Без Веры... (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 30

Пробрало даже меня, и подхваченные ненароком мурашки чужого патриотизма принялись отплясывать «русскую» вдоль позвоночного столба. Знаю ведь… ан нет, всё одно не сразу отпустило, и я успел хапнуть чужих горячечных видений.

По его блестящим от возбуждения глазам и несколько несвязной, но несомненно патриотической речи, было совершенно ясно, что видит Илья исключительно героику происходящего. Враг подл и коварен, но труслив, а наши — сплошь Герои и храбрецы, а сама война должна кончиться не более чем за три-четыре месяца.

В его представлениях, вываленных на меня в самые короткие сроки, война походила на смесь парада и учений, где суровые русские воины с благородными лицами идут в полный рост. Иногда они очень красиво падают, но остальные Русские Герои ещё теснее смыкают свои ряды, кричат ура и штыковой атакой выбивают засевшего в крепости подлого врага.

Потом — парад, смотр, награждение героев, и где-то очень далеко рыдающая мать-старушка, у которой непременно осталось ещё несколько сыновей, и которым теперь — необыкновенный почёт и уважение от Мира за то, что они родственники Павшего Героя. И все пути им теперь открыты!

— … а потом, брат, — фамильярничает мужчина, вцепившись мне в предплечье и горячечно дыша в лицо испокон века нечищеной пастью и патриотизмом, — заживём!

— Это да… — согласно прогудел тощий Ипполит Валерьянович — разночинец, обладающий удивительно густым басом и не менее удивительным самомнением. На Сухаревке он один из признанных политологов, умеет толково и доходчиво объяснить всю внешнюю и внутреннюю политику, делая весьма уверенные прогнозы. А чуть погодя — объяснить, почему они не сбылись и что мы все неправильно поняли Суть.

— Проливы! — он многозначительно поднял вверх указательный палец и встал, не шевелясь. Думается мне, что в такие мгновения Ипполит Валерьянович мнится себе фигурой величественной, благородной и несколько трагической. Из тех, кого не слишком ценят при жизни, но стоит телу остыть, как сразу ахают «Какой светильник разума угас, какое сердце биться перестало[24]!»

… но мне он более всего напоминает суслика, вставшего на задние лапки у своей норки.

Среди букинистов тем временем разгорелась жаркая дискуссия о Проливах, и единственное, в чём были согласны все — надо брать! Разнились только мнения в способах захвата, ну и в количестве возвращаемых земель.

— … это предопределено! — надрывался фальцетом один из любителей «на грош пятаков», мнящий себя истинным коллекционером, — Предопределено! Самим Богом Империи Российской суждено править миром!

— … пора вернуть утраченные земли! — в тон ему гудел Ипполит Валерьянович, и по разговорам становилось ясно, что претендует он, ни много ни мало, на все земли, которые когда-то накрывала тень Восточной Римской Империи. Как минимум.

На багровом лице патриота воинственно подпрыгивала волосатая бородавка. Он большой поклонник идей Панславизма, и видит славян исключительно под благой сенью Матушки России. Для их же блага, разумеется.

— … в орбите, — кивал Савва Логгинович, отстаивая исключительное право Российской Империи определять судьбы прочих славян и всех соседних народов, — исключительно в орбите! Молдаване, право слово — что за народ?! Недоразумение какое-то!

Повертевшись на Сухаревке и везде слыша одно и тоже, я невольно поучаствовал в нескольких патриотических диспутах, парочку из которых можно было бы назвать скорее небольшими импровизированными митингами. Спорить с разгорячёнными людьми не стал, да и смысл…

Противостояние Антанты и Тройственного Союза в газетной риторике длится не первый год, и в коллективном бессознательном уже давно проросла идея неизбежности столкновения. Статьи, обсуждения экономистов и юристов, военных и политиков, обывателей и Церкви.

Постепенно риторика менялась, и хотя пресса не писала ещё о неизбежности войны, но идея «Мы» и «Они» набирала обороты месяц от месяца. Не думаю, что врали вовсе уж много, но однобокая подача одних фактов и замалчивание других привело к тому, что общество стало видеть войну не просто неизбежной, но — справедливой!

Много позже они прозреют, а пока…

… протолкавшись, я отправился прочь, не заработав ни копейки. Какая уж там работа…

Думал было сразу пойти домой, но состояние у меня взбудораженное, да и понимание историчности момента упорно сверлит разгорячённую голову. Народу на улицах ещё рано, всё больше спешащие на рынок домохозяйки и прислуга, но даже эта своеобразная публика дышит патриотизмом и национализмом, обсуждая не цены на рынке, а политику, проливы и Наших Бравых Героев.

Дворники под присмотром полицейских снимают вывески с немецкими фамилиями и названиями, которые хоть сколько-нибудь пристрастный человек может заподозрить в «иностранщине».

— Живее шевелитесь! — рявкает полицейский офицер, задирая голову наверх, где дворник на пару с приказчиком снимают вывеску, — Да что ж вы…

Привлекать внимание полиции не стал и прошёл мимо, остро жалея об отсутствии хотя бы плохонького фотоаппарата. Понятно, что потом в архивах можно будет найти всё и немножечко больше, но когда это потом настанет, и сколько времени на это придётся угрохать, боюсь даже представлять. До оцифровки ещё очень и очень далеко.

Кое-где заколачивают витрины — от греха… Я так понимаю, прежде всего те, где иностранщина выведена прямо на стекле сусальным золотом. А то патриотизм, он такой… не всегда созидательный.

Пошатался по улицам, впитывая впечатления, но довольно-таки быстро нахапался впечатлений так, что голова начал гудеть, обещая мигрень, если её носитель не одумается.

— Передозировка сенсорики, — бурчу вслух, сверяясь с часами. Рано… но деваться некуда, и я отправился домой с гудящей головой.

— Война, а?! — встретил меня папенька, светящийся от радости и излучающий оптимизм вперемешку с запахом свежего алкоголя. Так-то по утрам он не пьёт, но если повод имеется, то может и тяпнуть. А сегодня ни одна собака не упрекнёт… ещё один повод для радости!

— Война, — покорно соглашаюсь с ним.

— Ну-с… — Юрий Сергеевич потёр руки, — Глафира, поторопи девочек к завтраку!

Я отговорился было, что уже позавтракал, но папенька неумолим как Рок и усадил меня за стол.

— Совместная трапеза, — не совсем понятно выразился он. Хм… считает этот день праздничным? Похоже на то.

— Наконец-то сбудется вековечная мечта русского народа о Проливах! — витийствовал он, дирижируя вилкой и жмурясь от нахлынувших эмоций, — Это день, дети, когда-нибудь будут отмечать как праздник, как начало войны, которая принесла нам Величие!

— Что, Алексей Юрьевич, — внезапно сменил он тему, обратившись ко мне по имени отчеству, что делает всегда, когда хочет подчеркнуть важность своих слов, — небось думаешь на войну сбежать?

Я кисло улыбаюсь, потому что как иначе реагировать на такое, даже не знаю… Но папенька воспринимает это так, как ему удобно и гулко хохочет, запрокидывая голову и промокая платком выступившие слёзы. В такие минуты он почти красив, этакое олицетворение Дворянства.

— Смотри! — он грозит мне пальцем, — Не вздумай!

— Понимаю… — папеньку внезапно пробивает на ностальгию, — сам таким был! Ох, каким сорванцом я был…

Несколько минут мы слушаем одну из историй о детстве дражайшего родителя, только что с неизвестными ранее подробностями. Ну, как обычно.

— Война… — взгляд Любы затуманивается романтикой и желанием замужества — так, что почти уверен, будто вижу в её глазах мелькающие фотокарточки бравых военных, увешанных орденами, и Она, ради которой все эти ордена и зарабатывались.

— Я сестрой милосердия пойду, — непосредственно заявляет Нина, — корпию щипать!

После завтрака отец ушёл на службу, а чуть погодя и сёстры убежали к каким-то своим знакомым, оставшимся на лето в городе. Я отправился к себе в комнату и повалился на заправленную кровать как был, в одежде.