Крестоносец. Византия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 46

Хотя, тут есть свои нюансы. Например, застав жену в постели с любовником, муж может убить не только любовника, как покусившегося на его собственность (а не только честь), но и жену, как его сообщницу, и особо никто ему ничего не предъявит, если только жена не окажется из влиятельной семьи, или любовник не будет сильно выше по положению в обществе.

Того же шекспировского Отелло в финале хотели арестовать и судить не потому, что он задушил изменившую ему (как он думал) жену, а потому что эта жена была дочкой влиятельного сенатора. Будь тесть Отелло, к примеру, обычным лавочником, или он сам не приблудным мавром, а венецианским патрицием, ему бы никто и слова не сказал. Даже за невиновную Дездемону ему максимум светило бы церковное покаяние, а если бы она реально изменяла своему афромужу, от него бы и этого не потребовали, так как в принципе наставление женой рогов мужу решительно осуждается обществом и Церковью.

С вдовами ситуация более специфичная. Общество смотрит сквозь пальцы, если женщина, оставшись одна, заведёт любовника, особенно если тот не женат. Даже церковники относятся к этому снисходительно, понимая, что «основной инстинкт» никуда не денешь, и лучше уж так, чем иметь дело со всякими психозами, не говоря уж об извращениях. Тут надо только не нарушать приличий и не допускать непотребств, например, меняя любовников как перчатки, или закрутив роман одновременно с несколькими мужиками, или заведя внебрачного ребёнка. Ну или хотя бы хорошо это скрывать. И тогда такая вдова будет считаться вполне уважаемой дамой, как та же мама графа фон Хельфенштейна, а самой большой неприятностью для неё будет покаяние в грехе прелюбодеяния на исповеди, да епитимья, назначенная священником.

По той же причине Церковь крайне одобряет повторные браки вдов, хоть с любовниками, хоть ещё с кем-то, лишь бы жили не «во грехе». А вот родня таких женщин со стороны покойных мужей далеко не всегда встречает одобрительно их желание вступить в новый брак. Нет, бедноте в целом всё равно, они даже рады, если кто-то берёт на себя заботу о прокормлении «лишних ртов». А вот состоятельные семьи, не говоря уж об аристократии, воспринимают это совсем иначе.

Вопрос, как это часто бывает, упирается в деньги. Вдове после смерти мужа возвращается её приданое, если оно осталось, понятно. Кроме того, в знатных или просто богатых семьях по обычаю муж при вступлении в брак выделяет жене за свой счёт «вдовью долю», на которую она может достойно жить, лишившись супруга. Доля эта немаленькая, от одной пятой до трети имущества мужа. Прочее наследство достаётся детям, если таковые имеются. Правда, в случае их несовершеннолетия имуществом тоже управляет мать, если в завещании не указаны другие опекуны. А если детей нет, то вдова наследует всё состояние мужа. И уж коли она выйдет замуж снова, то всё, чем она владеет, достаётся новому мужу.

С титулами несколько сложнее, но, если новый муж подходящего происхождения, и есть связи среди власть имущих, бездетная вдова может передать титулы, унаследованные от прежнего мужа новому супругу, или на худой конец детям, родившимся в новом браке. Понятно, родне предыдущего мужа никак не может нравиться, что кусок фамильных богатств, не говоря уж о титулах, уйдёт к какому-то постороннему мужику.

Чтобы избежать таких неприятностей, они идут на самые решительные меры, отваживая неподходящих, по их мнению, соискателей рук состоятельных, и тем более знатных вдовиц. Таких запросто могут жестоко избить, могут покалечить, в том числе так, что любые планы насчёт женщин придётся забыть. Времена сейчас брутальные, вспомнить хоть драматическую историю Пьера Абеляра, умершего пять лет назад, и вполне ещё живой Элоизы де Аржантей, о которых мне рассказал аббат Клерво, знававший обоих. А могут и убить, причём даже не обязательно мараться самим — отморозков и сейчас хватает, и их услуги стоят не слишком дорого. Могут прикончить и вдову, если проявит упрямство и захочет, не прислушиваясь к настойчивым советам родни покойного мужа, выйти снова замуж.

Не считаться с такой угрозой могут только женщины родом из могущественных семей, либо нашедшие себе высокопоставленных избранников, способных постоять и за себя, и за свою пассию. Прочим приходится довольствоваться любовниками, на что их родичи по мужу обычно закрывают глаза, так как имущество вдовы, не вступившей в новый брак, наследуют её законные дети, либо, если их нет, ближайшая родня по линии мужа.

Правда, тут тоже есть риск. Женщины — народ увлекающийся, и случаи, когда богатая вдова проматывает состояние на любовников, вовсе не редкость. Причём такая вероятность становится тем больше, чем старше женщины и моложе их «бойфренды». Бывает и противоположное, когда вдова, особенно уже в немолодом возрасте и не имея детей, ударится в религию и уходит в монахини, замаливать грехи. Всё своё имущество женщины в таких случаях жертвуют обители, и род мужа теряет его навсегда, ведь по каноническому праву отчуждать церковное имущество нельзя, а бодаться с монастырями и стоящей за ними Церковью в эти времена себе дороже.

Так что самым надёжным способом не дать фамильному достоянию уплыть на сторону считается новый брак вдовы с братом или ещё каким-то родичем её мужа. В этом случае всё, чем она владеет, возвращается в семью мужа. Причём по вышеуказанным причинам с этим стараются не тянуть. Самих женщин принуждают разными способами, из которых самый эффективный — угроза отобрать детей, по закону принадлежащих роду отца. Только женщины с сильной «крышей» могут сопротивляться этому. Остальные вынуждены соглашаться на предложенного мужа. Лотта тоже оказалась в их числе, приняв требование свёкра стать женой его младшего сына.

Ведь её семья находится довольно далеко от Ульма, да и в родном Страсбурге никогда не была особо влиятельной. К тому же, вторая жена её отца невзлюбила падчерицу, и была рада сплавить Лотту замуж подальше. Так что на помощь родни ей рассчитывать не приходилось, и сопротивляться нажиму Отто она не могла, дав согласие выйти замуж, как только закончится траур по её мужу. По этой же причине Лотта была рада представившейся возможности оторваться напоследок.

К тому же, по её словам, секс со мной ей очень понравился. Как призналась Лотта: «Я пять лет прожила с мужем, думала, что люблю его, родила троих детей. Но я даже не представляла, что мне может быть так хорошо с мужчиной. Может быть, это грех, но после нашей первой ночи я молилась Святой Деве, чтобы ты зачал во мне ребёнка, и со мной всегда была часть тебя».

Конечно, слышать подобную оценку от молодой женщины было приятно. Но всё же женщины коварные существа, и обижать их чревато неожиданными последствиями. Вспомнилась история из «Тысячи и одной ночи» про халифа и его брата, встретивших женщину, которую ифрит прятал в сундуке, и которая потребовала от них заняться с ней сексом, после чего взяла у них кольца и предъявила целую связку таких, заявив: «Все они принадлежали мужчинам, я со всеми ними имела дело на рогах этого ифрита. Он похитил меня из дома моего отца, в день моей свадьбы, заточил в сундуке на дне моря, но я доказала, что, если женщина чего-то захочет — её ничто удержать не сможет».

Я рассказал Лотте эту сказку, соврав, что слышал её от персидского купца. Девушке сказка очень понравилась и снова возбудила, после чего она начала мне доказывать, что её тоже ничто не удержит, если она чего-то захочет. Я с удовольствием поддержал эту инициативу, тем более что если раньше я чувствовал некоторую неловкость, от того, что, пользуясь гостеприимством Отто, спал с его невесткой, то после откровенного разговора с Лоттой от этой неловкости и следа не осталось. Наоборот, захотелось доставить побольше удовольствия девушке, да и себе тоже, что там скрывать. Лотта это моё намерение полностью одобрила, до зари набрасывалась на меня с такой страстью, словно эта ночь была последней в её жизни. Хотя, следующей ночью она опять была в моей кровати, и буквально заездила меня, «проскакав» на мне не одну сотню лье в полюбившейся ей позе наездницы.