Постскриптум (СИ) - "Anzholik" - Страница 41

— И что я должна делать в этих хоромах? Мне было более чем достаточно той квартиры. Тут же если начинать уборку, то скопытиться можно. — Отвлечься. Срочно отвлечься. Пока не раскроилось все внутри на куски от нахлынувших эмоций.

— Домработницу вызовешь. Все телефоны с обслуживающим персоналом и прочим лежат в зале на столе. Там же пароль от Wi-Fi и домашний номер телефона.

— А откуда у тебя эта квартира? — Не выдерживаю и наконец задаю животрепещущий вопрос. Потому что зудит под скальпом, будто рой пчел, и заглушает все остальное. Мне нужно знать. Нужно и все.

— Давно куплена и давно обставлена. Только Оля тут жить отказывается. Ей нравится наш дом больше. — О как. Стоило ли сомневаться? Романтика и атмосферность для любимой Лели. А мне… Мне снова с барского плеча подачки. Отказалась одна жена? Так чтобы не пропадало притащу-ка я бывшую. Ну а что? Удобно. И бессовестно. Противно и даже мерзко. Сродни тому, как женатые мужики покупают своим любовницам квартиры, дабы приезжать и объезжать их в них же. А когда расстаются, то выкидывают девушек из апартаментов. Без зазрения совести. И эти долбаные кобели чувствуют себя в разы увереннее на своей территории. И от осознания этого мне дико неуютно. Ведь со мной может произойти то же самое, разве что из-за Ильи он такое не сделает. Хотя… Я уже ни в чем не уверена. И состояние усугубляется все больше под внимательным Лешиным взглядом, и единственным успокоением становится шикарная кухня. Где можно не то что спать, а полноценно жить. С угловым диванчиком. Широким двустворчатым холодильником. Красивой стеклянной варочной панелью. И всеми чудесами техники. Просторно. Все в мягких кремовых тонах, где контрастом черная техника. А мебель насыщенного шоколадного оттенка. И шторы в тон. Идеал и предел мечтаний каждой хозяйки.

И вопреки моим ожиданиям надолго сегодня он не задерживается. И я, конечно, благодарна ему за помощь с перевозом вещей, но поспешный уход на типа работу мне не нравится. Потому что чувства в разнос пошли. Что как бы почти привычно. И почти терпимо. Потому что в огромной квартире одиночество давит в разы сильнее. Будто с цепи сорвалось. Как бешеная собака грызет меня, рвет на части изнывающую душу. Но он уходит… И выход тут один, точнее два: позвать сестру или Кирилла. Который уже почти месяц в подполье. Я даже пыталась ему позвонить, но абонент не абонент. А жаль. Его прыть да пустить бы в нужное русло — было бы идеально. И сестра, как последний гвоздь в крышку гроба, занята.

— Мам, мам! А знаешь, что мне папа пообещал? Знаешь? Он сказал, что купит мне собаку! Свою собаку! Представляешь? — Выдыхаю медленно, медитативно. Неконтролируемые эмоции плещутся, грозясь прорваться. И все, что остается: вдох-выдох, чтобы не взять телефон и не обматерить прямо сейчас Лешу. Какого хера? Мы же договаривались, что обсуждаем ВСЕ без исключений. А тут опять старое доброе пренебрежение. Урод. Вот правда, долбаный урод. Вечно ставит меня в неловкое положение и перед собой, и перед ребенком. Не дает спокойно жить. Будто с наслаждением не дает мозоли зажить, натирает и натирает, практически сдирает, черт бы его побрал. Там и без того уже кровавая гематома вместе с жидкостью. Все болит и нарывает. А он, сука, трет!

— А когда он тебе пообещал, зайка?

— Сегодня, — сразу же отвечает и снова с разгона запрыгивает на огромную кровать. Прекрасно. Опять как об стену горох мои слова. Что проси, что не проси. Однохуйственно. Мужик захотел — мужик сказал. Злюсь. Очень сильно. Но ребенок тут не виноват, потому с натянутой улыбкой начинаю разбор вещей, так и погрязнув во всем до поздней ночи. Уснув на пушистом ковре в зале, не сумев доползти до комнаты от усталости. Чтобы утром проснуться от ощущения, будто у меня в спине прожигают дыру.

— Тебя настолько не устраивает кровать? — Вот это стопроцентно, блин, первое, что я бы хотела услышать с утра. Когда все тело затекло и во рту пустыня. А совсем рядом стоит небезызвестная фигура. И что-то звонок в дверь я или проворонила, или его как бы не было.

— Только не говори, что у тебя есть свой комплект ключей. — Только этого мне не хватало. Чтобы он приходил и уходил когда ему вздумается. Несмотря на мое условие. Которое по счету он уже игнорирует?

— Разумеется. Это же моя квартира. — Сука. Надменная и наслаждающаяся своим положением сука. Никак иначе.

— Леша, какая, мать твою, собака? — Встаю, потягиваюсь и красноречиво кривлюсь. — Ты мне что обещал?

— Что я обещал?

— Что будешь, черт бы тебя побрал, советоваться со мной в каждой мелочи, что касается общего ребенка, — хриплым после сна и крайне недовольным голосом отвечаю.

— А я не обещал, я выслушал. — Жесть. Столько наглости и превосходства в каждом слове.

— И сделал по-своему.

— И сделал по-своему. — Ухмыляется! Он ухмыляется, нет, ну вы представляете? Человека будто подменили. Раз — и вышел другой на сцену вместо того привычного истукана, которого он изображал все время после нашего возвращения из Тайланда. — Так чем же тебя кровать не устроила?

— А какого лешего ты тут делаешь в будний день с самого утра?

— Пришел помочь разобрать коробки. — Усаживается на диван. И я только сейчас замечаю, что на нем джинсы и пуловер. Неофициальная форма одежды. Понятно… Отлично сидящая, если что. И весь он свежий и довольный. Козел.

— О, как великодушно. Только я и без тебя неплохо справляюсь.

— Да я заметил.

— Тебя прорвало, что ли? Или ты в собственной квартире становишься по умолчанию разговорчивым и наглым как танк? — Спотыкаюсь о стоящую рядом коробку. Пытаюсь сориентироваться, в какой стороне ванная, потому что принять душ сейчас вопрос жизни и смерти. Да и надо скоро будить ребенка, чтобы отвезти в сад. А присутствие Леши не способствует моей собранности и умению мыслить трезво и рационально.

— Сварю кофе, пока ты приводишь себя в порядок. Если, конечно, ты не собираешься отсыпаться дальше. — А я, значит, не в порядке, да? Кривая, косая? Помятая? Не надлежаще выглядящая для такого дворца? Не дотягиваю до требуемого уровня?

— Мне нужно отправить сына в сад, — сквозь зубы. Чтобы не вцепиться в его глотку. Чтобы в него всего не вцепиться. Потому что слишком сильно нужно выплеснуть изнутри скопившееся.

— Я сам его отвезу.

— Сам. Сам. Бесишь, — ворчу и плетусь за полотенцем и сменной одеждой. Чтобы уже спустя пару минут медленно оживать под теплыми струями воды. Наконец просыпаясь до конца. А мышцы ноют, и дискомфорт во всем теле сковывает. Не получается расслабиться. Вообще никак. Особенно когда боковым зрением замечаю движение через запотевшее стекло душа. Он что, издевается? Или специально меня провоцирует?

— Я руки помыть, не отвлекайся. — Мне кажется, или он забавляется? Так сильно нравится играть? Не заигрывается ли?

— Спинку не помоешь? — Открываю дверцу, держа мочалку в руке. Потому что, блять, руки он мог помыть в этих хоромах где угодно и не обязательно было переться ко мне сюда. И вообще его поведение выбивается из привычного шаблона слишком сильно в данный момент. Все слишком сильное. Слишком не шаблонное.

— Мне еще варить кофе и будить Илью, ты же взрослая девочка, помоги себе сама. — А взгляд обжигает, будто на меня плеснули бензина и подожгли. Самоуверенная дрянь. Поимевшая мое загоревшее тело за эти пару секунд взглядом. Но даже пальцем не хочет шевелить. Вот почему он сдерживается? Я не понимаю. Что же такое произошло у него в голове, что он стоически терпит? Куда делись его: не могу не трогать, не могу не смотреть и не могу… кучу всего в отношении меня?

Закрываю створки. Хотелось с грохотом, но те плавно смыкаются. И все наслаждение улетучивается. Раздосадовано домываюсь в рекордно короткие сроки и, когда выхожу, шумно втягиваю воздух, который щекочет заманчивым ароматом сваренного кофе. В полотенце. С капающей с волос водой шлепаю на кухню, забираю стоящую на столе чашку и отпиваю обжигающий глоток.

— Это мой кофе, твой в турке.

— Какая жалость. — Закидываю ногу на ногу, располагаясь удобнее на диванчике. И чувствую парализующий меня взгляд. И столько борьбы в глазах. Столько сдерживаемых эмоций. Что мне смешно и не смешно. И так и хочется раздвинуть ноги, позволив полотенцу соскользнуть с тела, и позвать его. Умолять. Потому что болезненными импульсами возбуждение плещется под кожей. И я на грани. Не знаю, конечно, как он. Но мне чертовски надоело это все терпеть и сдерживать себя. Чертовски надоело…