Не лечится (СИ) - "Северный Орех" - Страница 26

На взгляд Александра Юрьевича подготовке было уделено слишком много времени. Матвей с удобством расположился между разведëнных ног и неспеша смазывал, гладил и кружил пальцами вокруг входа. Своей заботой и нежностью он довёл Полянского до изнеможения и прорывающегося сквозь стоны рычания. Сам же при этом выглядел спокойным, едва ли не умиротворённым, и только стоящий член подтверждал, что он неравнодушен. Но когда сквозь пелену удушающего голода Полянский увидел, с какой силой Матвей сжимает свободной рукой край одеяла, он понял, что всё спокойствие лишь напускное. Вероятно, Соколов нервничал и опасался сделать что-то не так, а потому изо всех сил пытался контролировать ситуацию.

Впрочем, когда Матвей осторожно толкнулся внутрь, а Полянский, с трудом приняв его, неосознанно сжался, с Соколова слетело всё равнодушие. Он уткнулся лбом в плечо терапевта и коротко застонал. А потом начал глухо материться, мешая забористые выражения с поцелуями. В любое другое время Александр Юрьевич лишь бы поморщился от такой ругани, но сейчас он понял, что это своего рода комплимент, причём очень искренний. И это оказалось приятно.

Когда Матвей качнулся и начал осторожно двигаться, в голове Полянского стало пусто. Как со стороны он смотрел на своё извивающееся под Матвеем тело, а в груди вместе с сердцем билось желание двигаться и не останавливаться. Мир стëрся и смазался, ограничившись разложенным диваном.

— Саша… Мой Саша… Я… тебя…

Действуя на инстинктах, Александр Юрьевич обвил шею Матвея и впился в его губы поцелуем, не давая закончить фразу. Ни к чему такое говорить.

Неожиданно Матвей замедлился, а после и вовсе остановился. Он аккуратно вышел, не сдержав глухой стон, и облокотился на локоть, восстанавливая дыхание. Его грудь тяжело вздымалась, а плечи поблëскивали от испарины.

— Что такое? — Полянский с трудом сфокусировал взгляд. Губы одеревенели и плохо слушались. А главное, хотелось получить член обратно.

— Пытаюсь остановить прекрасное мгновение, — криво улыбнулся Матвей. По его глазам было видно, как он хочет продолжения, но намеренно тормозит, чтобы отвлечься и остыть.

— М-м… Понятно, — мурлыкнул доктор и, ловко поднявшись, встал на четвереньки. Повернувшись к Соколову спиной, он прогнулся в пояснице и обернулся назад, коварно улыбаясь.

Он успел увидеть, как Матвей хищно оскалился, а мышцы пресса напряглись, поднимая сильное тело вверх. В следующий момент он оказался на полу, для устойчивости уперевшись коленями в диван, а ухмыляющегося терапевта подтянул к себе за бëдра. Дразня, доктор повёл тазом, отчего Матвей крепко сжал его, наверняка оставив синяки.

— И никуда ты больше не убежишь. Хочу тебя сзади, провокатор, — рыкнул он и направил себя внутрь.

Больше Соколов не зажимался и не стеснялся. Он брал решительно и грубо, не спрашивая разрешения и не уговаривая. И Полянскому это нравилось. Он до хруста в позвоночнике выгнулся, открываясь полностью той силе, которая вела Матвея. Пальцы заскребли по простыне. Громкие стоны срывались с губ, но о соседях сейчас никто не думал. С каждым резким толчком, с каждым пошлым шлепком, с которым бёдра Матвея соприкасались с ягодицами терапевта, они приближались к развязке.

Тело Полянского одеревенело, вытягивая жилы. Все мышцы скрутило спазмом, и он едва успел провести по себе два раза рукой, прежде чем задрожать.

— Да! Да! — голос сорвался, и слëзы брызнули из-под плотно зажмуренных век. Напряжённые руки ослабли и надломились в вывернутых локтях. Полянский рухнул на сбившуюся простынь грудью и услышал за спиной рычание.

Последней связной мыслью было лёгкое сожаление, что горячая сперма осталась в презервативе. Александр Юрьевич был бы не против почувствовать в себе тугие струйки, которые потом могли бы стекать по его ногам.