Крестоносец (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 2

И вот мы с Ольгой уже почти неделю на автобусе колесим по Европе. Причём, что меня убивало, от нас везде требовали соблюдения масочного режима, особенно в автобусе. Схема же была такой… Приехав в очередной город, туристы заселялись в недорогой отель, а дальше каждый выбирал свой маршрут. Кто-то предпочитал гулять группками, я же с женой — сами по себе. Когда же прибыли во Францию, оказалось, что я не слишком-то и хорошо понимаю беглую речь французов, тем более если они говорят на каком-то местном диалекте. Но я решил рассматривать это как дополнительную языковую практику.

— Телефон держи, — сунула жена мне свой «Редми» в пёстром чехле из кожзама. — Давай на фоне Собора. Сначала я на переднем плане, а Собор сзади, чтобы весь вошел, а потом я сфотографируюсь у входа, только чтобы в кадр попала «Галерея королей».

— Ну всё, несколько дублей есть, — отрапортовал я минуту спустя. — Теперь дуем ко входу.

— Дай-ка посмотрю, чего ты там наснимал, а то вечно то глаза у меня закрытые, то рот открытый…. Та-а-ак, угу… Ладно, сойдёт.

Ольга поменяла диспозицию, встав поближе ко входу, я поймал её фигурку в экран смартфона… Однако позади супруги тут же нарисовались трое молодых арабов. На лицах — чёрные антиковидные повязки с белой арабской вязью, на вид лет по двадцать. Громко смеясь и выкрикивая что-то на своём гортанном наречии, они принялись приплясывать позади жены.

— Э, народ, отошли в сторону, — крикнул я арабам и махнул рукой, показывая, чтобы те свалили из кадра.

Ольга с недовольным видом обернулась, а я в ответ услышал какое-то изречение на их языке, в котором, как ему показалось, проскользнули оскорбительнее нотки. Будь это чеченцы — я кое-что из сказанного, наверное, понял бы, но чеченский и арабский языки, насколько я знал, принадлежали к разным языковым ветвям.

— Ах вы ж урюки долбаные, — пробормотал я себе под нос и уже громче, добавив в голос суровости, прикрикнул на французском. — Ну-ка свалили по-хорошему!

Арабы и не думали успокаиваться, ещё громче загомонили, помогая себе активной жестикуляцией, а один, совсем охреневший, щипнул Ольгу за ягодицу. Та взвизгнула, попыталась дать наглецу оплеуху, но тот со смехом отскочил.

Ах вы ж мрази! Сунув телефон в задний карман джинсов, я в несколько быстрых шагов оказался рядом, встретил летевший в моё лицо кулак раскрытой ладонью, сжал её, а в следующее мгновение вывернул запястье нападавшего, так что тому ничего другого не оставалось, как с воем, что-то крича на своём гортанном языке, опуститься на колени.

Надо было, пожалуй, на этом остановиться, но я почему-то не смог этого сделать, и закончилось всё мерзким хрустом лучезапястного сустава. В следующее мгновение краем глаза я уловил движение справа и, прежде чем нога второго араба врежется в мою печень, успел сделать шаг в сторону. Поймал его за эту самую ногу и крутанул стопу вокруг своей оси. Раздался такой вопль боли, что испуганно вспорхнули бродившие неподалёку голуби. Одновременно вскрикнула какая-то женщина.

Третий благоразумно не стал нападать, он стоял поодаль и что-то кричал. Может, своих земляков звал на помощь?

— Браво!

Какой-то прилично одетый немолодой мужчина несколько раз одобрительно ударил в ладоши. Раскшаркиваться я не собирался, и с пребывающей в лёгком шоковом состоянии женой мы решили покинуть место разборки. Не тут-то было, поскольку наконец-то нарисовались полицейские, причем один наставил на меня ствол пистолета, а второй тряс в воздухе наручниками, требуя подчиниться властям.

Я решил не ввязываться в конфликт с местной властью. Разберутся… Хотя, конечно, физический ущерб, что я нанёс этим подонкам, может мне аукнуться, но хотелось верить, что у того, кто будет рассматривать его дело, отношение к этим выходцам с Ближнего Востока не настолько толерантное.

На моих запястьях защёлкнулись наручники, а минут пять спустя прибыл вызванный по рации мини-фургон, куда поместили меня с Ольгой, поскольку она не желала со мной расставаться. К тому времени ажанам[1] пришлось выслушать кричавшего «Браво» мужчину, а также ещё нескольких свидетелей, чьи имена были записаны в обычный, казавшийся каким-то архаизмом в эпоху гаджетов блокнот.

В участке царила суета и было достаточно шумно. Коридор оказался наполнен в основном представителями Ближнего Востока. Здесь один из сопровождавших нас жандармов знаками попросил Ольгу остаться в коридоре, а меня препроводили в камеру предварительного заключения, в которой парились еще несколько ожидавших своей участи бедолаг. Только здесь с меня наконец сняли наручники, и я растёр затёкшие запястья.

Ну и рожи. Опять же, негры и арабы, ни одной белой физиономии. Если не считать, конечно, меня. Надо же, обычно сам других в камеру сажаю, а теперь вот на собственной шкуре узнаю, что это такое. Ирония судьбы…

Местные обитатели тут же начали проявлять к моей персоне нездоровый интерес. Вернее, к моим спецназовским часам «Профессионал» с российским гербом на циферблате, на которые два года назад мне скинулись на день рождения коллеги. Однако одного угрожающего взгляда хватило, чтобы этот интерес тут же испарился. Не сказать, что я обладал внушительными габаритами, но исходящая от меня уверенность в своих силах, о которой я был прекрасно осведомлён, делала своё дело. В крайнем случае пригодились бы навыки боевого самбо, не зря я два раза в неделю посещаю занятия в «Динамо».

В камере пришлось провести почти два часа, прежде чем меня соизволили отконвоировать к следователю, и почти тут же в кабинете появился прибывший после звонка в российское консульство его сотрудник, представившийся Алексеем Борисовичем Князевым. Князев предложил свои услуги ещё и в качестве переводчика, но я сказал, что пока и сам справляюсь благодаря своему небольшому, но всё же багажу знаний французского языка. В протоколе меня, кстати, записали как Симон Делоне. Следователь ещё заинтересовался фамилией, спросив, нет ли у меня предков из Франции? На что я честно пересказал семейную легенду, вызвав у следователя некую заинтересованность. Оказалось, по части любви к средневековью Семён нашёл в лице следователя родственную душу, к тому же как-никак коллега, а посему тот отпустил меня под подписку о невыезде.

Когда я расписался во всех бумагах, и мы с сотрудником консульства покинули кабинет, Князев с укоризной в голосе произнёс:

— Семён Семёнович, зачем же конечности этим марокканцам нужно было ломать? Теперь их адвокаты вас по судам затаскают и, уверяю, вам придётся заплатить крупную сумму на лечение покалеченных. Хорошо если срок не впаяют, а то могут на год-полтора закрыть, да ещё и в камере с такими же арабами.

— Вообще-то они сами начали. Да ещё жену мою за задницу щипать вздумали, это не нарушение личного пространства? Могу и встречный иск впаять.

— Ну-ну, — усмехнулся тот, — попробуйте. Ну дали бы по шее, так увечить зачем было? А лучше бы обратились к полицейским… Хотя в последнее время полицейские сами боятся трогать этих мигрантов, те в ответ и пострелять могут, и не факт, что им за это что-то будет. В общем, завтра ваша тургруппа уезжает без вас… Вот за что мне это? Теперь думай, как вас вытаскивать. А адвокаты в Париже недёшевы.

— Тогда откуда у арабов адвокаты? Они же вроде как все безработные нищеброды.

— Да им тут правительство такое пособие платит, что они могут вообще не работать, — понизив голос, сказал Князев. — И адвоката им бесплатно предоставят, да ещё и с радостью. Толерасты, мать их…

— Сёма, ну что?! — спросила Ольга, которая всё это время сидела неотлучно в коридоре.

— Отпустили под подписку, — вздохнул я и кивнул на консульского. — Алексей Борисович вон говорит, что за покалеченных марокканцев я теперь не расплачусь.

Ольга помрачнела.

— Что же теперь делать?

— У вас отель оплачен ещё на сутки, завтра ваша группа уезжает без вас. Отель хоть и недорогой, но тридцать евро за двухместный номер вынь да положь. Сколько у вас наличных и на карточке?

Выяснив, что порядка полутора сотен евро, Князев поморщился: