1972. ГКЧП - Щепетнов Евгений - Страница 11

Шелепин пытается что-то сказать, не трогаясь с места – то ли хочет оказать помощь раненым вокруг нас, то ли отдать какое-то распоряжение, но я тут же перебиваю, не до сантиментов и разногласий. Сейчас я командую, боевой офицер!

– Вперед, скорее! Вперед! – кричу я, и схватив Ольгу за руку толкаю ее к выходу. Она неуверенно шагает, потом ускоряется и уже почти бежит. Я дергаю с пола Никсона, потом его жену, и обняв их обеими руками толкаю вперед, кричу, преодолевая муть, застывшую в их широко раскрытых глазах – Скорее, в машину! Надо уезжать! Скорее!

Шелепин и Семичастный уже не ждут команды, они оклемались гораздо быстрее своего зарубежного коллеги, и тоже ковыляют к выходу, неуверенно осматриваясь по сторонам, явно еще не до конца ориентируясь в ситуации, повинуясь моему приказу. Идут, потому что альтернативы нет – я вожак, они стадо. И я гоню свое стадо в безопасное место, туда, где их не смогут загрызть волки.

Мы уже были у самого выхода, когда послышались выстрелы – частные одиночные и короткие очереди.

– Стоять! Не двигаться! – завопил я, и вся моя тяжело дышащая группа не сразу, но послушно остановилась – Я первый выйду, осмотрюсь!

И бросился вперед.

Я чуть не погиб. Автоматная очередь врезалась в стену рядом с входом, и одна пуля рванула и так уже драную рубашку с левого бока. Спасло то, что стрелявший не учел, что при стрельбе длинными очередями АК уводит вверх и вправо. То есть получилось так, что первая пуля прошла справа на уровне паха, вторая уже слева, зацепив рубаху, все остальные (очередь патронов на десять) наискосок и выше.

Кто именно стрелял – я не понял, но сразу определил, что стрелок неопытный и «калаш» у него в руках бывает вовсе не часто. Это точно не спецназ, и точно не «профессиональный» автоматчик. Возможно – кто-то из гэбэшников, с какого-то хрена решивших палить по всему, что шевелится.

Я перекатился и залег за бордюром, ограждавшим лестницу, ведущую в рынок.

– Маугли! Какого хрена подставляешься?! – услышал я крик, и увидел парня с позывным Сокол, который сидел прижавшись к тумбе «Союзпачати» с пистолетом «Стечкин» в руках – Выходите с обратной стороны, тут мы их держим! Там машина Генерального!

– Кто это? – только и сумел спросить я.

– Да хрен их знает! Похоже, что наши! Не Омега – просто гэбэшники! Кричат что-то про предателей родины и палят, как угорелые! Положили одного нашего… гады! Он к ним вышел, дурак. Мы человек двадцать за него! Патроны кончаются, скоро или нам конец, или уходим! Так что поспешите!

Перекатом ухожу из-под защиты бордюра, рыбкой бросаюсь в проем двери. Позади грохочут очереди, сыплется на голову штукатурка, кусочки облицовочного камня, осколки оставшихся в дверных рамах стекла. Но я уже внутри рынка. Угол прицела не позволяет достать меня, низко пригнувшегося к полу. Пули свистят поверх головы, сердито жужжат, рикошетируя от каменных стен.

– Ну, что? – спрашивает Семичастный, уже собранный и хмурый, как обычно. Видимо отошел от потрясения.

– Перекрыто! Обложили! – докладываю я и командую – Идем к противоположному выходу! Там стоит ваш лимузин. Наши из «Омеги» пока что держатся, но патронов мало. Как только кончатся – тут или нам хана, или им.

– Кто стреляет? – вмешивается Шелепин, успокаивающе похлопывая Никсона по плечу (видать они только что о чем-то пытались поговорить). Никсон взволнован (еще бы!)

– Похоже что гэбэшники – пожимаю я плечами, и тут же обращаюсь к Никсону, непонимающе и сердито-растерянно следящего за нашими переговорами:

– Господин президент! У нас заговор! Переворот! Похоже, что работники Кей-Джи-Би вышли из подчинения нашего Председателя, и сейчас пытаются убить и его, и генерального секретаря, и вас.

– Меня-то за что? – искренне удивляется Никсон – Я ведь пришел с миром! Я подписал мирный договор! За что?!

– Вот за это и убьют… если мы сейчас не побежим быстро-быстро воон… туда (я указал на противоположный конец зала). Двигаемся! Скорее!

И мы побежали. Впереди – Высшие чиновники СССР, чуть позади – высший чиновник США со своей женой, замыкающими – мы с Ольгой. Подруга ничего не спрашивала, никуда не лезла – она только слушала и выполняла то, что я ей говорю. Идеальная жена! Нет, я все-таки на ней женюсь!

Командую, чтобы у дверей остановились, выскакиваю вперед, через двери. С этой стороны народа почти нет, и правда – стоит правительственная машина – ЗИЛ-114, на котором и приехал Шелепин. Водитель машет рукой, подзывая к транспорту – вышел, стоит перед машиной, возле входа-выхода. Здесь выход можно сказать технический – входы в склады под рынок, какие-то «бендешки» у стен рынка, закутки, запах помоев и сортира – «заведение» как раз тут, на выходе. Дальше КПП со шлагбаумом (сейчас поднят), ну и выезд на улицу. За КПП маячят милиционеры, которые вряд ли имеют отношение к заговору (КГБ и МВД – вечная, нескончаемая вражда, и никто не будет посвящать в тайну заговора «ментов», которых в КГБ считают продажными и вероломными. В общем – все тихо и пока что спокойно. Бой идет у главного входа, и нам нужно поторопиться, пока огонь не переместился и сюда.

Возвращаюсь, машу рукой своим. Появляются из дверей, оглядываясь по сторонам. Первой по моему примеру идет Ольга, потом Шелепин с Семичастным, следом за ними – Никсоны. Ричард придерживает под руку свою жену – та бледна, но губы сжаты в полоску и никаких следов растерянности или страха. Железная баба!

Шагаю к машине, оглядываюсь, поджидая группу. Ольга проходит мимо меня, я собираюсь сказать, чтобы шагали веселее, поторапливались, и тут… крик! И сразу выстрел! Оборачиваюсь, мгновенно вырывая из ножен боевой нож, и вижу, как Ольга держит за руку водителя лимузина! А в руке водителя пистолет Стечкина, и направлен он сейчас чуть выше моей головы – настолько, насколько хватило Ольге сил его поднять!

Не успеваю. Слишком поздно. Водитель сбивает Ольгу ударом кулака и мгновенно стреляет ей в грудь. Нож уже в воздухе и вонзается в шею предателя в тот момент, когда пистолет уже нацелен на меня. Водила верно определил – я главная опасность, меня надо убирать в первую очередь. Ну а потом легко, как куропаток в загоне перестрелять всю остальную толпу. Ольга тоже помеха – как кусачая собака, так что ее пристрелить сходу, чтобы не тявкала.

Двигаясь как можно быстрее, прыгаю к умирающему, но еще не знающему что он умер водителю и выбиваю у него из руки «Стечкин». Затем хватаюсь за рукоять ножа, торчащую из шеи мужчины, и одним движением рассекаю ему гортань до самого позвоночника. В этом не было никакой необходимости, но я в ярости и ярость эта ищет выхода. Успеваю еще обтереть нож о шатающееся тело негодяя и сунув клинок в ножны наклоняюсь к Ольге, белая блузка которой спереди уже пропиталась жидкостью густого вишневого цвета.

Ольга еще жива, но я вижу, что осталось ей недолго. Чувствую это. Я давно уже чувствую приближение смерти к тем, кто рядом со мной, кто получил тяжелое ранение. Привычка такая… или жизненные наблюдения? Ты видишь, как на чело умирающего спускается тень, как оно бледнеет, синеет, как утекают последние капли жизни, и понимаешь – все, конец.

На губах моей боевой подруги вздуваются розовые пузыри. Она пытается поднять руку, хочет что-то сказать мне, и я наклоняюсь, чтобы услышать.

– Сына… моего… не бросай… Помоги… – хрипит она, и тело ее расслабляется, глаза останавливаются, глядя в небеса. Все, конец.

Внутри холодно и пусто. Даже не больно – просто пусто. Вот было нечто внутри у меня – и теперь нет. Давно я не терял друзей. Уже и забыл, как это бывает. Самых близких, самых верных друзей, без которых и жизнь не жизнь. Отвык, расслабился. Считал, что ушел с войны. А она вот – догнала меня. И ударила в самое больное место.

– Все в машину! – хриплю я, поднимаю Ольгу и шагаю к лимузину. Прижимая Ольгу к себе одной рукой, второй открываю крышку багажника и осторожно опускаю тело подруги на пол. Так же осторожно, будто крышку гроба прижимаю крышку багажника. Щелкает замок… все. Я не оставлю тело моей подруги валяться на земле, как сбитую автомобилем бродячую собаку. Умру, но не оставлю!