Идеальная мишень - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/78
- Следующая
Я еду и смотрю в окно такси.
Голландцы умудрились отвоевать у природы узкую полоску земли и построить на ней свою страну – страну тюльпанов. А мы, граждане бывшего Советского Союза, умудрились потерять все, что имели, потерять самую большую страну в мире, разодрав ее на части и перессорившись друг с другом.
...Я поступил в политехнический, и мне нравилась моя будущая профессия. Меня назначили старостой группы. В деканате, видимо, считали, что я самый дисциплинированный студент, потому что я почти не прогуливал и хорошо учился все четыре года. А перед тем, как должен был получить диплом и назначение на работу, меня вдруг пригласили в КГБ. Разговор получился длинный. Сначала меня долго расспрашивали, потом говорили о геройских заслугах моего отца. К тому времени, когда я кончал институт, он уже серьезно болел. Сказывались его раны, да и вся нелегкая жизнь.
Но когда мне неожиданно предложили поехать на учебу в Москву, чтобы потом стать офицером КГБ, я сначала опешил. Мне казалось, что во мне нет ничего такого, что могло бы прельстить этих товарищей из нашего местного управления. Оказалось, что есть. Тут сыграла роль и судьба моего деда – латышского стрелка, и судьба отца – профессионального разведчика, который несколько лет провел за рубежом нелегалом. Я, конечно, обещал подумать, но твердо решил отказаться. Вернувшись домой, я узнал, что отца увезла «Скорая».
Домой он больше не вернулся. Операция уже не могла его спасти. В последний день я был у него в больнице. Он посмотрел на меня тем самым пронзительно-спокойным взглядом, каким иногда смотрел на людей, тихо прошептал:
– Жизнь, Эдгар, – это сложная штука. Живи так, как тебе подсказывает твоя совесть. И береги мать.
Больше он не сказал ничего. А через месяц я уже уезжал в Москву, на учебу в Высшую школу КГБ. Тогда мне казалось, что это правильное решение, что отец одобрил бы мой выбор. Уже закончив школу и вернувшись в Ригу, я начал понимать, что отец был прав. И далеко не все, что нам говорили про нашу историю, правда. Да, тысячи латышей были сосланы в Сибирь, погибли в сталинских застенках, когда маленькую Латвию «присоединили» в сороковом году. Для коммунистов это было освобождение, для националистов – оккупация. И у каждого была своя правда.
Конечно, я вступил в партию. В семидесятые годы офицер КГБ не мог не быть членом партии. Но я не просто носил при себе партбилет – исправно платил членские взносы и посещал партийные собрания, я приобретал определенный опыт, имея доступ к информации. В те годы я узнал о позорном прошлом наших националистов, запятнавших себя предательским сотрудничеством с фашистами. Для меня любой, кто работал на гитлеровскую Германию, однозначно являлся предателем своего народа. Но и коммунисты были далеко не ангелами и не всегда действовали в интересах латышей. Но нам приходилось жить и служить режиму, зная несколько больше, чем остальные советские граждане.
...В центр города мы попали только в девятом часу. Может быть, «Гранд-отель» действительно классная гостиница, но мне так не показалось. Мой номер, расположенный в новом корпусе, представлял собой маленькую комнатушку, где к столику невозможно было пробраться, а окно заслоняла стена какого-то здания. Фантастическими были только цены: триста-четыреста долларов за право жить в центре города, имея не такие уж роскошные условия.
Размышления о том о сем не сбивали меня с главной мысли – я собрался идти к вокзалу. Тот, кого убили в самолете, назначил встречу на девять часов вечера. От гостиницы до вокзала ходу минут десять – можно особенно не торопиться. У меня даже осталось время, чтобы купить по дороге сандвич с сыром, ужин мне, видимо, не светил.
Конечно, я рисковал. Я понимал, что могу глупо подставиться, скажем, вызвать подозрение у голландской полиции. Ведь я ничего не знал об убитом, о его связях. Но и сидеть в отеле я не мог. Моя «свита» обязательно появится завтра. Эти люди ни за что не оставят меня одного. Я могу оторваться от наблюдения сейчас или никогда. И я решился!
Улица, которая вела к вокзалу, как бы отсекала центральную часть города от знаменитого «розового» квартала. Вообще-то его нужно бы назвать «красным» из-за алых занавесок, которые задергивали проститутки, когда в их номер входили мужчины. Это было зрелище, бьющее по нервам новичков, впервые попадавших в подобные места. Представьте себе обилие полураздетых женщин за стеклами комнат-«аквариумов», похотливых лиц. Особенно откровенно вели себя негритянки – они вертели языком, подмигивали, извивались в свете неоновых ламп, как жирные змеи в ожидании жертвы.
До начала девяностых годов жрицами любви были в основном негритянки и женщины из Индонезии. Встречались и крашеные блондинки европейского типа, спрос на которых был всегда достаточно устойчив. После развала стран так называемого соцлагеря в Амстердам ринулись тысячи «ночных бабочек» из восточноевропейских стран, что привлекало сюда толпы молодых оболтусов, которые ходили глазеть на низкопробное зрелище. Меня всегда поражала цена унижения – какие-то жалкие пятьдесят гульденов (около тридцати долларов)! За эти деньги вы могли открыть дверь, войти в комнату любой из женщин и получить от нее купленное по дешевке подобие наслаждения. То ли из-за брезгливости, то ли потому, что нам нельзя было посещать такие места и я подсознательно внушил себе отвращение к представительницам второй древнейшей профессии и их дружкам-наркоманам, болтающимся в кварталах, но при одной мысли, что я могу воспользоваться их услугами, меня бросало в дрожь.
Я не был прописным ханжой. И даже дважды в своей жизни пользовался услугами проституток. Но это было в Риге и в Москве. Один раз, когда я еще учился в институте и мы поехали к кому-то на дачу, вызвав девочек «по договоренности». В другой раз в Москве, в гостинице «Россия», где девица деловито обходила все номера, ища «клиента». Позвонила и ко мне в номер, и наше недолгое общение закончилось моим грехопадением.
С трудом вспоминаю ее лицо, но помню лишь чуть расплывшееся тело и наглый взгляд. Кажется, ее звали Белла. Такие особы любят называть себя короткими именами – вроде кличек. Девица действовала с профессиональным напором. Протянула мне презерватив, а когда все закончилось, прошла в ванную и приняла душ. Да, она заранее взяла пятьдесят рублей – по советским меркам очень много – и удалилась, даже не спросив, как меня зовут. А зачем?..
Амстердамский «розовый» квартал вызывал стойкое ощущение гадливости – продажная любовь напоказ.
Вот отдернулась очередная занавеска, самец ушел, самка готова к новому совокуплению. Она похотливо потягивается.
У центрального входа в вокзал почти безлюдно. Несколько бродяжек толпятся бесцельно у дверей. Они никому не мешают, и им никто не мешает, редкие прохожие просто обходят экзотическую группу. Чуть подальше, прислонив к стене свои велосипеды, целуется молодая парочка. Наверное, студенты. Я перехожу трамвайную линию. Подхожу к стоянке такси, здесь пусто. Тоже обычная картина: машины такси ждут клиентов, не наоборот – как недавно еще в нашей стране. Впрочем, теперь их еще меньше, такси не пользуется спросом из-за дороговизны.
Гостиница «Виктория». Здесь тоже пусто. Заходи и селись. Без всякой брони или предварительной заявки от всяких могучих организаций... Ко мне так никто и не подходит. Может, и не подойдут... Снова ловлю себя на мысли, что продолжаю, как обычно за рубежом, сравнивать «их» и «наши» порядки. Теперь это неактуально, но почему-то охватывает ностальгия по старым временам. В них было все – и хорошее, и плохое. Крушение назревало давно. Но разве мы предполагали, что все рухнет так скоро и так страшно?..
Я принимаю решение подойти прямо к центральному входу. Если меня решили убрать, то уберут прямо здесь, у вокзала, и никто не сможет меня защитить. Ни тут, ни в другом месте. Что-то, во всяком случае, прояснится. Я не думал, что убийства начнутся в самолете. По моим расчетам, это могло быть только в Голландии. Но я ошибся. В чем еще я ошибся?
- Предыдущая
- 17/78
- Следующая
