Индиран Диор и тайна затерянного храма (СИ) - Кимури Мария - Страница 23

…Зал наполнялся ощущением безнадежности до самого потолка, до той точки, где сходились ребра стен, да ещё наверняка выплескивалось наружу через верхнюю трещину. В него она погрузилась, как в воду, едва попала сюда. И очень хотелось воззвать к цивилизованности и знаниям, как она сама делала в лабиринте, но здесь это выходило фальшиво.

Давили стены, смыкались над ней, будто черные лапы с ребрами-пальцами. Давили маски устоявших идолов, бесстрастные и жуткие, поблескивающие в свете факелов. Давил самый воздух, сухой, колючий и дрожащий. Как во сне, когда вокруг самые обычные стены и вещи — и все равно жутко невесть от чего.

От этого неизвестного хотелось спрятаться хоть в трещину. Сама себе она казалась маленькой и жалкой, лишь путающейся под ногами у всех, виновной даже в том, что первый и единственный встреченный эльф попался в руки сумасшедших…

Тут ей вспомнился жрец, и она с усилием остановила эту мысль. С таким усилием, что в жар бросило. Казалось, она плывет среди безнадеги, и та рвется внутрь прямо с колючим сухим воздухом: не дышать нельзя, придется быть настороже.

Хотя бы в голову к себе она это не пустит.

Позади заскрежетало, она завертела головой, пытаясь понять, что происходит. Там закрывали железные двери одну за другой, задвигая засовы. Вскоре осталась лишь одна, самая крайняя. В нее вошли ещё двое с закрытыми лицами, ведя третьего такого же. Проклятье, в этом подземелье закрывать лицо даже осмысленно, меньше дышишь всякой дрянью!

В храме осталось десять фанатиков, двое жрецов и вот этот, последний. Его руки были свободны, но он весь обмяк, словно лишился воли, и позволял себя вести куда приказано. На его скуле наливался большой синяк.

— Открывающим будет сегодня виновный, — сказал обыденно смуглый жрец.

Человека подвели к лебедке, поставили на что-то на полу. Решетка, цепи от нее… Один из служителей ушел вертеть лебёдку, цепи натянулись над решеткой, человека наскоро привязали к этим цепям, сорвали с него маску. Вот решетка с ним приподнялась, повернулась к расщелине, и человек медленно уплыл вниз. Сперва лебедка разматывала цепь, затем начался прочный корабельный канат.

Виновный, щелкнуло в голове. Уже плохо соображается. Один из охранников пленных, вот он кто.

Наверное, раньше жертв просто толкали вниз, а теперь и сюда пришел прогресс…

На виски давило почти как от взгляда жреца. Мысли путались, хотелось плакать и кричать что-то дурацкое, но привычка многих лет держаться и молчать пока спасала. Хотя кто здесь удивится крикам и слезам?

Мэйтар рядом, казалось, постарел снова, таким усталым он казался. Усталым — и очень злым. Стало отчаянно завидно — лучше бы здесь злиться, чем плакать.

А еще лучше бы искать хоть какую зацепку, чтобы отдалить спуск в трещину. Она с отчаянной надеждой оглядела весь зал, всех фанатиков, стоящих полукругом с мечами в руках… поймала муторный взгляд одного из них, ее передёрнуло, отвернулась.

Жрец положил на правый стол несколько предметов. Меч Мэйтара в ножнах, небольшую шкатулку из темного дерева, золотую узорчатую чашу, кривой нож. Чашу он поставил перед собой, кривой нож взял в правую руку, и привычным быстрым движением вспорол себе запястье. Кровь стекала в чашу, и, странное дело, узоры на ней словно бы наполнялись этой кровью, наливались ею — и слабо засветились красным. А может, ей со страху кажется?

Приглушенный, но страшный крик раздался снизу, еще один. Служители остановили лебёдку, и теперь из трещины несся далекий нечеловеческий вой, отдаваясь эхом от потолка и расплескиваясь по залу. А жрец запел — в то самое мгновение, когда закричали. Аэлин пыталась разобрать слова, временами улавливала что-то, похожее на обрывки слов синдарина, а в другие разы — на харадримском, и что-то невнятное, с обилием согласных…

Мэйтар вдруг оскалился, словно понял что-то с опозданием, рванулся отчаянно раз за разом — нет, не вышло, но он пытался снова и снова, будто от этого зависело что-то большее, помимо его жизни. Она тоже попробовала выпутаться, но веревки только сильнее врезались в кожу, обдирая ее.

Плохо жить без револьвера. Очень плохо. Какая-то дрянь происходит, а ты ничего поделать не можешь. Вернусь домой, думала она мрачно, дергая свои веревки, буду с револьвером спать и в умывальню ходить…

Что-то задрожало над провалом. Воздух свивался и корчился там, словно от воя, исходящего снизу, что-то копилось в нем сильнее и сильнее, ещё, ещё немного…

Крик стал прерывистым и вдруг разом оборвался. Нечто замерло, напрягая все силы. И тогда жрец выплеснул себе на маску кровь из чаши — и распахнул шкатулку.

Бело-золотой мягкий свет хлынул из нее потоком, затопил храм, глуша алое свечение фонарей и провала, разлился как вода, как тепло, как радость, как надежда, как ещё что-то прекрасное и доброе, для чего не хватало слов, разгоняя даже туман безнадеги…

— Нет… — прошептал Мэйтар. Закрыл на мгновение глаза в ужасе. — Нет, нет, только не снова!!!

И разнесся звук, словно лопнула очень толстая басовая струна.

Дрожащий, извивающийся воздух расступался над трещиной, расходился рваной раной в глухую, непроницаемую тьму, которая втягивала в себя отсветы камня, как воду, и не могла напиться. В зале потемнело на глазах.

— Мое, — прошептала темнота, не голосом, а непонятно даже чем, словно пыль и камни сталкиваются в воздухе. И потянулась оттуда. Язык, рука, лапа, щупальце морской твари, очертания сгустка тьмы менялись на глазах, оно было чем угодно. Оно хотело жрать. Походя мазнуло по кровавой чаше, по маске жреца… Окутало сияющий Камень, словно черным дымом, стараясь его приподнять, втянуть в себя, и не в силах это сделать. Свет просачивался сквозь волокна тьмы, сверкал здесь и там, а тьма ласкала его, как любимую игрушку.

— Мое…

Вот тут Аэлин замутило и правда едва не стошнило, во рту появился противный вкус желчи, это слегка отрезвило.

"Извините, немного выходит за привычный образ темных культистов", — подумала она с нелепым смешком. Даже Сильмарилл в него вписывался. В первое мгновение она думала, что сияющее чудо тоже торжественно спустят в огонь или что там под землёй. Присоединят к третьему, прямо по тексту "Нолдолантэ". А началось…да демон знает что. Голова раскалывалась, рассудочная часть предлагала объяснить это галлюцинациями от дыма, нерассуждающая хотела только бежать прочь отсюда.

"Галлюцинации. Попробуем ухватиться за эту мысль…"

— Повелитель…

Жрец уже распростерся на каменном полу перед разрывом и лишь чуть приподнял голову.

— Повелитель, мы нашли для тебя живого нимри! Вот он, здесь, и нисколько не истаял! — казалось, он сейчас начнет ласкаться к темным лапам, будто собака к хозяйской руке.

Снова зашуршал пепел в воздухе.

— Нимри… — протянул пепельный голос. — Эльф…

Пелена тьмы на камне разжалась, но свет его остался приглушённым. Лапа развернулась в их сторону — облаком пепла, драконьей мордой, куском лица… И раздался смех. Пепельные губы вздрагивали в воздухе, невидимые частицы пыли и пепла скрежетали и стучали.

"Можно я снова сдам экзамен на должность профессора, десять раз подряд?" — тоскливо и глупо подумала рациональная часть Аэлин. А невыносимый смех длился и длился, от него было больно, как от криков жертвы и ещё хуже. Когда же он умолк, за одно это хотелось благодарить.

— Какая встреча, — шевельнулись пепельные губы. Между ними открылись глаза, клубы тьмы и пепла потянулись ближе. — После стольких лет… Как я рад видеть тебя здесь…

Мэйтар вскинул голову, лицо его было маской отвращения.

— …Маглор Феанарион, — прошептала темнота. — Ты хорошо держишь вашу Клятву. Столько лет преследуешь меня… в одиночестве… презираемый, отвергнутый всеми…

Эру Всеотец, взвихрилось в голове смерчем, да если это правда! Да если она сейчас стоит рядом с создателем "Нолдолантэ", Песни о падении нолдор!…

"Которого сейчас сбросят в огонь ради этой галлюцинации, чем бы она ни была…" — прошипело что-то внутри. В угоду Морготу, поправила она себя.