда не расставаться. Жаль, что это всего лишь желание, такое далекое от реальности, что приготовила ему судьба.

— Хочешь кофе?

— Да.

Джон

Сплетни очень быстро распространяются, ведь чужая жизнь всегда кажется намного интереснее собственной. Именно поэтому люди приукрашивают свою жизнь и тщательно скрывают себя «настоящих». Чтобы не стать добычей других. Жизнь Алекса — это то, что он приукрасил ради красивых заголовков в утренних газетах.

— Он правда гей?

Алекс слышал шепот за спиной, пока поднимался на свой этаж в лифте компании. Мерзкими и липкими щупальцами взгляды его подчинённых скользили по его фигуре, оставляя после себя ощущение налипшей грязи и желания помыться. Осталось совсем немного… Ещё пара этажей, и он снова увидит Джона. Нужно просто стараться до последнего держать это невозмутимое лицо, несмотря на то, что болезненная бледность совсем ему не свойственна и выдаёт, как трудно даётся самоконтроль.

Дверь лифта открылась на этаже директора Сато Групп, и Алекс поспешил покинуть кабину, испытав заметное облегчение, когда увидел уже ожидающего его Джона.

— Вы пришли? — Пёс не оставлял сегодня своего хозяина надолго, сопровождая почти везде, кроме последнего совещания, на котором Алекс был обязан присутствовать.

— Машина уже готова, — Джон заметил, какими взглядами смотрели на своего босса парни, оставшиеся в лифте, и ему это не понравилось.

— Хорошо.

Проводив взглядом прошедшего мимо него Алекса, Джон подошел к уже начавшему закрываться лифту и, поставив ногу между его дверьми, чтобы заблокировать, сурово смерил всю эту свору грязных шавок в образовавшийся проём.

— А? — испуганно промямлил уставившийся на него один из парней, смотря на Джона снизу вверх. С высоты своего высокого для среднестатистического японца роста, да и ещё с этой устрашающе выраженной маскулинностью, находясь в данный момент в крайней степени раздражения, выглядел Такаяма весьма жутко, отчего побледневший от страха получить удар в лицо парень даже дар речи потерял, начав внезапно заикаться:

— П…простите.

Джон обхватил ладонью край двери лифта, уже намереваясь их раздвинуть и научить тут пару человек хорошим манерам, но услышал за спиной требовательное: