Крестоносец (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 55

Не успели мы отъехать от Саарбрюкена на десяток лье, как услышали позади себя топот копыт. Нас нагоняла группа вооружённых всадников, и я уже тогда почувствовал смутное беспокойство. А когда они приблизились, и я узнал среди них не кого иного, как Вольфганга Вагнера — племянника убитого мною разбойника — то сразу понял, что хорошего ждать не приходится.

Так оно и вышло. Нагнав нас, Вагнер завопил что было мочи:

— Вот они! Это они! А вон тот убил моего дядю!

То есть он кричал на немецком, но кое-что я из его воплей понял. С племянничком их было девять, и все, как я уже упоминал, вооружены до зубов, включая самого Вольфганга. Рвануть с места? Можно было попробовать, но двое из преследователей весьма недвусмысленно нацелили в нашу сторону взведённые арбалеты — один болт смотрел мне в грудь, а второй — в грудь Роланду. И, признаться, рисковать жизнью мне совершенно не хотелось, хотя сознание рисовало весьма скорбные перспективы нашего с товарищем будущего.

Да, ничего из вещей убитого мною негодяя я не взял, равно как и из вещей его племянничка. Так что доказательной базы у противной стороны не было никакой. И я уже собрался было заявить, что вижу этого прыщавого впервые в жизни, как вмешался Роланд, по своему обыкновению не сдержавший язык за зубами. Видимо, он тоже сообразил, что к чему, но вместо того, чтобы промолчать и предоставить возможность мне самому разрулить ситуацию, решил возопить к справедливости.

— Это разбойник! — закричал он на французском, тыча пальцем в Вольфганга. — Он и его дядя среди ночи решили нас ограбить, и только провидение спасло нас с Симоном от гибели! Арестуйте его немедленно!

Ой дурак, невольно повторил я про себя эпитет Жоржа Милославского из всеми любимой в моём будущем кинокомедии. На какое-то мгновение, правда, наши преследователи пребывали в растерянности, но длилась она недолго, так как сообразительный племянник снова начал что-то верещать, показывая, видимо, старшему группы, обладателю пышных усов, в которых уже пробивалась проседь, на мою руку. Я понял ещё меньше, чем в первый раз, но всё же сообразил, что Вольфганг пытается обратить внимание на мой перстень. Тот самый, что подарил мне Людовик за рецепт салат, и я про себя называл этот перстень салатным.

После этого инициативу в свои руки взял усатый… Здесь, правда, почти все были усатые, но у этого усы были самые густые.

— Вы говорите на германском? — спросил он по-французски с сильным акцентом.

— Очень плохо, — так же на французском ответил я.

— Что ж… Я представляю городскую стражу Сарбрюкена, моё имя Густав-Мартин Мюллер.

Папаша Мюллер, хе… Есть некое сходство с Броневым, хоть и весьма отдалённое, да и род занятий в чём-то схож. Лет через триста он носил бы звание капитана, ну или лейтенанта, а пока, отправив на свалку истории всяких центурионов с трибунами, в Европе до новых званий ещё не додумались. В Византии, впрочем, должны уже быть, или ещё должны быть, это смотря как поглядеть, а так… Ну, десятник, сотник, тысячник. На Руси так же, да и у татаро-монголов то еж самое, только десятник прозывается, если не ошибаюсь, унбаши, сотник — йезбаши, ну и так далее.

— Вы Симон де Лонэ, а ваш спутник, кажется, Роланд? — он повернулся к Вольфгангу, и тот с готовностью закивал. — Этот молодой человек утверждает, что вы набились ему и его дяде в спутники, а ночью подло напали на них с целью ограбления. Ему чудом удалось спастись, а когда он вернулся на место преступления, то обнаружил бездыханное тело несчастного дядюшки с дырой в груди и изувеченной промежностью.

— С дырой в груди? — хмыкнул я, недобро косясь на Вольфганга.

Тот немного смутился, но в следующее мгновение вновь нахмурился, всем своим видом изображая праведное негодование.

— Но это наглая ложь! — завопил Роланд. — Да, моему товарищу пришлось убить разбойника, но тот первым напал на нас, кстати, вместе с ним. И если бы не Симон и его проворность — наши с ним тела уже обглодали бы до костей лесные звери.

— Ваши слова против слов этого молодого человека, — сказал Мюллер. — Он же утверждает, что этот золотой перстень принадлежал его дяде, а ему достался от отца, и это подтвердит любой из их родственников. А деньги, что вы сняли с покойника, предназначались для издержек в походе, собирала их вся родня… В общем, предстоит серьёзное разбирательство, на время которого вам и вашему спутнику придётся находиться под стражей. Прошу сдать оружие.

— Но…

— Хватит, Роланд, — оборвал я товарища. — Нам так или иначе придётся возвращаться в Саарбрюккен, в надежде, что справедливость всё-таки восторжествует.

После чего отстегнул от пояса ножны с мечом и ножом, протягивая их одному из помощников Мюллера. Роланд, обиженно сопя, последовал моему примеру. Арбалеты и копья со щитами тащила на себе Пегая, так что больше сдать нам уже было нечего. В довершение всего нам связали руки, хорошо хоть спереди, так мы хотя бы могли держать поводья.

По пути нам встречались французские шевалье, с кем-то из них нам вчера пришлось делить кров и трапезу постоялого двора. Естественно, они интересовались происходящим, а кто-то даже наполовину вытащил меч из ножен, якобы изображая попытку нас отбить, но их было всего трое, не считая одного на всех оруженосца.

Остановились мы всего один раз, чтобы справить нужду и перекусить. На отправление естественных, так сказать, надобностей мы шли под конвоем, и даже тут с нас не сняли путы, решив, что с завязками на штанах мы как-нибудь управимся, коль руки связаны спереди. Управились, а куда было деваться… Думал, ещё и на ночлег придётся делать остановку, но мои сопровождающие были полны решимости добраться до Саарбрюккена как можно быстрее, так что под арку главных ворот города, в который я уже и не чаял вернуться, мы въехали уже за полночь.

Томиться нам предстояло в темнице замка графа фон Саарбрюккена, выстроенном на скале над рекой Саар. По пути мы выяснили, что граф Симон фон Саарбрюккен (надо же, мой тёзка) отъехал в крестовый поход, и всем в замке и Саарбрюккене заправляет ландфогт — наместник графа.

Замок как замок, подумал я, окидывая взглядом строение с узкими окнами-бойницами. Не такой уж и большой, даже рва нет с подъёмным мостом и стражи снаружи. Оказалось, что ворота закрываются всего лишь на засов — двухметровое отёсанное брёвнышко, а стражник бдит под навесом на крепостной стене, откуда вниз можно было шустро спуститься по каменной лестнице.

Наших лошадей отвели в расположенную неподалёку от ворот конюшню, а нас отконвоировали в левое крыло замка, где располагалась тюрьма. Здесь имелась своя команда надзирателей во главе с хромым, приземистым, но широкоплечим бородачом устрашающего вида по прозвищу Баварец. Нам с Роландом пришлось расстаться с кошелями и прочим имуществом, причём всё изымалось по описи, сделанной самолично Баварцем. К тому времени наши руки оказались свободны, и вроде как кандалы на них никто вешать не собирался. Ну хотя бы зашитые во внутреннем кармане (я, наверное, первый в этом мире, кто придумал пришить к одежде карман, хоть и потайной) золотые пока не нашли, а рубаху не конфисковали.

На сапоги наши с Роландом Баварец тоже поглядывал, я прямо-таки слышал, как в его мозгу скрипят шестерёнки — конфисковать или не стоит? Но всё же, видимо, совесть не позволила ему отправить нас с товарищем в камеру босыми, тем более что сапоги не ремень, на них не вздёрнешься. Хотя в эпоху раннего Средневековья, возможно, ремни изымали по какой-то другой причине, я не стал задавать лишних вопросов.

— А это что? — спросил Баварец, взяв в руки тубус.

— Булла от Папы Римского Евгения III, — сказал я в надежде, что уж данный факт заставит главного надзирателя взглянуть на это дело под новым углом.

— Булла?

Густые брови Баварца непроизвольно выгнулись, а я про себя усмехнулся.

— Ага, булла, дающая право выявлять ведьм и чернокнижников, а также собственноручно карать прихвостней Сатаны, коли не будет возможности сдать их на попечение властям.