Выбери любимый жанр

Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши - Довлатов Сергей Донатович - Страница 12


Изменить размер шрифта:

12

Мимо, громыхая, проехал трамвай. Видны были залитые светом деревянные кресла.

Наконец они приблизились к шестиэтажному дому с балконами. Красноперов остановился.

– С тебя полбанки, – ухмыльнулся незнакомец.

– Но я спешу, – возразил филолог, – мы так не договаривались. И денег у меня, честно говоря, немного. Впрочем, если угодно, тут рубль с мелочью.

– Тогда я сам куплю полбанки, – не унимался человек.

– Как это?

– Очень просто. Разве мне твои деньги нужны? Мне с тобой поговорить хочется!

И сразу же ощущение покоя возникло у Красноперова. Все показалось ему мучительно дорогим и близким. Забулдыга в дорогом, испачканном сметаной пальто. Трещины на асфальте. Эмалированная табличка над подъездом. И то, что ждет его: холодный полумрак, щербатые ступени. Тусклая лампочка в проволочной сетке. Обитая коленкором дверь. Коммунальные соседи – Гендлины, Моргулисы, Шерошенидзе. Заваленная книгами берлога. Все то, что было. И все то, что будет. Все это составляло единственную, нужную, знакомую жизнь…

– Вы мне чрезвычайно симпатичны, – улыбнулся Красноперов, – но я тороплюсь. Заходите как-нибудь. Вон мои окна.

Пьяный не обиделся. Он сказал:

– Тогда я сделаю вот что. Я тебя поцелую.

– И это лишнее, – возразил Красноперов.

Забулдыга постоял в раздумье. Затем взглянул на Красноперова и твердо произнес:

– Тогда уж я как минимум – спою.

И спел-таки негромко «Кукарачу».

29. Мы идем по уругваю…

Вечером Красноперов брел по залитому светом Невскому. Люди толпились у дверей кинотеатров, заслоняли сияющие витрины гастрономов. Лица под неоновым огнем казались благороднее и чище.

Помедлив, Красноперов толкнул вертящиеся двери.

В холле ресторана было прохладно от зеркал. Девушка в малиновых брюках красила ресницы. Красноперов бегло сосчитал – их оказалось девять. Рядом томился высокий парень с бородой. Швейцар подозрительно его разглядывал.

Филолог двинулся наверх, беззвучно ступая по истертой ковровой дорожке. В руке он держал алюминиевый номерок.

Его подхватила волна джазовой грусти и аромата кавказских блюд. Мужчины в белых куртках, лавируя, пересекали зал.

Музыканты играли, сняв пиджаки и раздвинув колени. Перед каждым возвышалась тумба, украшенная сияющей лирой из жести. Флейтист и барабанщик переговаривались о чем-то. Певица вытирала салфеткой лаковые бальные туфли.

Музыка стихла. Все расселись, шумно передвигая стулья.

Красноперов оглядел помещение и вздрогнул. Алюминиевый номерок, звякнув, покатился к выходу.

Возле пальмы сидела артистка Лорен. Жан Маре протягивал ей сигареты. Бельмондо разглядывал деревянную матрешку. Ив Монтан сосредоточенно штопал замшевый пиджак. Анук Эме с Кардинале ели харчо из одной тарелки.

Ошеломленный филолог приблизился к столу.

– Экстраординаре, – закричала Софи Лорен, – какая встреча! А мы на фестиваль прилетели. Хочешь контрамарку в первый ряд?

– Кривляка, – фыркнула Эме.

– Заметь, – шепнула нашему герою Кардинале, – Сонька туфли разула. Мозоли у ней – это страшное дело!

– Интересно, где здесь могила Евтушенко? – спросил Бельмондо.

– Нет ли трешки до среды? – поинтересовался Монтан.

– Что сегодня по телевизору? – задал вопрос Жан Маре.

Красноперов поднял руки и отчаянно воскликнул:

– Где это я? Где?!

– Рифмуй, – пикантно ответил ему грубиян Бельмондо.

Дирижер взмахнул палочкой. Оркестр заиграл «Сентябрь в Париже». Анук Эме протянула свою фотографию с надписью:

«Милому товарищу Красноперову.

Если любишь – береги
Как зеницу ока,
А не любишь – то порви
И забрось далеко.

Твоя Анук».

Кончается история моя. Мы не постигнем тайны бытия вне опыта законченной игры. Иная жизнь, далекие миры – все это бред. Разгадка в нас самих. Ее узнаешь ты в последний миг. В последнюю минуту рвется нить. Но поздно, поздно что-то изменить…

Ослик должен быть худым

Сентиментальный детектив

События, изложенные в этой грустной повести, основаны на реальных фактах. Автор лишь изменил координаты мощного советского ракетодрома, а также – отчество директора химчистки, появляющегося в заключительных главах.

Автор выражает искреннюю признательность сотрудникам ЦРУ, майору Гарри Зонту и лейтенанту Билли Ярду, предоставивших в его распоряжение секретные документы огромной государственной важности.

И наконец, автор приносит извинения за те симпатии, которые он питает к центральному герою, и более того – корит себя за это, но, увы, глупо было бы думать, что наши страсти рвутся в бой лишь по приказу добродетели!

Утро Джона Смита состояло из ледяного душа, вялой перебранки с массажистом, чашки кофе и крепчайшей сигареты «Голуаз».

Джон выглянул в окно. В бледном уличном свете растворялись огни реклам. Последние назойливые отблески мерцали на крышке радиолы.

Джон Смит лег на диван и разорвал бандероль с американским военным журналом.

Раздался звонок. Джон Смит, тихо выругавшись, поднял трубку.

– Да, сэр, – произнес он, – отлично, сэр, как вам будет угодно, сэр. О’кей!

Джон Смит оделся и после тщетных попыток вызвать лифт спустился вниз. На уровне второго этажа его догнала ярко освещенная кабина. Там целовались.

Джон Смит с раздражением отвернулся и тотчас подумал: «Я стар».

У подъезда его ожидал маленький служебный «бугатти». Шофер кивнул, не поворачивая головы. Джон сел в машину и профессионально откинулся на апельсинового цвета сиденье, чтобы его нельзя было видеть с улицы.

Через несколько минут автомобиль затормозил у кирпичного здания с широкими викторианскими окнами.

Джон Смит кинул в узкую щель свой жетон и, миновав турникет, поднялся на четвертый этаж.

Майор Кайли встретил его на пороге. Это был высокий офицер с мужественными чертами лица. Даже лысина не делала его смешным.

Секретарша принесла бутылку виски, лед и два бокала. Приветливо улыбнувшись Джону Смиту, она незаметно шевельнула плечами, поправляя белье.

– Я обеспокоен вашим состоянием, Джонни, – начал майор, – вы теряете форму. Недавно один из сотрудников видел вас в Музее классического искусства. Вы разглядывали картины старых мастеров. Если разведчик подолгу задерживается около старинных полотен, это не к добру. Вы помните случай с майором Барлоу? Он пошел на концерт органной музыки, а через неделю выбросился из небоскреба. На месте его гибели обнаружили лишь служебный жетон. В общем, майора Барлоу хоронили в коробке из-под сигарет…

– Какой ужас, – произнес Джон Смит.

– Я рад, что сотрудник заметил вас в музее и предупредил меня.

– Позвольте узнать, сэр, что делал в музее ваш сотрудник?

– Так, пустяки, – ответил майор, – брал дактилоскопические оттиски у конголезского генерала Могабчи. Накануне генерал Могабча знакомился с экспозицией, и отпечатки его пальцев сохранились на бедрах мраморной Венеры.

– Я знаю эту копию, сэр, – произнес Джон Смит, – эклектическая вещь, бесформенная, грубая.

– Генерал придерживался иного мнения. Впрочем, мы отвлеклись.

– Слушаю вас, сэр.

Майор разлил виски. Кусочек льда звякнул о стенку бокала.

– Мне бы не хотелось потерять вас, Джонни. Я не намерен лишать себя ваших услуг. Мы вас ценим. В прошлом вы отличный работник и честный американец. Честный американец – это тот, кто продается один раз в жизни. Он назначает себе цену, получает деньги и затем становится неподкупным. В последние месяцы с вами что-то стряслось. У меня такое ощущение, как будто все железные детали в вас заменили полиэтиленовыми. Вы не взглянули на мою секретаршу, вы не допили виски, короче, вы не в форме.

12
Перейти на страницу:
Мир литературы