Тайна для библиотекаря (СИ) - Батыршин Борис - Страница 17

Я неопределённо пожал плечами.

— Врать не буду — интересно, разумеется. Только у нас, сдаётся, сейчас и без того забот полон рот. В Москве пожар, французы, а нам ещё возвращаться к ставке светлейшего с отчётом… до поисков ли теперь?

— Прямо сейчас — может, и нет. — согласился Ростовцев. — Но вот потом, когда Буонапартий уйдёт из города и туда вернутся жители — будет тем более не до того. А если успеть, пока французов уже не будет, а погорельцев да беженцев ещё не будет — тогда дело другое.

«…а ведь он, похоже, завёлся всерьёз! да, недооценил я тягу моего нового друга к приключениям…»

— Что ж, своя логика в этом есть. — я встал со ступеньки и принялся отряхивать чакчиры. — Пойдём тогда, поговорим с французиком. А то после водки и ужина он прикемарит, жди потом до завтра…

— Учёный, о котором я вам говорил — не только математик, но ещё и архитектор и серьёзный специалист в области долговременной фортификации. — рассказывал француз. — Особый интерес он всегда проявлял к старинным крепостям, построенным до семнадцатого века, когда маршал Вобан довёл до совершенства бастионную систему. Именно за познания в этой области он удостоился приглашения к штабу Императора, и когда Великая Армия вошла в Москву, Наполеон пригласил его к себе и лично поручил составить архитектурные планы Кремля. При штабе Нея болтали, что в случае оставления Москвы, крепость собираются взорвать, и сапёрам нужно знать, куда и в каком количестве закладывать порох.

— Взорвать Кремль? — ахнул Ростовцев. — Но это же… это какое-то дикое варварство! Да и зачем? Как укрепление, Кремль давно уже не имеет никакого значения!

— Понятия не имею. — д'Эрваль пожал плечами. — Говорю же, это всё слухи, а что там на самом деле затеяли — я не в курсе. Знаю только, что Император чрезвычайно разозлён пожаром Москвы и не раз высказывался в том смысле, что раз уж русские подожгли свой город — значит, пусть от него не останется камня на камне.

Поручик перевёл взгляд на меня — в глазах у него читался немой вопрос. Я развёл руками.

— К сожалению, вынужден подтвердить. Наполеон действительно затеял подобное варварство и, вполне вероятно, прямо сейчас взрыв и готовят. Насколько мне известно, отступая из Москвы, Император приказал поджечь все уцелевшие склады, воинские магазины и казармы. Что касается Кремля, то он поручил маршалу Мортье проследить, чтобы под башни и стены, а так же под некоторые другие здания, вроде были подведены пороховые мины. И когда их привели в действие, только дождь помешал полному разрушению — часть пороха подмокла, погасли фитили, и вместо десятков взрывов прозвучало только пять, которые полностью снесли Водовзводную и Петровскую башни, наполовину разрушили Никольскую, развалили участок стены, сильно повредили здания Сената, Арсенала и Комендантский дом. Спасская башня и стоящие по соседству Чудов и Вознесенский монастыри уцелели каким-то чудом. Была даже версия, что фитили заложенных в башне мин потушили остававшиеся в Кремле монахи вместе с горожанами.

— Погодите, мсье… — в голосе пленника звучало недоумение. — Вы говорите — взрывы? Но, даю вам слово чести, когда я покидал Москву, Кремль был целёхонек! И потом — Император не собирается покидать Москву, откуда вы это взяли?..

Я едва сдержал ругательство. Вот что значит — не уследить вовремя за языком! Ещё пара таких оговорок, и француз начнёт о чём-то догадываться. Или не начнёт? Всё же, в начале девятнадцатого века сама идея перемещений во времени ещё не завладела умами…

На помощь мне пришёл Ростовцев. Он-то сразу сообразил, в какую лужу я сел со своим длинным языком.

— Не обращайте внимания, мсье. — поручик пренебрежительно махнул рукой. — Мой друг склонен иногда к неумеренным фантазиям касательно насчёт ещё не произошедших событий. Даст Бог, никаких взрывов на самом деле не случится, и Кремль останется цел. Вы вот что лучше расскажите: что этот ваш архитектор узнал насчёт возможного местоположения библиотеки?

— Ну, это как раз проще всего. Начав работать над планами Кремля, архитектор разыскал нескольких оставшихся на его территории служителей — тех, что не успели или не захотели бежать при приближении наших войск. Среди них оказался каменщик, работавший на ремонте подвальных ярусов одной из башен. Этот тип — кстати, запойный пьянчужка — знал подземную часть Кремля, как свои пять пальцев. Ну, архитектор не поскупился на горячительные напитки, и тот выложил ему много интересного. В частности, рассказал, что незадолго до войны какие-то люди вели в районе одной из прилегающих к кремлю улиц подземные работы — якобы, собирались расчистить заброшенные соляные подвалы под то ли мастерские, то ли склады. Но каменщик утверждал, что это всё было только для отвода глаз, а на самом деле те люди искали там клады. В том числе — старинные рукописные книги в богатых окладах, украшенных золотом и драгоценными каменьями. Вот архитектор и подумал: а что, если они именно библиотеку там и искали?

— А название улицы вы, мсье, не знаете? — осторожно спросил Ростовцев. Я затаил дыхание.

«…как-то всё одно к одному. «Рояль в кустах», как говорили в моё время…»

— Отчего же? Сам я его, правда, не припомню, но записать, конечно, записал…

Он принял протянутый поручиком блокнот, пролистнул несколько страниц.

— Вот, прошу вас, мсье: «rue Varvarka». Там рядом ещё место, которое называется «Glebovskoïe podvorʹye». У вас в России такие трудные названия, не выговоришь…

Мы с поручиком переглянулись. Ростовцев, не удержавшись, подмигнул и состроил довольную физиономию.

«…Есть! «Бинго!» — как в американских фильмах…»

Конец первой части

[1] Британский натурфилософ, математик, алхимик и астролог 16-го века.

Из Смоленска Далия выбиралась, переодевшись в платье, позаимствованное из гардероба Робера. Наполовину гражданский, наполовину военный стиль: серый редингот, рейтузы из серого сукна, подшитые кожаными леями полотна (покойный су-лейтенант надевал их для дальних переходов верхом) фетровая шляпа-треуголка с трёхцветной розеткой, мода на которые прошла ещё во времена Консульства. Длинные, чёрные, как вороново крыло, волосы девушка запрятала под шляпу и, изучив свой облик в маленьком зеркальце, осталась довольна увиденным. Мешковатый редингот маскировал женственные формы, и теперь она походила на какого-нибудь мелкого полувоенного чиновника, из числа сопровождавших Великую Армию в Россию — снабженца, почтового служащего, помощника врача или провизора, приписанного к тыловому госпиталю.

Что касается внешности — то и тут можно было рассчитывать на то, что она будет выделяться не слишком сильно. Отец её был чистокровным арабом, занимавшим немаленький пост в Генеральном штабе республики Алжир, а вот мать родом из Европы, причём эта половина содержала немалую толику русской крови — бабушка Далии была эмигранткой из России. В результате дочь, в которой смешались французские, арабские и славянские гены, кожу имела смуглую, цвета кофе с молоком и вполне могла сойти за уроженку южной Франции или Италии, каких в войсках Бонапарта хватало. Французский, как и арабский языки был для девушки родным. Большую часть сознательной жизни она прожила во Франции, но отлично знала и русский — по издавна заведённому матерью порядку три дня в неделю в доме говорили на языке Пушкина и Толстого, причём отец, закончивший в СССР военное училище и тоже превосходно владевший русским, охотно её поддерживал. Он полагал себя сторонником европейского подхода в воспитании и образовании детей, а потому после трёх лет обучения в Сорбонне отправил дочь в Советский Союз, в один из инженерных ВУЗов — девушка к тому времени успела проявить недюжинные способности в математике и физике.

Вот, только есть ли от всего этого прок — от знания четырёх языков (английский прилагался в обязательном порядке, как и общее знакомство с итальянским), от юношеского увлечения историей Франции периода Наполеона, от двух с половиной курсов солидного советского ВУЗа, где из дочери алжирского генерала пытались сделать инженера-энергетика? Поможет ли этот груз знаний в дикой ситуации, в которой оказалась она, после того, как пуля мосинского карабина, пробила грудь су-лейтенанта? Далия полагала, что да, поможет — но только не здесь не в дикой России с её крепостным правом, казаками и бунтующими пейзанами, от которых Великая Армия вскорости побежит, сломя голову. Если она хочет жить — надо добраться до прекрасной Франции, которая, несмотря на сотрясавшие её за последние два десятка лет катаклизмы, всё ещё остаётся вполне цивилизованной страной. В которой, к слову, свято чтят принципы Французской революции — Liberté, Égalité, Fraternité — а значит, женщине восточного происхождения устроиться там будет гораздо проще, чем в любой другой европейской стране. А не получится — что ж, можно перебраться через океан, в Америку. Правда, для того, чтобы начать там жизнь заново, нужны деньги, но без них и во Франции не обойтись. Горсть золотых и серебряных монет, отыскавшихся в карманах покойного су-лейтенанта никак неё не устраивала. Эта ничтожная сумма позволяла протянуть, в лучшем случае, пару недель, а вот что делать дальше — предстояло придумать. И это, как ни странно, не особенно её пугало — девушка, впитавшая самое лучшее от трёх культур и трёх стран, выросшая в немыслимой для прочих своих соплеменниц свободе, даже теперь, в немыслимой ситуации, чувствовала себя относительно уверенно. Среди бумаг су-лейтенанта нашлось командировочное предписание с поручением в один из воинских магазинов, расположенных возле русско-польской границе; упомянутая горсть монет приятно оттягивала карман редингота, в другом уютно устроился двуствольный коротышка-пистолет. Рыжая кобыла накормлена и отдохнула, гнедого мерина, навьюченного саквами с одеждой, оружием и прочим скарбом её незадачливого спутника, Далия ведёт в поводу — ничего, как-нибудь выкрутимся…