Помню тебя наизусть (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 39

Несмотря на то, что лапу обезболили, пес мелко дрожал и поскуливал. Я держал его и чувствовал, как бешено колотится измученное собачье сердце

— Держись, парень. Нормально все будет — потрепал его по загривку. В этот раз искренне, без страха, просто чтобы поддержать. Он вяло шевельнул хвостом и прикрыл глаза, совсем как человек, который знает, что надо потерпеть.

В этот момент Яна впервые посмотрела на меня без ядовитого сарказма. Просто заглянула своими серьезными глазищами в самую душу и отвернулась, так ничего и не сказав.

Пока ветеринарный врач промывал загноившуюся рану, она неотступно была рядом и помогала, подавая нужные инструменты, когда надо успокаивала волнующегося пса. Ободряюще улыбалась и беспечно чирикала, но я-то видел, как на ресницах нет-нет да и сверкала одинокая слеза.

— Как у него дела? — спросила у Степана Константиновича, когда он закончил с обработкой и наложил новую повязку.

— Не нравится мне его лапа. Как бы не пришлось отнимать.

Белецкая прижала руку к груди

— А антибиотики? Неужели не помогают?

— Те, что есть у нас в распоряжении? — он глянул на нее исподлобья, — Нет. Нужны более сильные. Но…

— Я привезу!

— Они обычно только на заказ.

— Закажу, — упрямо кивнула Белка, — напишите мне чего и сколько надо. Я все достану.

И вот над этой девочкой, самозабвенно спасающей изуродованного пса, мы как идиоты ржали? Над тем, что она с лопатой и в сапогах?

Я себя почувствовал просто конченой сволочью.

POV Макс

Из приюта мы уходили вместе. Молча, думая каждый о своем.

— Куда ты? — спросила Яна, когда я свернул налево.

— На остановку.

— Идем, — она махнула рукой и поплелась к машине, уныло пиная перед собой камень.

Наверное, надо было отвесить какую-нибудь шуточку, по поводу того, что она впервые позвала меня прокатиться, хотя клялась, что никогда этого не сделает, но не было ни сил, ни настроения. Перед глазами изувеченная лапа Персика и бинты, пропитанные лекарствами вперемешку с кровью, а внутри состояние такое странное, что словами не передать. Жалость, бессилие, стыд за людей.

Поэтому я без лишних слов сел на пассажирское сиденье и пристегнулся. Яна тем временем завела двигатель, включила дворники, чтобы смести пыль с лобового стекла, но с места трогаться не торопилась. Просто сидела и смотрела в окно.

— Ты…это…молодец сегодня, — внезапно произнесла она и покраснела, — серьезно. Я думала, что сбежишь, когда Персика увидишь… а ты остался. Спасибо.

Почему-то снова стало стыдно. За то, что благодарит по такому поводу.

На душе так муторно, словами не передать. Я попытался вспомнить, что хотел ей сказать все эти дни. Вроде речь какая-то была заготовлена, в которой я — крутой и независимый — признаю свои ошибки, но при этом не перестаю быть отважным мачо, грозой девичьих сердец.

Фигня все это. Фигня.

— Прости меня.

Белецкая подняла настороженный взгляд:

— За что?

— За фотку ту идиотскую. За одноклассников. За все. Я…мне жаль, что я так себя вел, — вроде прощения у нее прошу, а полегчало мне самому.

Яна долго не отвечала. Рассматривала меня, будто впервые видела. Неторопливо, немного растеряно и капельку грустно. Я тонул в этом пронзительном взгляде, забывая обо всем на свете. Будто и не было ничего кроме нас двоих, сидящих в машине так близко, что стоит протянуть руку и можно коснуться. Провести пальцами по нежной щеке, пропустить сквозь пальцы прядь шоколадных волос.

Естественно, я этого не сделал. Не посмел. Вместо это с кривой улыбкой предложил:

— Мир и дружба?

— Дружба? — она рассеяно посмотрела на мою руку, протянутую в знак примирения, — Какие из нас друзья, Максим? Но теперь я буду ненавидеть тебя чуточку меньше.

Вот так. Ни тебе восторженных криков, ни слез умиления, ни собачьей радости и заверений, что все будет отлично. Просто «буду ненавидеть тебя чуточку меньше». Слова царапнули и тяжелым комом опустились куда-то в желудок.

— И на том спасибо, — только и смог, что кисло усмехнуться, пряча за этой усмешкой свою неловкость.

— Ты, оказывается, можешь быть нормальным, — не без удивления заметила Яна.

Нормальный не стал бы делать того, что сделал я. Не разжигал бы травлю, не унижал, не выставлял посмешищем на глазах у всего класса. Нет, никакой я не нормальный, а просто идиот, который думал, что стоит сказать «прости» и все наладится.

Все не так, как я рассчитывал…но так, как и должно быть. Нельзя одним словом исправить все свои ошибки.

Я представил, как мы едем домой. В полной тишине, рядом, но далеко друг от друга. Потом она уходит в свою комнату, куда мне хода нет, и увидимся мы с ней только за ужином.

Мне этого мало. С ней непросто, но все равно хочется быть рядом. Еще хоть немного.

— Поехали искать лекарства? — предложил я, чтобы хоть как-то потянуть время.

— У тебя тренировка, разве нет?

— Уже давно идет.

На самом деле парни с утра обрывают телефон, а я не отвечаю. Не до них. И тренер пусть лютует, сколько захочет. Сегодня у меня есть более важные дела, чем бегать по залу и пинать мяч.

— Тебя будут ругать.

Равнодушно пожал плечами. Переживу.

— Могу подбросить тебя до школы, — осторожно предложила Яна.

— А ты будешь одна катать по городу и искать лекарство для Персика?

— Да.

— Ну, уж Белецкая. После всего, что я сегодня увидел, ты от меня так просто не отделаешься. Вместе поедем.

— Уверен?

— Я с тобой. Мне это важнее, — твердо сказал я, и внезапно получил в ответ усталую искреннюю улыбку, которая была прекраснее во сто крат, чем любые кокетливо надутые губы.

Только сейчас я начал понимать, насколько сильно встрял.

— Ладно, сам напросился. Я сделала все, что могла, чтобы от тебя отделаться, — кивнула она с таким серьезным видом, что я чуть не засмеялся.

— Давай, уже. Рули, доктор Айболит.

Мы отправились в центр, по пути заезжая в каждую ветеринарную аптеку.

К сожалению, Степан Константинович не обманул — этого лекарства нигде не было. Стоило оно немало, поэтому просто так его не привозили, только по просьбам нуждающихся. И как бы Яне не хотелось здесь и сейчас помочь бедному Персику, это оказалось невозможным.

Я не спорил и лишь покорно шел следом за ней, когда она упрямо топала ногой и возвращалась в машину, в надежде, что в следующий раз повезет. Но время шло, а удача так и не повернулась к нам лицом. Объездив десятка три аптек, Белецкая все-таки сдалась и заказала волшебное снадобье.

— Чего ты скисла? Они же сказали — послезавтра все будет. Ничего с твоим Абрикосом за два дня не случится. — я пытался ее поддержать, но выходило как-то криво и неуклюже.

— А вдруг нет?

— Все будет хорошо.

— Ты слышал врача? Лапа у него плохая.

— Все. Будет. Хорошо, — повторил по слогам, борясь с желанием взять за руку.

— А если…

— Мороженое хочешь? — нагло перебил ее панику.

— Что? — растерялась она.

— Мороженое. Шоколадное.

— Я…не знаю.

— Отлично. Идем.

Все-таки схватил. Сгреб ее ладонь своей лапой и потащил притихшую Яну к ближайшему магазину.

В любой непонятной ситуации беги за мороженым. Золотое правило. С пяти лет пользуюсь, и ни разу не подводило.

Дальше мы просто сидим на лавке возле пруда, смотрим на толстых уток, выпрашивающих хлеб у прохожих, и разговариваем. Аккуратно, на отрешенные темы, стараясь не затрагивать острых граней.

Да погода хорошая, лето ожидается жаркое. Утки красивые, но глупые. Мороженое вкусное и холодное — просто поразительно.

Охотнее всего Яна рассказывает про приют. Мне все рано, я готов даже про опилки с ней беседовать, лишь бы не молчала, не смотрела лютой волчицей. Я хочу быть ближе к ней.

Сегодня, после того как увидел ее рядом с этим псом, у меня в голове что-то замкнуло. Переклинило по полной программе. Это не просто девушка. Она не только красивая, умная — это я знал давно, но и самоотверженная, неравнодушная. Почему-то именно это сразило меня наповал.