Ты пожалеешь (СИ) - Ру Тори - Страница 27

Лекции кажутся невероятно интересными, а приобретенные знания — ценными. Мне есть кому их передать. Я смеюсь, и полгруппы оглядывается. Взгляд Кати транслирует хищное любопытство.

Утыкаюсь в тетрадь и старательно записываю определение. Сегодня у Ники мозги набекрень.

В столовой меня пробивает на пирожки с курагой — покупаю их и с удовольствием съедаю сразу три, но на четвертом приключается сбой — выясняется, что они воняют жиром и выглядят просто ужасно. И отторгаются желудком так стремительно, что я едва успеваю подхватить сумку и добежать до туалета.

Хлопаю дверцей кабинки, падаю на колени и меня снова с чудовищной силой выворачивает.

Прислоняюсь спиной к холодному кафелю, упираюсь подбородком в колени, глубоко дышу и ною:

— Нет, я так не играю… Я не подписывалась на такую хрень!

Чертыхаюсь, тяжело поднимаюсь, отряхиваю джинсы и вытираю рот. И тут же сталкиваюсь в проеме с Катей.

Она молчит, ее вопросительно изогнутая бровь ползет вверх. Пытаюсь обойти досадное препятствие, но подруга скрещивает на груди руки и преграждает путь.

— Не хочешь ничего рассказать?

Я до мельчайших деталей обдумывала этот разговор, но все равно оказалась к нему не готова.

— Кать, я… — Морщусь и отступаю к ряду заляпанных умывальников. — Я познакомилась с ним еще летом. Тот самый парень, который умудрился сделать мне тату, помнишь? А потом я подумать не могла, что ты встречаешься именно с ним — ведь на самом деле он живет в старой квартире и подрабатывает кем придется…

— Ты не рассказала, что вы знакомы, на их летнем концерте в арт-кафе! — перебивает Катя. — Ты вообще ничего мне не рассказывала! Мне плевать на него, он всего лишь нищий психопат, помешанный на контроле. Когда я ехала домой из «Бессонницы», он позвонил и наговорил какую-то дичь о том, что убьет меня, если я начну тебе вредить. Идиот. Тебе с ним мучиться. Может, если бы ты мне чуть больше доверяла, этой фигни с нами не приключилось бы?

Разглядываю пол в мутных разводах и борюсь с закипающим гневом.

Она во всем права, но в случившемся виновата не только я. И если она хочет быть хорошей, почему наш разговор происходит здесь, вдали от любопытных глаз ее прихвостней?

— Мне жаль… — устало вздыхаю. — Я считала Харма своим маленьким грязным секретом. Про знакомых дворников и официанток не принято рассказывать в твоем кругу, ведь так? Я ошиблась, мне и расхлебывать. Но тебя это уже не касается.

Ее губа дергается, она резко расправляет плечи, разглядывает меня, словно зверюшку в зоопарке, и начинает мерзко хохотать:

— Подожди-ка! Он что, трахнул тебя и бросил? А ты теперь обнимаешь унитазы? Ника, а как же презики? А как же твое хваленое здравомыслие, алло? Тебя бог наказал?

— Ты понятия не имеешь о моем здравомыслии и обо мне! — огрызаюсь я, отталкиваю ее и шагаю к выходу. — Отвали!

— Конечно отвалю! — шипит она мне вслед. — Плодитесь и размножайтесь, отбросы.

Хлопаю дверью и с гордо поднятой головой иду к аудитории, но руки дрожат, а от ярости вокруг пульсируют красные сполохи.

Насмехаться и унижать — это в ее крови. Но статус так легко потерять, а вот при любых раскладах оставаться человеком под силу немногим. Теперь я согласна с Хармом — вседозволенность превращает людей в уродов. Но если Кате когда-нибудь потребуется моя помощь, я не задумываясь откликнусь.

Сбегаю по широкой лестнице в холл, проталкиваюсь к гардеробу и, отстояв в очереди, меняю номерок на пальто.

В запасе два часа, заявляться в «Бессонницу» раньше обычного не хочется — на меня и так недобро косятся девочки-коллеги.

Гуляю по заснеженному скверу — любуюсь прозрачным голубым небом, инеем на ветвях и новогодними растяжками над дорогой, но в одиночестве паника снова накрывает холодной волной и выступает испариной на лбу.

Все предельно усложнилось, скоро мне придется стремительно повзрослеть. И я очень нуждаюсь в поддержке.

— Где же тебя носит? — задыхаюсь и изо всех сил давлю на грудь кулаком. — Мне так нужна твоя способность не сомневаться в принятых решениях! А я сомневаюсь. Я плохая, потому что сомневаюсь…

У тротуара плавно тормозит черный «Mersedes», с водительской стороны опускается стекло, и в окне возникает встревоженная физиономия Артема.

— Малая, привет! Давно не пересекались. Давай-ка я тебя подвезу? — Он снимает с носа темные очки и изображает фирменную улыбку.

Я настолько рада его видеть, что готова расцеловать. Он кажется мне пришельцем с далекой планеты, некогда бывшей моим домом.

Влезаю в теплый салон, поудобнее устраиваюсь на сиденье и погружаюсь в чистый кайф — над приборной панелью поблескивают декоративные четки, пахнет кожей и дорогим холодным парфюмом, в динамиках шепчут знакомые «Massive Attack». Артем выруливает на широкий проспект, откашливается и огорошивает:

— Катюха мне только что позвонила. Как со сроками? Не поздно?

— Да пошли вы! — взвиваюсь я. Подруженька все же не удержала язык за зубами. Вероятно, в эту самую минуту где-то в Лондоне один русский парень валяется в обмороке.

— Зумерок накосячил? — Артем хмыкает, внимательно смотрит на дорогу и перестраивается в левый ряд. — Какие у него планы?

Мой гнев тут же иссякает. Провожаю взглядом сосны и столбы вдоль трассы, соединяющей районы города, и мысли улетают далеко-далеко…

Отчего-то вспоминается угрюмая запущенная квартира в старом доме. Как же, должно быть, тоскливо в ней долгими вечерами… О чем Харм думал в минуты одиночества? «Говорил с ее стенами? Пробовал лезть на них? Кричал раме оконной?..»

По спине пробегает озноб. Пустые комнаты, пустая миска под столом, пустота в душе…

Он ведь орал об этом на всю площадь, не жалея связок. Только никто не услышал.

— Он ничего не знает… Он… пропал. Уверена, случилось что-то плохое, — признаюсь я и принимаюсь умолять: — Найди его, пожалуйста, Артем. Найди его. У тебя везде есть связи! Я расскажу про него все что знаю, только найди! — Я всхлипываю и вытираю кончик носа перчаткой. — Блин. Все вышло так тупо. Женька точно меня убьет…

— Постараюсь. Притащу живым или мертвым. Он мне еще извинения должен… — самодовольно кивает Артем, хотя в его глазах читается легкий шок. — А брата не бойся. Если что, у него тоже рыльце в пушку.

Поначалу я не догоняю смысл последней фразы. Единственное прегрешение Жени — неприятная история с той самой Машей. Но она была просто сумасшедшей девушкой, помешанной на моем брате. Она вбила себе в голову несуществующую любовь и преследовала его, и в таком поистине безвыходном положении, как я сейчас, не была… Или… была?

Вздрагиваю и вопросительно смотрю на Артема.

— От меня всегда скрывали подробности. Можешь хотя бы намекнуть, из-за чего папа так сильно злился на Женьку?

— Я не особо в курсе обстоятельств… — Артем пожимает плечами и косится в зеркало заднего вида. — Все началось в моем клубе. Женек тогда был в ударе — угашенным в хлам, поэтому и подвалил к девочке оригинально — пригласил на танец на столе. Мария — его однокурсница — умела поддержать любой разговор, одевалась ярко и странно и была нереальной красавицей. К тому же обладала громкой фамилией — она ведь приходилась родственницей губернатору. Одно время Женек был зациклен на ней и вел себя как настоящий псих — только и повторял: «Маша, Маша…» Но потом, понимаешь… Он побывал у нее дома и понял, что она… мягко говоря… небогата. Да, из влиятельной семьи, но ее мать была этаким «позором» и закончила плохо — умерла в психушке. Женек решил с Машей порвать, но та сказала, что беременна. В итоге случилось то, что случилось… Неприятностей Женьке добавил и принципиальный следователь — давил на совесть рассказами, что на ее похоронах не было никого, кроме брата-подростка, у которого на почве потрясения начались какие-то проблемы с головой. Вашему отцу пришлось подключить все связи, чтобы уволить следака и замять шум. Но именно этот бывший следак впоследствии нарыл на мэра компромат и передал нужным людям.

Желудок сжимается в комок, и я дышу ртом. Ловлю смутное дежавю, но его перебивает ужасающие подробности об ублюдском поступке брата — я чувствую солидарность с Машей, ставлю себя на ее место и по щекам текут слезы.