Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 24

Засека шла в направлении юг, юго-запад, запад, заворачиваясь, и заканчиваясь перед крепостью Винева — городок в сто домов. Виневу я забрал себе, и стал тоже укреплять. Сильно укреплять. Так как предположил, что этот городок станет поводом для Казимира начать войну. По засечной полосе строились пятнадцать небольших крепостиц. Денег на строительство хватало. Церковно-монастырская казна, изъятая царём, превышала царскую в десять раз.

Мой личный рязанский огород, с высаженным картофелем и огурцами, был под моим постоянным вниманием и заботой. Я холил и лелеял каждый куст. Ещё с осени на этом участке нажгли чурок и перекопали землю. В каждую лунку я положил по свежей рыбине и перепрелый навоз. Короче, всё по уму. Как бабушка учила.

Солнце светило. Дождик не обижал. Картофель и огурцы росли бодро. Картофеля, как не странно, получилось посадить много. Посадка отдельными глазками, пророщенного в темноте картофеля, мне дала двести кустов. Огурцы, высаженные рассадой, тоже меня не расстраивали.

На казённых сыроварнях продолжали делать «голландский» сыр. В моих подвалах уже вызревало его килограмм четыреста.

Рыба вялилась и коптилась. Стада множились. Мой скотский приказ учредил коневодческое и телячье (по-здешнему — ковье) подворья, где занялся разведением племенного скота.

Не обошлось без эксцессов. Татары прибыли со своими отарами и пытались «отжать» мои пастбища, но после тога, как я передал им в аренду земли за засечной чертой на срок девять лет, конфликты с животноводами затухли, но возмутились деревенские жители.

Татарские овцы за зиму и лето выели около двадцати гектар леса. Пришлось его срочно спиливать. Лично я не знал, что овцы, едят кору.

В лесных деревнях стали разводить пушного зверья: соболя норки и песца под «госзаказ», потому пришлось и тут вмешиваться. Договоры аренды с татарами переписали.

По «воле царя батюшки» казна разбила всю территорию государства на уезды, посадив в каждом управляющего. Все земли Царь забрал под свою руку, и теперь они отдавались в управление казённым людям.

Бывшие владельцы уделов получали с них пять процентов с чистой прибыли. Этого было мало. Поэтому многие согласились поступить на казенную должность, и стать управляющими бывших своих земель. У каждого управляющего казённый оклад, равнялся прежней плате боярину. А уже с таким доходом можно было жить.

Многие князья взбунтовались, но выступить против царя, вооруженного пищалями и артиллерией, не рискнули, а, пожёгши вотчины, ушли в Новгород и Литву. Погорелые поселения казна восстанавливать не спешила, переведя крестьян под мою руку.

Но некоторые пожарища распахали, а крестьянам построили не землянки, а нормальные жилища с кирпичными печами по белому, хозяйственными дворами и подземными хранилищами. Сухими, чистыми и прохладными.

Уклад в сёлах был общинный, а по-моему — колхозный. В каждом уездном городе выстроили хранилища семенного фонда.

С храмами проблем почти не было. Большинство епископов согласились с новым укладом, а вот монастыри, изменениям противились. Настоятели потянулись в Москву с челобитными. Но долго церемониться Василий Васильевич с ними не стал, а самых буйных выслал в Литву и Новгород, выплатив им «подъёмные». Остальные концепцию государства в отношении религии приняли. В монастыри были направленны новые настоятели из «правильных» послушников.

С Великим Новгородом мирный договор не заключали. Однако, границы Новгорода как-то незаметно были очерчены по середине русла реки Онеги. По моему совету, Русский Царь не стал скрывать свои намерения собрать все «земли русские», но дал пообещал Новгород «не замать, а дружить и торговать».

К том времени Русь присоединила добровольно и Тверское княжество. Я, и Бывший Тверской князь, теперь назывались наместниками.

На Руси вышел свод законов: правовых, налоговых и канонических. Церковного права сейчас не существовало. Отношения Церкви с тем или иным государством отныне запрещались.

Так как на сельских территориях было введено общинное землепользование, налог в виде натуральной и денежной десятины брался с общины. Казённая служба разрасталась, «зеркалясь» по уездам.

Но меня одолевала одна единственная мысль. Кого идти воевать? Людишек в княжестве прибавилось. В основном татар. Те селились в пригороде Рязани охотно. Относился я к ним с уважением. Глав родов брал на службу сотниками и десятниками. Но вписывались они в строгую воинскую структуру с трудом.

Воеводой у меня сейчас был Григорий. Мои первые две сотни оставались у меня самыми сильными единицами. Десяток самых способных бойцов я по зиме отправил в уезды, обучать крестьян огневому бою. Сейчас я мог выставить дополнительно тысячу стрельцов пехоты, двести конных и четыреста конных татар.

Ресурсов было мало. Метеоритное железо мешали с болотным и медью. Получались неплохие пушки. Но металла не хватало. К зиме вернулись к добыче болотного железа, накопанное кузнецы выработали.

Надо было идти на восток, и там ставить городок на реке Яик, не далеко от слияния с речкой Сакмарой, в месте, где, в моем времени, стоял город Оренбург. И там искать руды. Желающие там остаться у меня были. За год население в Рязанском уезде выросло в два раза, и продолжало стремительно пополняться. Учёт прибывших и убывших велся в приписном приказе.

Небесный Камень, предложенный как-то мной Касиму, я в Москву не отдал. Царь и Иван не заинтересовались, и я оставил его себе, планируя найти ему лучшее применение.

Сейчас действовал мирный договор, подписанный в 1449 году Казимиром Четвёртым с великим князем Московским Василием II, включавший в себя условия взаимного признания границ великих княжеств Литовского и Московского, отказ Казимира от претензий на Великий Новгород и отказ обеих сторон от помощи внутриполитическим противникам другой стороны, однако…

Однако, царские церковные реформы разжигали в Литовском княжестве желание «защитить русскую церковь». Об этом мне доносила агентура.

А я всё больше горел желанием помочь прусам в борьбе с Орденскими рыцарями.

Поэтому, я решил остаться, и послать вместе с Касимом и Махмудом на ногаев своих «переселенцев», вооружённых пищалями, подкреплённых моей татарской конницей. Всего я был готов отправить на восток пятьсот человек.

Мы с Иваном Васильевичем, — Великим Князем Московским, ели жаренную картошку, сидя в столовой моей московской усадьбы.

Я нажарил её на громадной чугунной сковороде, намыв и нарезав прямо с кожурой.

На столе в мисках стояли солёные, не бочковые, огурчики, капусточка и сальце.

— Я тебя, Иван, вот что спросить хотел, — начал я длинный заход. — Ты что нить о том, чему и кому молятся людишки русские в сёлах и деревнях, знаешь?

— Христу, знамо.

— Нет, братец, не Христу. Мой приказчик, ведун и лекарь знатный, много нового тебе сказать может. Хош, позову его? На сон грядущий послушам? Сказочку…

День уже заканчивался, Иван сегодня решил ночевать у меня. Ему нравились мои большие кровати, тепло в комнатах, идущее от конвекционных печей и водяного отопления.

Все кирпичные этажи усадьбы уже были возведены. Хоромина получилась знатная. Нормальная такая, квадратная кирпичная крепость, с внутренним двориком, для выгула пленных, и, соответственно, с местами их обитания. Эта, особая часть замка, располагалась внизу склона, ближе к городскому валу, и моим казармам.

Моя тайная служба разрослась, и «работала» по всему государству. Несколько человек служили за рубежом «нелегалами». На неё государь выделил в казне особый тайный фонд, подконтрольный и подучетный только ему. Управлял этим фондом я, всё больше и больше превращаясь в руководителя службы государственной безопасности.

Мой «тайный», уже советник, Николай Фомин был в постоянных разъездах. Искал крамолу и царскую измену. Изменников и крамольников высылали с семьями в основном в Литву. Пусть там «крамолят». Высылали за любое слово против власти или закона, сказанное прилюдно, особенно в храме, или на площади.