Крестоносец (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 81

Ну а нас с Роландом и близнецами позвали наконец-то мыться к установленной на другой стороне двора бадье с тёплой водой, а то до этого только ополоснули наскоро лицо и руки.

Пока мылись — прибежали Карл Комо́ с женой и старшими детьми, за которыми сбегал младший сын трактирщика. Охи, ахи (это со стороны Гертруды, мол, в поход выйти не успели, а уже едва не погибли), сдержанная похвала отца, зависть младших братьев… Эрих с Ульрихом чувствовали себя настоящими героями, ну так они таковыми и были. Если бы не помощь близнецов — вряд ли мы с Роландом встретили этот рассвет.

После помывки я вновь наложил мазь на раны. Одежду, где можно было, жена и дочери трактирщика застирали от крови, а что-то пришлось выбросить. Главное, что кольчуга и оружие были в порядке, мы их, отмыв от крови, смазали маслом, дабы предотвратить появление ржавчины.

Перед тем, как отправиться на боковую — вечер и ночка выдались для всех нас нелёгкими, так что глаза у всех слипались — я попросил Магду нашить на рубахи всех четверых карманы, по две штуки по бокам. И чтобы сверху за неимением молнии они просто стягивались кожаным шнурком. Сунул ей пяток денье, девица с радостью согласилась всё сделать в лучшем виде. После чего наконец-то присоединился к товарищам, которые уже сопели на своих тюфяках.

[1] Штадтгерихт — городской суд в средневековой Германии.

Северный ветер лениво шевелил волны Золотого Рога и навевал приятную прохладу на разогретые за день камни Влахернского дворца. Солнце уже начало клониться к закату, но до наступления сумерек оставалось ещё немало времени и ничто не мешало разглядывать город, залив со снующими по нему кораблями и лодками, древнюю Стену Феодосия, насчитывающую уже 700 лет, и 400 лет назад укреплённую после землетрясения. Впрочем, люди, находившиеся на балконе личных покоев Василевса[1], не обращали внимания на давно привычные виды, может быть лишь немного радуясь, что ветер уносит в сторону от дворца городские запахи, весьма далёкие от благоухания. Сейчас их волновали совсем другие вещи.

Людей этих было двое. Один, сидевший в кресле из палисандра и эбена, привезённых из глубин Африки, и облачённый в пурпурные одежды, был высоким, худощавым мужчиной лет под тридцать, со смугловатой кожей, тонкими чертами лица, большими серыми глазами, русоволосым, как весь его род, с такого же цвета усами и коротко стриженой бородой. Любой обитатель дворца, да, пожалуй, и всей столицы, сразу узнал бы в нём императора Мануила Комнина, первого этого имени, уже четыре года занимающего престол Империи Ромеев.

Другой, примерно одного возраста с императором, стоявший перед ним, был здоровяком со светлыми глазами и золотисто-рыжеватыми волосами, свидетельствовавшими о том что в нём течёт кровь жителей Готских Климатов[2]. Одет он был в шёлковую придворную одежду с богатой золотой вышивкой, и производил впечатление рубаки и жизнелюба. Глядя на него, далеко не сразу можно было разглядеть в этом любителе охоты и тонкой кухни одного из влиятельнейших государственных мужей Империи.

Это был севаст[3] Иоанн Каматир. Род Каматиров не принадлежал к самым древним в Империи, он был довольно молодым, насчитывая немногим более трёх веков, впрочем, как и вся высшая знать при нынешней династии. Каматиры поднялись вместе с династией Комнинов, оттеснив прежних вельмож, растерявших богатство и влияние в смутные времена предыдущего столетия, что наступили после императора Василия II Болгаробойцы, прозванного так за свирепость в войнах с Болгарией.

Конечно, возвышению семьи Иоанна сильно способствовало родство с императорской семьёй, с которой Каматиры связались выгодными браками. Но Иоанн занял должность логофета дрома[4] отнюдь не только за родство с Василевсом. Ведая внешними делами Империи, он оказался на своём месте, проявив немалую энергию и старание. Во всяком случае, сеть шпионов, раскинутая им в странах Европы, Азии и Африки, а также послы, регулярно отправляемые к христианским, мусульманским и языческим властителям, исправно поставляли разнообразные сведения в Константинополь.

Между ними стоял прямоугольный столик на низких изогнутых ножках. На большом серебряном блюде горкой возвышались фрукты: гроздья винограда, инжир, гранаты… Рядом в небольшой и глубокой чаше, наполненной мёдом, покоились кусочки дыни, которые следовало подцеплять специальной двурогой вилкой из серебра. Кувшин был полон вина, здесь же стояли два кубка, выполненных из стекла, оправленного в золото с самоцветами. Один из них был наполовину полон.

— Ну, выкладывай! — обратился к Иоанну император, протягивая руку к кубку. — Я же вижу, что у тебя припасено для меня что-то интересное.

— Божественный Василевс как всегда проницателен, — учтиво поклонился Каматир.

— Иоанн, хоть здесь обойдись без лести и церемоний, — поморщился Мануил, возвращая кубок, в котором вина стало на пару глотков меньше, на прежнее место. — Мне их и без того хватает во дворце и в городе, но у себя, наедине, не хочу терять на них время. Император, конечно, раб церемониала, но и рабам надо давать отдых.

— Например, на войне, — улыбнулся Каматир.

— Да, на войне, — мечтательно протянул император. — Там всё куда проще и свободнее…

— Да и безопаснее, — снова улыбнулся логофет дрома.

— За что я тебя ценю, Иоанн, — вернул улыбку император, — так это за умение сочетать образ почтительного слуги с откровенностью. Редкое искусство… Ладно, к делу. Что там за новости?

— Довольно любопытные, — сразу посерьёзнел Каматир. — И неожиданные. Они касаются крестового похода латинян.

При этих словах Мануил помрачнел. Латиняне… Та ещё заноза в заднице Византии, если честно. Нет, нельзя сказать, что император ненавидел латинян, да и довольно странно было бы ждать таких чувств от сына венгерской принцессы и мужа свояченицы германского кайзера, дочери графа фон Зульцбах, приходящейся родной сестрой жене того самого Конрада Третьего, который сейчас собрался в этот крестовый поход. Опять же, на службу к императору ромеев поступило много западных рыцарей, это началось ещё при его отце, и доверия к ним, откровенно говоря, у него было куда больше, чем к собственной знати, погрязшей в интригах и заговорах.

Латинские купцы не жалеют денег на щедрые подношения и выгодные займы под символический процент, в обмен на льготы от императора, ограниченные сроком его царствования. У его наследников их придётся выпрашивать по новой. Это не местные скопидомы, из которых добровольно и обол[5] не выдавить. Да и вообще, императору импонировали рыцарские обычаи Запада, как воин он чувствовал с ними некое духовное родство.

Всё это было. Но было и другое. Императора частенько выводило из себя отношение свысока у этих немытых невежественных варваров, к подданным Империи — цивилизованным людям, унаследовавшим культуру Эллады и Рима. И не только у пропахших конюшней и псарней безграмотных графов и баронов, но и у низкорождённых торгашей из западных городов, которым такое уж совсем не по чину! Да и их духовенство, упёршееся в вульгарную латынь и редко знающее греческий, ненамного лучше. И это даже не касаясь нежелания латинян последние два с половиной века признавать ромейских Василевсов законными наследниками императоров Рима! Таковыми они объявили германских королей — варваров и узурпаторов. Наглость какая! А ведь пришлось смириться и признать, чтобы не увеличивать и без того многочисленные внешние проблемы Империи!

Ещё и свои подданные недовольны. Торговцы и ремесленники жалуются, что де латинские купцы их разоряют. Ромеи разучились торговать! Рассказать кому лет сто назад — сочли бы за глупую шутку. Да и литераторы с учёными сравнивают сытую жизнь ремесленников со своей, и сравнение это не в пользу служителей Муз. Аристократия недовольна «засильем» латинян на императорской службе. Оттирают их, видите ли! Мало дед, отец, да и сам Мануил роздали проний[6] этим бездельникам! Теперь они фактически превращают пожалованные за службу земли в наследные владения, и требуют таких же прав, как у италийских и венгерских баронов. Ещё бы воевали так же хорошо… И не отмахнёшься от этих недовольных. Если не обращать внимания на их скулёж, живо устроят восстание и подсадят на трон очередного претендента, как было при Дуках[7].