Без Веры... (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 15

… и терпеть не могу, когда человек, который должен быть профессионалом в этом деле, таковым не является! Поставив локти на парту, я прикрыл лицо и принялся ловить протоиерея на разного рода ошибках и несуразицах, мысленно ведя с ним богословский спор. Развлечение более чем сомнительное, но под нравоучительные цитаты думать о чём-то отвлечённом затруднительно.

Едва успел прозвенеть звонок, преподобный выкатился из класса, оборвав свою речь на половине. Вытаскивая на ходу брегет, он озабоченно глянул на него и ускорил шаг.

Почти тут же Стурков выскочил из-за парты и подскочил мне, хватая за грудки и добела сжимая кулаки.

— Ты… — начал он, брызгая слюной, а я…

… просто врезал локтем по удачно подставленной челюсти. Не сильно, потому как откуда силы в этом сколиозном шкилетике, но — резко и очень, очень точно.

Струков начал падать, но почему-то не сразу разжав руки и потянув меня за собой. Попытавшись было разжать его руки, я потерпел неудачу, и озлившись, упёрся ему подошвой в грудь и оттолкнул падающего противника на пол.

Класс загудел встревоженным ульем, а Парахин ринулся ко мне, расталкивая одноклассников. С колотящимся сердцем и мигом вспотев, я задом запрыгнул на парту и соскочил назад, толкнув кого-то невзначай.

— На следующей перемене — ты, жирный, — срывающимся голосом выкрикнул я и лязгнул зубами, заходясь несколько истерическим смехом, — я тебе нос откушу!

Драку прямо в классе нам устроить не дали, но я, собственно, и не очень-то рвался. Нокаутированного Струкова подняли и помогли привести себя в порядок, хлопая по щекам с такой силой, что моталась голова.

Он бодрился и пытался угрожать мне, но я видел, что он если и не сломлен окончательно, то уже боится. Даже если ситуация с Парахиным не разрешится в мою пользу, его верный клеврет заречётся размахивать руками возле моей физиономии!

Как я высидел следующий урок у нашего требовательного и занудного латиниста, даже не могу сказать. Не помню! Что-то писал, отвечал и даже получил пятёрку. Всё машинально, на автомате.

А впрочем, было бы удивительно, если бы я получил оценку более низкую. Я хоть и не успел получить степень бакалавра, но по моим прикидкам, латынь я знаю если и хуже нашего педагога, то очень незначительно.

Пока в гимназии не кончатся уроки, учеников не выпускают за ограду без записки учителя, что такому-то стало плохо, или что он уходит про неотложному делу. Причём записка считается действительной, только если ученик имеет хоть сколько-нибудь положительную репутацию, а её подделка — страшным грехом в глазах гимназического начальства.

Это не значит, что ученики сидят за оградой от звонка до звонка! Вот уж нет… заборы освоены хорошо, а некоторые сорви-головы на приличном уровне владеют зачатками паркура, натренированные набегами на чужие сады.

В качестве тренеров выступают сторожа с берданками, а в качестве допинга — соль в патронах, и соли там помещается ну о-очень много… Так же неплохим стимулом является родительский ремень или розги, когда чадо приводится за ухо. Причём сам факт набега большим грехом в глазах окружающих не является, а вот попасться, это да…

Гимназию мы покидали по всем правилам военного искусства, слаженно перебираясь через заборы и окружными путями, дабы не попасться на глаза выглядывающим из окон педагогам, перебирались через Малую Лубянку в один из соседних дворов с полудюжиной флигелей. Здесь нас не то чтобы привечают, но и не особо гонят.

Драться договорились за одним из флигелей, отведённым под проживание прислуги. Любопытствующие лакейские рожи сразу повысовывались из окон, вполне приятельски общаясь с гимназистами.

— Цирк, — оперевшись локтями на подоконник второго этажа, довольно ухнул какой-то разбитной малый лет двадцати, похожий ухватками на полового из трактира.

Я чувствовал себя каким-то гладиатором на минималках. Колизей, в котором мне предстоит выступать, это небольшой дворик перед флигелем, сараи и забор. Зрителей человек под семьдесят, что по гимназическим меркам далеко не аншлаг. Некоторые драки собирают без малого всю гимназию…

— Ну что, жирный, — громко сказал я, — готовься!

… и зубами — клац-клац! Не знаю, чего мне стоило произнести эту фразу, да ещё и соответствующим видом, но надеюсь…

— В землю вобью, — раздувая ноздри, посулил Парахин, отдавая кому-то из толпы верхнюю одежду и закатывая рукава. С трудом подавив страх, я пренебрежительно сплюнул, и плевок мой немногим не долетел до его ботинка.

— Молись, — надтреснутым голосом сказал Денис, отводя руку назад и бросаясь вперёд.

«Кабан!» — мелькнула у меня дурацкая мысль, влезшая в голову совершенно не ко времени. Увернувшись с трудом, я оказался чуть позади, но слишком далеко для хорошего удара. Не сразу это поняв и неверно оценив дистанцию, я всё-таки попытался садануть его носком ботинка по ноге, но в итоге получился скорее поджопник.

Зрители заржали, оценив ситуацию, а Парахин, развернувшись на месте, махнул рукой наотмашь. И снова, и снова…

Я увернулся раз, другой. А потом, улучив момент, шагнул под удар, скручиваясь вперёд-вправо — так, что кулак едва не чирканул меня по уху, и навстречу — ногой по голени!

Попал не слишком удачно, но — попал, и Парахин сбился. А я, развивая успех, саданул ещё раз по голени, но в этот раз вышло куда как удачней!

— Ах ты ж… — согнувшись, взвыл он белугой, обложив меня по матушке.

«Это он зря… — мелькнула мысль, — но вообще — удачно для меня!»

Не теряя времени, прошёл под правую руку и снова ударил ногой, но в этот раз — не по голени, а по колену. Со всей силой!

Ахнув, Денис начал заваливаться на землю, белый как мел от болевого шок. А я, пока он ещё стоит, подскочил и продублировал удар. Явственно хрустнуло…

… а потом я бил ногами по голове — быстро, сильно, целясь носком ботинка по зубам. Пока не оттащили.

Окна в классе выходят на улицу, и по давно заведённому обычаю, их наглухо закрывают, чтобы уличный шум не мешал гимназистам. Почему бы не перенести экзамены в другое помещение, выходящее во внутренний дворик гимназии, лично мне судить затруднительно, но наверное, какие-то соображения всё-таки есть.

На переменах классы проветривают, выгнав всех учеников прочь, но в этом нет почти никакого смысла. До герметичности подводной лодки помещению далеко, но нельзя сказать, чтобы дирекция не стремилась к этому идеалу!

Окна и двери подогнаны исключительно хорошо, и стоит только последнему из учеников усесться за парту, а учителю закрыть дверь, как через десять-пятнадцать минут в классе становится душно, и чем дальше, тем больше. Сейчас конец мая, погода стоит самая солнечная и тёплая, отчего наши мучения становятся вовсе невыносимыми.

По гимнастёркам расползаются пятна пота, начинаясь на спинах и подмышками. Сорок активно потеющих мальчишек в пубертатном возрасте, и не все из них имеют привычку, да и саму возможность, мыться каждый день! Сорок пар начищенных ваксой полуботинок, сорок открытых чернильниц, помада для волос и одеколон у тех, кто тянется за модой, и нечищеные зубы у нерях, что пренебрегают не только модой, но и гигиеническими процедурами.

Это ещё далеко от портяночных ароматов казармы, но её предтеча! Запахи не сшибают с ног, но переплетаясь самым причудливым образом, образуют своеобразный букет, раздражающий обоняние и без того взвинченных гимназистов.

Копья солнечных лучей, пробиваясь через прозрачные щиты оконных стёкол, вонзаются нам в головы, вызывая головокружения и приступы удушья, дурноты и обмороки. Тишину нарушает лишь сопенье гимназистов, поскрипывание пёрышек да бумажный шелест.

Ползающая по окну большая муха, перезимовавшая зиму, иногда начинает биться о прозрачное стекло с громким жужжанием. Отвлекает это просто необыкновенно, но учителю, Францу Иосифовичу, нет до наших страданий никакого дела. Он спокойно листает страницы какого-то справочника на немецком, поглядывая изредка на нас поверх страниц и вновь погружаясь в чтение.