Жатва (СИ) - Василенко Владимир Сергеевич - Страница 3

Потому что я проваливаюсь.

Я уже забыл, каково это. Годы прошли. Я даже почти смог убедить себя, что это и правда было лишь временное помешательство, помноженное на детские фантазии. Но сейчас…

Окружающие звуки все чаще искажаются, приглушаются, будто доносясь сквозь колыхающуюся толщу воды. А стоит резко повернуть голову – все размазывается, очертания предметов искривляются. По воздуху плывут концентрические круги – как по поверхности воды, когда бросишь в нее камень. Только вибрацию от этих кругов ощущаешь кожей. Они затягивают, как в омут.

Нет, нет, не-е-ет!

Надо успокоиться, но сейчас все отрабатываемые мной на протяжении последних лет практики бесполезны. На бегу не помедитируешь, а адреналин, плещущийся в венах, разгоняет сердце все сильнее.

Следующий поворот. Хлопающие на сквозняке двери справа. А слева…

Кажется, будто часть здания попросту откушена чьей-то гигантской пастью. Дыра в потолке ощерилась погнувшимися зубьями арматуры, обвалившиеся плиты похожи на огромные костяшки домино. Разглядеть что-то подробнее не дает леденящий ветер, бьющий в прореху. А еще – нестерпимо яркие вспышки света. В которых я вижу…

Его.

Темный угловатый силуэт залетает откуда-то сверху и тяжело приземляется на покрытый плиткой пол. Кажется, от удара несколько плиток треснуло. Я, пятясь и прикрываясь от света ладонью, пытаюсь понять, кто это. Поначалу показалось, что какой-то десантник – как в боевиках, спустился по тросу через развороченный потолок, сейчас за ним последуют другие….

Нет, не похоже. Силуэт человекообразный, но вряд ли человеческий. Или в десантники берут даже ребят баскетбольного роста. А на вооружение, помимо классических шлемов и бронежилетов, поступила странная ребристая броня, похожая на хитин. Из нее отовсюду торчат длинные черные шипы. Целый гребень таких наростов на позвоночнике. На плечах, на руках. На внешней стороне предплечий они топорщатся, как зубья чудовищной пилы.

Чужак замер на несколько мгновений, сгорбившись и упираясь в пол всеми конечностями. Потом медленно выпрямился, оглядываясь по сторонам…

Я побежал. Бок резануло болью – кажется, швы начали расходиться. А, плевать!

Сшиб плечом створку двери, вылетел в холодный, пронизываемый ветром туннель – переход между корпусами больницы. С обеих сторон тянутся окна, но стекла целы едва ли в половине. Весь пол – сплошное крошево из инея, залетевшего снаружи мусора и осколков стекла. Не добежав и до середины, накалываюсь босой ступней на что-то острое, спотыкаюсь и падаю. Хорошо хоть не мордой вниз. Едва успеваю ухватиться одной рукой за подоконник, сползаю на пол, прижимаясь спиной к стене.

Бежать дальше совсем не хочется – с дальнего конца коридора, высадив двери одним мощным ударом, приближается еще один. Выглядит совсем по-другому – этакий рыцарь в сверкающих доспехах. Тонкий стройный силуэт, с головы до пят запакован в сложный экзоскелет золотистого цвета. Вычурный высокий шлем, загибающиеся кверху наплечники, за спиной что-то вроде стилизованных крыльев – несколько поблескивающих металлом острых лепестков.

В правой руке у него вспыхивает длинный язык голубоватого пламени, похожий на огонь газового резака, только гораздо ярче и ровнее. Нет, даже не в руке, а где-то сбоку от нее, вдоль предплечья. Крылья за спиной тоже оказываются не украшением. С их лепестков один за другим срываются ослепительно-белые заряды, бьющие через весь коридор.

Шипастый монстр в это время бросается вперед, уворачиваясь от зарядов неуловимо быстрыми движениями. Длинный прыжок – и часть пути он, как зверь, преодолевает на четырех конечностях. Судя по грациозности движений, это для него вполне естественно.

Я кручу головой, напоминая сам себе того психиатра из «Терминатора 2», которого угораздило угодить в схватку между двумя машинами смерти. Только у меня ситуация куда хуже. Развернуться в этом коридоре особо негде, так что меня тут сейчас размотают, как лягушку в блендере. И даже не заметят.

Но это уже не имеет особого значения. Я замираю и даже не смотрю на схлестнувшихся чужаков – просто пытаюсь унять бешено колотящееся сердце и отодвинуть момент, которого боюсь почти так же, как смерти. Но вибрации вокруг нарастают, отдаваясь болью в висках и знакомым до дрожи ощущением полета.

Сопротивляться уже бесполезно. И я проваливаюсь.

Не знаю, как это произошло впервые. Скорее всего, был слишком мал, чтобы запомнить. Но вот последний раз забыть не удастся, наверное, до самой старости.

Я всегда считался проблемным ребенком. Не то, чтобы хулиганил больше остальных, или с учебой были проблемы. Но, начиная с детского сада, за мной закрепилась репутация странного. Да что там – слегка шизанутого. Со всеми вытекающими последствиями.

Сверстники в школе меня особо не травили. Но это, наверное, просто потому, что не оказалось в классе заводил. В таких делах ведь всегда все начинается с одного-двух человек, которые раскачивают остальную толпу. Но и друзей у меня не было. Мало кто даже разговаривал со мной на переменах. И все из-за этих гребаных приступов.

Я не понимал толком, что их вызывает. Стресс, обстановка, скачки давления или гормонов. Но контролировать их у меня не получалось. Как только я начинал проваливаться – наступала паническая атака. Я цепенел. Плакал. Кричал. Часто пытался бежать куда-то. Потому что заметил – когда двигаешься, есть шанс вырваться. Все равно, что нестись по тонкому льду или по прогибающейся под тобой крыше в надежде, что выскочишь на прочный участок. Иногда и вовсе не помнил, что произошло. Говорили, что катался по полу, дергаясь в конвульсиях.

Я жутко всего этого стеснялся. Когда мать водила по врачам – отмалчивался. Внятного диагноза мне так и не поставили. Говорили то об эпилепсии, то о пограничном расстройстве личности. Порой звучали предположения и пострашнее, но тогда мама хватала меня в охапку и тащила прочь. Видимо, не хотела, чтобы я попал из обычной школы в какой-нибудь спецкласс.

И я начал скрывать приступы. Учиться бороться с ними. Хотя тут была палка о двух концах, потому что сами по себе приступы и были некоей защитной реакцией. Если не дергаться – как пить дать, провалишься и окажешься ТАМ.

ТАМ было так страшно и непонятно, что я так и не придумал этому месту названия. На первый взгляд казалось, что ты просто оказываешься в той же самой комнате, только люди вокруг превращаются в серые бесплотные тени. Исчезают все звуки и запахи – будто голову твою оборачивают толстым слоем войлока. Цвета тоже меркнут, уступая место пыльно-серому.

Ты можешь кричать во всю глотку – здесь тебя никто не услышит. Ты можешь биться в стены, но лишь пробьешь их насквозь, вывалившись на другую сторону. Ты можешь пытаться схватить силуэты проходящих мимо людей, сотканные из серого дыма, но они ускользнут сквозь пальцы. Можешь спрыгнуть с крыши, но когда приземлишься – даже не почувствуешь удара по ступням. Здесь вообще почти ничего не чувствуешь, кроме горьковатого привкуса во рту.

Но страшно не это. Страшно, что ты не знаешь, как вернуться.

Хуже всего, если ты прозевал тот момент, когда провалился, и некоторое время еще двигался куда-то. Чем дальше от исходной точки – тем больше все вокруг искажается. Уже через полсотни шагов ты с трудом узнаешь обстановку. А потом и вовсе тебя обступает что-то чужое и чуждое. Жуткие деревья, шевелящие ветвями-щупальцами. Странные скособоченные постройки. Барханы серого песка, больше похожего на пепел. А где-то там, далеко, на пределе видимости, ворочаются огромные глыбы – не то волны, не то спины неведомых чудовищ, тонущие в багровом мареве.

Самые страшные видения этого серого мира – это тень гигантского паукообразного существа, маячащего за пеленой тумана. Этот образ преследует меня до сих пор, частенько являясь во снах. Я уже не помню, из-за него ли у меня развилась арахнофобия, или наоборот, он – лишь следствие. Вопрос того же толка, что и про курицу или яйцо.